Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы - Дмитрий Мамичев

Железная рука оттолкнула меня, и Пален с генералом Беннигсеном приблизились. Первый очень тихо сказал несколько слов императору, который воскликнул с горестным волнением: „Как вы посмели! Я этого никогда не желал и не приказывал!“, и он повалился на пол.

Его уговорили подняться, и Пален, встав на колени, сказал: „Ваше величество, теперь не время… 42 миллиона человек зависят от вашей твердости“. Пален повернулся и сказал мне: „Господин офицер, извольте идти в ваш караул. Император сейчас выйдет“. Действительно, по прошествии 10 минут император показался перед нами, сказав: „Батюшка скончался апоплексическим ударом, все при мне будет, как при бабушке“.

Крики „ура“ раздались со всех сторон…»

По Беннигсену, все было грубо и просто: «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному. Пален, встревоженный образом действия гвардии, приходит за ним, грубо хватает за руку и говорит: „Будет ребячиться! Идите царствовать, покажитесь гвардии“. Звучат слова о спасении отечества, матери, жены, братьев, сестер Александра; о „виновных“ пьяных офицерах-цареубийцах и невиновности Палена и Беннигсена, „не желавших“ цареубийства, но „не имевших сил“ остановить стихию; наконец, новому царю дается совет — как действовать, что говорить.

„Все будет, как при бабушке..“»

Меж тем «ура!» новому императору, которое слышит Полторацкий, еще не всеобщее — это Семеновский полк. Сейчас главная проблема — как отнесутся другие солдаты. Пален отлично понимает ситуацию и объясняет новому императору, что только он один и может их успокоить.

Солдаты же с большой тревогой прислушиваются к дворцовым шумам.

Отрывочные и систематические рассказы о той ночи сохранили богатый спектр солдатских настроений и высказываний — от бурной радости до готовности переколоть убийц Павла I.

В конце концов подчинились.

Наступило утро 12 марта 1801 года. Дворцовая революция заканчивается.

Один или двое раненых караульных. Один убитый.

Радость, «всеобщая радость»… К вечеру 12 марта в петербургских лавках уж не осталось ни одной бутылки шампанского. Раздаются восклицания, что миновали «мрачные ужасы зимы». Весна, настоящая встреча XIX века! Поэт-министр Державин восклицает:

Век новый!

Царь младой, прекрасный…

За сутки вернулись запрешенные Павлом круглые шляпы. Некий гусарский офицер на коне гарцует прямо по тротуару — «теперь вольность!».

Большая же часть страны неграмотна, и она-то в лучшем случае равнодушна или жалеет о покойном императоре, которого так боялись дворяне.

На календаре XIX век. На русском престоле Александр, сын Павла и внук Екатерины. Во время его коронации французская шпионка госпожа Бонейль позволяет себе замечание, приведшее к ее немедленной высылке из столицы: она сказала, что Александр провожает гроб Павла, окруженный убийцами своего отца и деда (Петра III), а также, вероятно, «теми кто и его убьет». Француженка не угадала в прямом смысле, и тем не менее предсказала многое…

Наполеон был взбешен, узнав, что столь ценный союзник по борьбе с Англией, по индийскому плану выбыл из игры. В последующие годы он не раз намекнет чувствительному Александру I на то, что отец был убит «с согласия сына»; в такой полемике, разумеется, не играли роль тонкости, вроде того, что Александр на самом деле мечтал лишь о свержении отца (Герцен позже съязвит: «Александр велел убить своего отца, но не до смерти»). Когда три года спустя Наполеон велел схватить и расстрелять родственника Бурбонов герцога Энгийенского, то в ответ на протесты русского правительства он, как известно, намекнул, что не имел бы возражений, если б русский царь так же расправился с убийцами своего отца (болезненность укола усугублялась тем, что многие участники дворцового заговора постоянно жили во дворце и находились в большой милости у Александра). Еще девять лет спустя взятый в плен французский генерал Вандамм в ответ на упреки Александра в плохом обращении с русскими пленными ответил, что он по крайней мере не отцеубийца. Александр схватился за шпагу, но дал себя удержать…

Эйдельман Н. Мгновение славы настает. — Д.: Лениздат, 1989.

