Отметка Калта - Энтони Рейнольдс

К отчаянию Бланшо добавился намек на вопрос.

Вспомни, пляшущая плоть, вспомни, как помог этому страннику. Вспомни слова, которыми мы обменивались.

Они не говорили. Тварь лгала. Он мог быть уверен в этом последнем обрывке своей гордости.

Слова в пустоте, слова от имени к имени, пляшущая плоть хорошо слушает в бесполезной надежде. На Веридии Максим.

На Бланшо обрушилась громада. Его подхватило чудовищной волной, воспоминания поднимались на поверхность, и картина обретала очертания. Волна несла его к горе. Словам твари невозможно было сопротивляться — когда она зашептала, он отчетливо все понял, а затем увидел, что правда может быть не менее ужасной, чем ложь.

Вокруг мысленных созвучий скользнул смешок. Тварь повторила слова, которые уже произносила раньше. Слова, ставшие началом ее нападения на Бланшо и заразившие его.

— Веридий Максим, мы устранили сбой вокса. Пожалуйста, ответьте.

Бланшо ответил. Он заговорил с тем, что считал экипажем, и тем самым позволил твари завершить кошмарное путешествие.

Нет. Не с экипажем, а с этим странником. С тьмой, которую они поглотили, и которая поглотила их. Мы говорили. Я переместился. Мне все равно, как это делать — на кораблях или по путям, созданным речью. Мы говорили. Ты впустил меня. На Калт. В себя. Мы зашли далеко. Мы славно странствовали.

Тварь подняла лазпистолет Меллисен. Теперь закончить начатое. Скоро придут гости. Новые слова. Новое странствие.

Она направилась к раскопу.

Бланшо сопротивлялся. Он боролся за свое тело, а когда его постигла неудача, стал бороться за то, чтобы умереть. Странник не дал ему сделать ни того, ни другого. Он заставил Бланшо наблюдать за последней бойней, а затем три дня неотрывно глядеть на тела, пока через завал не пробилась спасательная группа из другой аркологии.

Появилось отделение солдат в серой запыленной форме. Их сопровождал один офицер-легионер из Ультрадесанта.

Люди уставились на единственного выжившего. Тот уже выбросил лазпистолет и сидел, сгорбившись в тщательно изображенной позе отчаяния. Гигантский воин едва глянул на тварь-Бланшо, осматривая тела и двигаясь дальше в поисках угрозы.

Взгляд твари следовал за космодесантником.

Поговори со мной.

Перед ней присел сержант пехоты.

— Есть еще выжившие? — спросил он.

Тварь не ответила человеку, однако ее рот открылся.

— «Кампанила»…

Легионер замер от омерзительного хриплого звука. Устрашающий боевой шлем повернулся.

«Не говори с ним! — взвыло сознание Бланшо. — Убей его! Прошу! Прошу, убей его! Убей сейчас!»

Кашель. Язык облизнул губы, и они скривились в улыбке.

— Я впустил «Кампанилу».

Легионер одним шагом оказался возле странника. Он поднял существо за шею. У Бланшо вспыхнула надежда, что массивная перчатка сожмется, выдавив из кошмарной твари не-жизнь. Но вместо этого космический десантник яростно заговорил через решетку аугмиттера.

— Что ты сказал?

К Бланшо приближалась окончательная тьма, его затягивало в бесконечную бездну зубов и отчаяния. И воплей. Воплей, которые возвращались с полной и подлинной силой. Вечных воплей экипажа «Кампанилы».

Его тело продолжало ухмыляться.

— Приятно наконец поговорить с вами, мой повелитель, — обратилось оно к воину Легиона.

Так приятно.

Гибель надежды. Вот чего пытался добиться XVII Легион, и они были близки — очень близки. Граждане Калта были невинными очевидцами войны, которую не могли даже надеяться понять, и все же пострадали сильнее всех.

Однако надежда не умерла. Те из нас, кто выжил, перегруппировались и продолжили сражаться в тенистых пещерах под разоренной поверхностью. Каждому из нас было известно, что пока мы держимся, XVII Легиону не достичь основной цели — не сломить жителей Калта. До этого далеко.

Надежда тянулась к жизни в пещерах, словно к маяку, а маяк всегда светит ярче всего в самые темные бездны ночи. Это представляется уместной аналогией, если учесть, чему еще было суждено произойти.

