За третьей гранью - Джезебел Морган

Мужчины тихо переговаривались, то ли пересказывая истории своего пленения, то и строя планы побега. Я снова закрыла глаза, привыкнув к фоновому шуму, но едва я примерилась задремать, дверь снова хлопнула и резкий окрик заставил меня подпрыгнуть на месте. На этот раз пришли за остатками, вывели нас всех. У дверей стоял довольный капитан пиратов, и проходя мимо его, я едва удержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо. Мазохисткой или самоубийцей я не была.

Связав всех рабов в одну цепочку, нас провели по запутанным улочкам города к другому бараку, ничуть не лучше первого. Да и все дома на нашем пути особо красивыми не выглядели. Низкие, белые или серые сооружения, с унылыми провалами окон казались мне мёртвыми. Суетливо спешащие бедно одетые люди с интересом поглядывали на нас, иногда равнодушно обменивались гортанными фразами. В доме нас всех накормили и отвели в большую комнату, занимающую почти весь дом. На следующий день, не дав рабам выспаться, нас загнали в закрытые повозки и увезли в неизвестном направлении. Неизвестном для меня: Анрис пояснила, что скорее всего нас собираются привезти на большой рабский рынок в одном из крупнейших городов этой страны, о которой молодой жрице было известно из рассказов странников, побывавших здесь. Я ей уныло покивала, философски размышляя о превратностях судьбы.

Всех женщин посадили в одну повозку, и остальные рабыни повадились петь жалостливые песни. Тягучие низкие звуки были бы красивыми, но у исполнительниц были хриплые или визгливые голоса, к тому же женщины часто разражались рыданиями. Я молча скрипела зубами – наша современная попса ещё хуже. К моей тихой злой радости, воины-надсмотрщики иногда прерывали особенно долгие песни щелчками кнута по борту повозки. Я меланхолично любовалась унылыми степями, поросшими низкой тёмной травой, Анрис яростно сверкала темнозвёздными глазами – будь у неё оружие, за подобное унижение она перерезала бы всех спящими.

В большой город мы въехали утром, когда бледное солнце только начинало подниматься и прогонять серый мрак неба. Вместо утренней кормёжки нас внимательно осмотрели, один из воинов попытался содрать с меня одежду, чтоб обрядить в какие-то лохмотья, но его хозяин, молодой самоуверенный мужчина с тёмной блестящей кожей и кудрявыми волосами, слишком спешил. Промаршировав под присмотром десятка воинов по пустынным в этот холодный час улицам, мы пришли на большую овальную площадь, увенчанную шестиярусным зиккуратом, как тёмным камнем. Длинная и крутая лестница поднималась на огромную высоту, но она приводила только к площадке второго яруса, само святилище было гораздо выше. Рядом с этим исполином остальные крупные дома, богато украшенные золотом и лазурью, казались жалкими лачужками. Один из надсмотрщиков грубо меня толкнул заставляя идти дальше. Раздражённо (но тихо) помянув всю его родню, я следом за рабами поднялась на грубо сколоченный дощатый помост. Старое рассохшееся дерево неприятно скрипело под ногами, холодный ветер тем более хорошего настроения мне не добавлял. Меня вытолкнули вперёд, как экзотическую вещицу, которой будут приманивать покупателей. Жрица уцепившись за меня, выскользнула из сбившихся позади рабов. Кто-то снова начал всхлипывать.

Осмотревшись, я увидела и другие такие платформы с рабами, пухлые работорговцы в стороне о чём-то увлечённо переговаривались, словно хвастались своим товаром.

Медленно светлело, из неясной серости проступали длинные тени. С каждой минутой народу на площади всё прибавлялось. Часть целеустремлённо куда-то спешила, но большинство неспешно прогуливались, разглядывая предложенный им ассортимент, но подходить не решались, видимо, денег у них на столь дорогой товар не было. Не могу сказать, что все взгляды были направленны на меня: особой красотой я никогда не отличалась, к тому же после столь долгого пути я выглядела сильно потрёпанной, и злобная физия со следами разгульного образа жизни лишь довершала непривлекательный образ.

А сами покупатели появились только часов в одиннадцать, когда яркое солнце беспощадно жарило землю, словно усердная хозяйка – выпечку, обречённую превратиться в угольки. Довольно часто люди останавливались напротив нашего помоста, но меня разглядывали только с вежливым (иногда с невежливым) любопытством. Стонать перед каждым «Купи! Ну, купи меня!!!», как какая-то вещица в рекламе, я не стала, усиленно изображая на лице царственное презрение. Из всех нас купили только пару мужчин, да одного прыщавого подростка.

С каждым часом солнце палило всё сильнее, сначала прозрачный, воздух замутился, очертания предметов расплылись, лица людей различались со всё большим трудом. Быстро сообразив, что если меня не купят сегодня, то мне придётся потом ещё неизвестно сколько дней стоять на солнцепёке, жарясь под южным беспощадным солнцем, я решила в срочном порядке пересмотреть свои убеждения, так как меня такая перспектива что-то не особо вдохновляла.

Расправив плечи, я попыталась связанными руками поправить причёску. Из-за грубо стянутых верёвок пальцы почти потеряли чувствительность, и я быстро бросила это гиблое дело – грязные волосы как ни укладывай, всё равно паклей смотреться будут. Теперь я внимательно разглядывала подходивших потенциальных покупателей, если не нравились, то по-прежнему изображала равнодушие богини к суете ничтожных смертных. Если же кому-то удавалось мне приглянуться, я ему тепло и радушно улыбалась, но видимо такая улыбка вкупе с лихорадочно блестящими глазами на сером осунувшемся лице смотрелась дико, и от меня шарахались.

Гулкий низкий звук гонга растёкся по площади, все как по команде застыли и обернулись к зиккурату. Из святилища на лестницу вышла высокая фигура, воздела руки к небу и простояла так несколько минут. Прищурившись, я разглядела в руках человека что-то белое и куклообразное.

– Иштар, – с присвистом шепнула мне Анрис. Я рассеянно кивнула.

Когда фигура скрылась в храме, люди на площади снова отмерли, и как ни в чём не бывало принялись толпиться дальше. Я едва сдержала зевок, намереваясь подремать стоя, как лошадь, но что-то не получалось.

Когда мне надоело стоять закрыв глаза и почти повиснув на стоически молчащей жрице, и я снова обратила свой пламенный взор на площадь, я заметила свободно шагающего сквозь расступающуюся перед ним толпу светловолосого и высокого… человека? Не уверена. Многие люди уважительно ему кивали, некоторые подобострастно кланялись.

Чуть наклонив голову, я начала пристально его разглядывать. Светлые, почти белые волосы, тонкие и правильные черты лица, острый нос, ясные хищные глаза, очень светлые, не то голубые, не то серые. Высокий и худощавый, в местной тяжёлой одежде он смотрелся на удивление смешно. Возможно, он был странником из далёкой страны, но мне упорно чудилось в нём что-то настолько чужое, что я полностью разуверилась в том, что это человек.