КАРБОНАРИИ

Происхождение карбонариев,[103] или ордена угольщиков еще не установлено. Первые следы заговора в духе карбонариев мы встречаем в 1807 году. Движение было направлено против французского владычества. Существует очень распространенное мнение, что карбонарии произошли от последователей ордена des fendeurs (дровосеков),[104] основанного в 1747 году во Франции и встречающегося еще в 1809 году, но мнение это, хотя и вполне вероятное, не подтверждено достоверными данными.

Внешним поводом к названию карбонариев могло служить то обстоятельство, что недовольные республиканские элементы и подвергавшиеся политическому преследованию спасались от своих врагов в ущельях и лесах Аппенин и там вели жизнь на манер угольщиков. Достаточно сказать, что карбонарии составляли политический тайный союз, который был обязан своим уставом и ритуалом, сильно напоминавшим церковные идеи и обряды, главным образом тому, что он насчитывал среди своих членов множество лиц, принадлежавших к высшему и низшему духовенству.

То терпимый и даже поощряемый правительством, которое видело в нем поддержку себе, то гонимый и преследуемый в качестве опасного для государства, союз угольщиков действовал с лихорадочной энергией заговорщиков южных 3 стран и, несмотря на всю изменчивость жизненных обстоятельств, достиг высшего расцвета. Самых пламенных последователей и неутомимых пропагандистов он находил в среде недовольного духовенства и многочисленных офицеров, получивших отставку после падения Наполеона. Избрав себе девизом: «Очищение леса от волков», он распространился в несколько лет по всей Италии. В эпоху его высшего расцвета — в двадцатых годах — он уже насчитывал в своих рядах около 700 тысяч человек. Число это, без сомнения, преувеличено, но все же оно дает понятие о том, какою популярностью пользовался этот союз.

Карбонарии проповедовали борьбу с тиранами Италии то есть с Францией и Австрией, поддерживали мелких князьков и деспотов, этот вечный «источник слез» для истерзанной страны и помогали им даже против великих держав. Иногда же карбонарии энергично выступали на защиту единства своей несчастной родины и тогда становились на сторону либеральной партии, преследовавшей эту цель.

Первоначальный устав союза не остался без изменений. Очень скоро была осознана невозможность управлять так сильно разросшимся и притом таким разнородным обществом, состоявшим из совершенно противоположных элементов. Поэтому руководители составили план преобразования союза и потихоньку привели его в исполнение. При этом обстоятельстве было исключено из числа союзников множество неприятных и недостойных союза членов. Последние сейчас же примкнули к возникшему в Палермо тайному обществу Calderari,[105] (котельщики), которое хотя и преследовало ту же цель, что и угольщики, то есть освобождение Италии, но скоро оказалось в резком противоречии с ними. Впоследствии они перенесли свою деятельность во Францию и Испанию. Они проникли даже в Германию под, названием «Союза мертвых». И, несмотря на все суровые гонения, которым карбонарии подвергались в Италии, союз их процветал, хотя и тайно, в продолжение целых десятилетий, и из него вышло впоследствии немало последователей радикального союза «Молодая Италия».[106]

В пятом десятилетии прошлого столетия карбонарии понемногу прекратили свою деятельность и совершенно сошли со сцены. Эти итальянцы также, как и поляки, умели только составлять заговоры в пользу своей родины, умели страдать и бороться, но они были совершенно неспособны к трезвой и продолжительной работе для ее блага.

Место, где собирались карбонарии, называлось baracca (хижина), внутренность ее носила название vendita (угольный-склад), а окружающая ее местность должна была обозначать лес. Все такие хижины, находившиеся в одной итой же провинции, вместесоставляли «республику», которая управлялась alta vendita (большой хижиной). Центрального же управления в союзе, по-видимому, не существовало.

Члены одной и той же хижины называли друг друга boni cugini (добрые родственники), тогда как все не принадлежавшие к ним носили название pagani (язычники).

Хижина представляла из себя продолговатую, грубо отделанную комнату, пол которой был вымошен кирпичом. Направо и налево от входной двери стояло два деревянных чурбана; в противоположной, более узкой части хижины таких чурбанов было три. Там сиделс двое надзирателей, а здесь — председательствующий, оратор и секретарь. Распорядитель и надзиратели, в знак своеь должности, держали в руках топоры.

На чурбане мастера, прикрытом полотняным платком, стояло между двух горящих свечей распятие, а подле него — маленькие сосуды, наполненные тлеющими углями, водой, солью, землей, листьями; тут же была одна сухая и одна зеленая ветка, венок из шиповника, лестница, пучок крученых ниток и лента трех цветов: голубого, красного и черного.[107]