Роб Сандерс

ТЕМНЕЕ ТЬМЫ

Я встряхиваю болтерный заряд в сжатой бронированной перчатке. Он гремит, словно игральная кость. Как и игральная кость, он ждет результата. Результата, который неизвестен в замкнутом пространстве перчатки, реализации, которую он может найти лишь в патроннике висящего на поясе пустого и враждебного пистолета. Я чувствую неотвратимость снаряда, он кажется горячим, как будто может прожечь керамитовую ладонь. Отягощенный грядущей погибелью, которую он несет, снаряд — терпеливое воплощение формы и функциональности. Он жаждет совершенства. Как и сами Ультрадесантники, он сотворен ради единственной цели — забрать жизнь.

Кто я такой, чтобы противиться неизбежному? Кто я такой?

Мое имя, насколько оно вообще имеет значение — Гилас Пелион. Братья зовут меня «Пелион Младший», поскольку это имя носили и другие, совершившие гораздо больше, чтобы заслужить место в истории Легиона. Я достиг многого, однако каждый день стою плечом к плечу с чемпионами и героями, ведь сыны Жиллимана благословлены многими доблестями и победоносными традициями. Мой пистолет обрек на смерть множество ксеномерзостей, клинок моего меча — судный день для всех, кто отвергает милосердное предложение Императора об объединении. За свой малый вклад в дело воссоздания Империума я заслужил звание гонорария ордена.

Магистр моего ордена погиб, защищая благородный Калт. Тех, кто остался от 82-й роты, возглавляет сержант Аркадас, а я иду впереди с клинком в руках, прорубая дорогу сквозь новых врагов. Брат Молосс несет изодранный ротный штандарт. В тесноте скальных лабиринтов аркологий Калта не хватает места для грозного знамени, однако это мало что значит для Молосса. Штандарт — его часть, и похоже, что самая славная часть. Как и многие из тех, кто несет такое бремя, сержант скорее расстанется с рукой, держащей знамя, чем с самим знаменем.

Атаковав в лоб, мы заняли аркологию, известную как Танторем. Нашим убежищем от солнечной бури стала аркология Магнези — прохладный мрак скального анклава стал подземной утробой, откуда упорные жители Калта могли начать все сначала. Ослепшие от солнца, покрытые рубцами, опаленные и отмеченные, они отказались дать умереть благословенной памяти о родном мире.

Калт выжил. Этот крошечный уголок Ультрамара устоял.

Со временем пещеры с колоннами стали центрами тяжелой промышленности и пищевого производства. Извилистые катакомбы превратились в магистрали, вдоль которых тянулись импровизированные жилые блоки и гроты.

Арки стали блокпостами, а сводчатые пещеры дали приют почтительным толпам, собравшимся поблагодарить Легионес Астартес — сынов Жиллимана, оставшихся Ультрадесантников. Неважно, что нас тоже бросили на пораженном недугом Калте. Казалось, что одно только наше присутствие дает выжившим надежду и цель. Им передалась наша решимость сражаться за то, что осталось от планеты.

Как нам и предназначено от рождения, мы продолжали сражаться. Битва за Калт ушла вглубь, превратившись в подземную войну. Враг оставался тем же самым: наши кузены из Несущих Слово, которые несли с собой непрошеную ненависть и позор крушения братских уз. Они стали темными светочами, к которым стекалось множество обладавших слабым разумом, и объединились с демонами. Возможно, это новое товарищество должно было заменить старое? Ставки не изменились, и уже не могли стать еще выше. Мы сражались за тела и души нашей маленькой империи. Мы были щитом, о который расшибались враги, отчаянно жаждавшие крови невинных.

Защищая эту кровь, мы перенесли бой в глубины — в аркологии и лежащую за ними тьму. Мы высекли в спасительной скале нашего убежища наблюдательные посты, тактические опорные пункты и Аркрополь — форт Ультрадесанта, господствующий в куполе примарис системы Магнези.

Инстинкт завоевания — неодолимая генетическая черта — вел нас сквозь камни, дым и развалины. Как всегда, мой меч был впереди, поскольку боеприпасы к оружию дальнего боя теперь стали редкими и драгоценными. Он привел меня и моих братьев в аркологии Туркион и Эдант. Битвы были кровавыми, а туннели тесными, и меч с боевым щитом чередовались как день и ночь. Мы пробивали себе путь к грязной победе по перекрытым врагами ответвлениям и системам, словно синий поток.

В Туркионе нас встретила Дуса Дактиль, Веровладычица Эдиктэ Гуул. Ее психопаты-культисты поклонялись своим хозяевам — Несущим Слово. Для смертных это была сомнительная, но необходимая честь, которая обеспечивала место мучеников в каком-то ими же придуманном посмертном аду.