Навуходоносор II, царь Вавилонский - Даниель Арно

ХРАМ — ЦЕНТРОБЕЖНАЯ И ЦЕНТРОСТРЕМИТЕЛЬНАЯ СИЛА

Города Вавилонии были не чем иным, как лабиринтом улочек, переулочков, тупичков с одно- или двухэтажными домиками; в них не было ни больших улиц, ни площадей (их роль играли перекрестки). Поэтому храм верховного божества был самым крупным зданием, намного превосходившим остальные, а ступенчатая башня, стоявшая при каждом большом храме, — архитектурной доминантой города; ее внушительные размеры делали ее видимой далеко окрест. Вавилоняне явственно ощущали это; они говорили, что кровли их храмов «высоки, как горы», и представляли, будто они «касаются неба». Вдобавок по всему городу были разбросаны другие культовые постройки: жертвенники, временные алтари, ниши со статуями на углах улиц; одни содержались лучше, другие хуже, одни процветали, другие прозябали; их было много, но площадь они занимали незначительную. Однако они вплетались & ткань города, а священное пространство было тщательно отделено от наружных светских строений длинной глухой стеной, за которую можно было попасть лишь через несколько хорошо охраняемых ворот. Таким образом, храм находился и в городе, и вне его. Описание Урука в «Эпосе о Гильгамеше» не упоминает знаменитого «Небесного дома» Иштар; это нельзя объяснить забывчивостью автора или пренебрежением богиней, ведь поэма отводит ей определяющую роль в фабуле. Урукцы конечно же гордились своей святыней, но были от нее так далеки, что она казалась им иным миром, заключенным в стенах их города.

Святилище бога-луны в Уре представляет собой в плане неправильную трапецию со сторонами 140, 248, 348 и 187 метров; общая площадь огороженного пространства — 440 гектаров. На севере Вавилонии, в Сиппаре, бог-солнце жил в гораздо более просторном помещении: 320 на 240 метров. Главный храм Ниппура — один из важнейших в стране — имел площадь 942 квадратных метра, а святилище «Верховной госпожи» в Вавилоне — примерно вдвое большую. Впрочем, эта богиня была известна лишь в самом городе, а ниппурский бог тысячелетиями стоял во главе пантеона. Так что этим цифрам стоит придавать важности не больше, чем признавали за ними сами вавилоняне: они действительно не видели связи между значением божества и величиной посвященного ему храма. Размеры культовых зданий, где служили Мардуку, в Вавилоне были больше, чем на остальной территории страны, но всё же не чрезмерно обширны. Святость места вполне уживалась с невеликим пространством; объем помещения отражал не столько значимость бога, сколько первоначальную архитектуру этого памятника; часто его ограничения налагались условиями землепользования.

Традиционный план вавилонского храма установился еще в Y тысячелетии: здание в форме параллелепипеда, стоявшее в огороженном наглухо дворе. Tyj же на эспланаде высилась ступенчатая башня. Век от века прибавлялись второстепенные алтари, возводимые отдельно или в составе главного храма, а кроме того, колодцы и служебные строения. В толще стен устраивались длинные комнаты, имевшие только дверь и пару отдушин под самым потолком; они служили ризницами, мастерскими и жильем для служащих.

Основным материалом даже для самых роскошных построек издавна были кирпичи из сырой глины, высушенные на солнце; обожженные кирпичи клались только в тех частях здания, которые чаще всего соприкасались с влагой. Камень использовался лишь для выкладывания ступеней и водостоков. В Вавилонии камень встречался очень редко, чем обычно и объясняют историки почти исключительное применение глины. Такой взгляд не совсем верен. Пользуясь местным материалом, строители прежде всего стремились продемонстрировать свою верность традиции, не прерывавшейся от возникновения первых поселений в долине низовий Тигра и Евфрата. Никаких практических преимуществ этот материал не давал. Конечно, такое сырье было под рукой всегда, везде и в неограниченном количестве; для его использования требовалась лишь рабочая сила — многочисленная, но не нуждавшаяся в особом обучении. Но, несмотря на все предосторожности (ряды кирпича перекладывали тростниковыми матами и заливали вместо раствора асфальтом), кирпичи плохо переносили вавилонский климат. Разбитый кирпич уже не мог идти в дело, а его обломки занимали немало места. Ветры и дожди неумолимо разрушали строения; храмы требовали постоянной реставрации — примерно с каждым новым поколением.

Разумеется, сегодня нельзя оценить, в какую сумму обходилось стране поддержание религиозных сооружений в хорошем состоянии; в Вавилоне традиционно считалось, что она равна стоимости рытья каналов и ухода за ними. Вложений требовалось так много, что большинство храмов в течение значительной части своей истории находилось в упадке и даже разрушалось. Лишь когда наступал период политической стабилизации и экономического подъема, они могли вернуть себе прежний блеск. Мир, наступивший после победы над Ассирией, привел их к новому расцвету. Навуходоносор с неутомимой энергией отдался решению задачи их возрождения; его надписи в общем-то и говорят только об этой стороне его деятельности.

Изначальным и постоянным ядром храма была «святая святых». Там, по обиходному выражению, «жило» божество.

Как бы ни было велико священное огороженное пространство, «святая святых» везде была мала: в Ларсе, к примеру, ее площадь составляла четыре на пять метров, в Барсиппе — четыре на восемь. Кроме того, она — как, впрочем, и все остальные храмовые помещения — была сильно загромождена. Каждый человек имел право поставить там статую от себя. Туда, под божественное покровительство, помещали посвятительные стелы и надписи. Там на скамьях вдоль стен стояли ритуальные предметы, сосуды для омовений, курильницы, жертвенные столики, священная ладья божества, его драгоценная колесница для выездов и ложе. Время от времени жрецы выносили менее ценные и самые ветхие предметы в ризницу или на двор. В глубине помещения, у короткой стены, лицом к двери в полумраке высилась на пьедестале статуя, в которой был воплощен бог.

«Святая святых» была местом безмолвия. Звуки могли отвлечь божество, и тогда оно не склонило бы слуха к молитвам людей (по-вавилонски одно слово означало и «услышать», и «исполнить» молитвенную просьбу). Но безмолвие для вавилонян обладало не только этим достоинством — оно имело и собственную ценность. Городской шум, оглушавший жителей, стал богословским символом: то был звук хаоса, беспорядка испорченной цивилизации, доходивший до богов и мешавший им спать; из-за него они гневались на людей. Только Потоп избавил богов от этой какофонии, да и то лишь на время. Поэтому в храме не допускалось никаких восклицаний. Радость и скорбь выражались музыкой и пением; языком богослужения оставался шумерский, хотя в начале II тысячелетия он вышел из обихода, что позволяло в храме при чтении молитвы еще больше отдалиться от суеты человеческих чувств и житейских забот.