Глубокая охота - Михаил Александрович Лапиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В том же стиле исполнили помещение за дверью. Стол из морёного дуба, три кресла… Спокойный деловой тон, никакой кричащей роскоши. Шкафы для бумаг вдоль стены так вообще щеголяли утилитарно-серой казенной сталью: за годы службы хозяин кабинета привык именно к таким и не видел причин изменять удобству ради показного вида. За эстетическую, а также историческую и духовную составляющую отвечал стоящий в нише миндалевидный красный щит с полустершимся рисунком. По семейной легенде оный щит был еще задолго до Перехода вручен отличившемуся ратнику лично князем Владимиром Ясно Солнышко то ли на Куликовом поле, то ли на Каванакадзима, с чего и началась полная воинской славы история рода Трубачевых-Маэда. Кроме щита, о войне здесь напоминали еще большая, на две трети стены карта архипелага и разбросанные по столу белые прямоугольники шифрограмм. Последнюю бросили поверх остальных меньше минуты назад. Теперь адмирал океана, заложив руки за спину, буравил взглядом карту, вернее, верхнюю часть, ибо тянуться самому было неудобно, а звать ради такой мелочи адъютанта – как-то не с руки.
На тихо щелкнувшую позади дверь он внимания не обратил. Входить подобным образом – без почтительного стука и предварительного доклада – могли себе позволить лишь пятеро, а одного из них он как раз и ждал.
– Что, Ваня, – причину адмиральской задумчивости вошедший разгадал с полувзгляда, – хочешь взлететь к потолку, да пузо не пускает?
– Есть такое в нашем роду, любим объемами прирастать. Зато ты, Арнольд, все такой же столб мосластый, как в молодости. Как только нырять умудрялся на этих ваших консервных банках, там же с местом еще хуже, чем на эсминцах…
– Всякое бывало. Знаешь, на чем я начинал?! Эскадренный погружаемый крейсер «Синяя акула», двадцать восемь узлов надводного хода под турбинами. Редкостной ублюдочности был проект, сколько хороших ребят на них утопло, до сих пор вспомнить страшно. Но вот чего не отнять, места там внутри было до хрена. Ибо раз сказано «крейсер», то каюты и прочее нарезали по крейсерским нормам.
Выдав эту фразу, командующий Четвёртым Имперским глубинным флотом встал у карты и, вытянув руку, без всякого усилия снял флажок с атолла Маракеи.
– Ну что, скушали нашу пешку, как и ожидалось. Иховые у тебя где?
– Справа коробочка, – подсказал коллеге «линкорный» адмирал, – только ты не спеши, погодь. По данным радиоперехвата, на вечер там еще рубилово шло полным ходом. С одного плацдарма вообще чуть обратно в лагуну не спихнули, только огнем с кораблей и отмахались. Да, еще, – добавил он, – анализ переговоров утопление корытоносителя подтверждает. А что с воздуха подранка не засекли, так он, походу, булькнул так быстро, что и чихнуть никто не успел. Пусть твой парень смело мундир дырявит, за такое и дракона с мечами не жалко. Можешь через мой штаб подать представление, чтобы быстрее обернулось.
– Не жалко, – кивнул глубинник, – только у него уже и так все каре. Коршун, медведь, дракон и «подсолнух» с мечами. Я ж тебе рассказывал, забыл?
– А, точно. Это та самая лодка, вокруг которой политкомиссариат на пару с пропагандонами чего-то мутит? – припомнил хозяин кабинета. – Так, может, как раз наверх его поднять из этого дерьма? На флотилию для начала…
– Какой ты, Ваня, щедрый, когда не свое раздаешь, – усмехнулся Арнольд. – Как новые лодки у «Пяти крыш» просить, так «дивизиона хватит», а как место под базирование, так «пойми, крейсерам нужнее»…
– Тю, ну ты и вспомнил, – непритворно удивился Трубачев-Маэда. – То ж когда было. А для дела, если надо… могу завтра же шифрограмму в «Пять крыш» отбить.
– Нет, завтра не надо, – возразил глубинник. – У меня другая идея появилась. В рамках нашего ответного хода. Сейчас покажу. Подводные лодки у тебя в какой коробке были, с эсминцами?..
Часть вторая
Интерлюдия: К посадке непригодно
Из тех, кто горел и падал, был сбит и врага сбивал,
Можно курган насыпать, чтоб выше неба встал.
Но если явятся боги с громами наперевес,
Как пепел от сигариллы богов отряхнём с небес!
Ланге Катарина-Сибилла, бортстрелок ударной полусотни ВАС-62 «Крамник-бэй», MIA
До конца полосы оставалось футов четыреста. Раньше там был неплохой пляжик и долгий пологий спуск в мелкую тёплую лагуну между атоллом и символической песчаной косой в полумиле мористее. Сейчас его перекрывали тёмной стеной бочки из-под горючки и пустая тара.
Борух Мацониевский недовольно рассматривал огрызок полосы. В промежутке между ним и бочками елозил туда-сюда почти на месте трофейный имперский асфальтовый каток.
Облезлый предтеча современной дорожной техники застал ещё прошлого императора, в нём то и дело что-то ломалось, а после того как остров три раза поменял хозяев, ещё и заметно добавилось пулевых отметин. Зато и починить этот выкидыш сельской кузни с калильным – никакой электрики – зажиганием могли даже плохо обученные новобранцы, при условии, что они хотя бы знали, с какой стороны держаться за кувалду.
Самое то для трижды благословлённой всеми святыми задницы мира, где скудный отряд строителей занимался поддержанием в порядке резервной полосы временного аэродрома из перфорированных стальных листов. Или приведением её в непригодность – как сегодня.
Какая блажь стукнула в голову высокому начальству, Мацониевский и понятия не имел. Очередной почти бессмысленный для крохотного гарнизона набор приказов армейского штаба Конфедерации требовал привести аэродром в непригодное для посадки состояние. Временно непригодное и подлежащее восстановлению обратно согласно первому же запросу в срок не больше полусуток. Не иначе кого-то из больших армейских шишек снова покусал страх перед имперскими дальними планерами десанта.
Негодному к строевой полусотнику тыловых строителей оставалось лишь утешать себя тем, что до заката осталось всего ничего, а в темноте на их полосу и благородный сядет очень сильно не всякий. А уж планер без аварии посадить и вовсе не получится. Да и не водят благородные такой силы планеры, не по рангу им!
– Левее бери! – прикрикнул Мацониевский. – Левее, эруфуярро ты поганое!
– Да, босс! – откликнулась тощая чернокожая и беловолосая аборигенша на облезлой
