Собаки и другие люди - Прилепин Захар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пожарные машины, сколько ни проси, прежде к нам, в глушь, не ездили – смысла никакого: тут одной дороги по буеракам часа на три.
Но хозяин был человек весомый, и принудил пожарную службу исполнить работу.
Явились они, однако, – на пепелище: барского дома с только что расставленной мебелью от лучших мастеров к утру не стало. Вокруг толпились, слегка подкоптившись, уцелевшие баня, сарай и гараж.
Спустя час прибыл хозяин. Постоял минуту, пожевал травку. Стукнул несильно кулаком о ворота и отбыл.
Через час участок был выставлен на продажу. Продал он его дешевле стоимости доставки сюда карельской сосны.
…Жена решила на месте сгоревшего дома новый не строить, а заселиться в баню. Тем более что баня та была многокомнатной и в два этажа: размером со старый наш дом.
Вскоре к нам приехали сразу две лошади: одна, как заказывали, белая и норовистая, а другая – пони, вредная, но красивая.
Вослед за ними явились необычайной красоты грациозные белые козы. Их молоко пахло травой и цветами заповедных полян.
Огромные гаражи переделали в тёплые конюшни. Козам построили уютные козлятники. Участок ожил.
Баню, обращённую в жилой дом, жена покрасила в девственно белый цвет, а возле поставила белые собачьи вольеры.
Из старого, где оставался я, дома жена забрала трёх собак, рыжего кота породы мейнкун по имени Мур, его белую, как пена, подругу Лялю, а также их своенравную бело-рыжую дочь Кысун.
Новое жилище получило доброе имя «Дом белой мэм».
* * *Белый дом по отношению к старому располагался вниз по течению.
Доплыть на лодке туда можно было за четверть часа.
Летом за час я доходил туда по воде.
Осенью путь для человека становился затруднителен: буреломы и многочисленные ручьистые овраги пересекали дорогу по берегу.
Зато имелась долгая лесная тропка.
В лесу, меж наших деревень, часто встречались лисьи следы. Время от времени проходил медведь – его не раз видели деревенские соседи. При виде человека медведь неспешно удалялся. Волки тоже бывали, но набегами, раз в семь лет сжирая всех деревенских собак, не успевших попрятаться.
Собак и в той деревне, и в нашей имелось множество: по дюжине голов всегда рыскало без привязи. Псы нещадно дрались между собой, гоняли всё живое, но людей не трогали: здесь у многих имелось оружие – и дурную собаку стреляли сразу.
Огромный рыжий Мур никогда прежде не был в доме белой мэм, и оказался там негаданно – в день торжественного новоселья.
Ему определили роскошный и тёплый, возле самой батареи, угол с белым пуфиком и самую большую миску, полную мясным кормом, которым в прежнем доме его, признаться, не кормили.
…Первую одинокую ночь я спал на удивление спокойно.
Во сне меня приятно томило ощущение переезда – при том что я-то как раз никуда не переезжал.
Встав, посмотрел в окно; был ноябрь, привычно холодный в наших местах. Выпал первый, сразу же густой снег, и река катила тёмную тревожную воду.
Первым, кого я увидел, открыв уличную дверь, был Мур.
Он ждал на пороге с философским, свойственным только сильным котам видом, и, даже не посмотрев на меня, спокойно вошёл в дом.
На улице ещё стояла полутемь, и я, не поверив глазам своим, пересёк двор и выглянул на улицу: быть может, в ночи приезжала жена, и высадила кота? Хотя это предположение было, конечно же, нелепо: она б завела его в дом.
Уличная дорога лежала нетронутой и белой.
Я вернулся во двор, проследил следы Мура до забора и подтянулся на нём, чтобы понять, откуда он пришёл.
Следы вели из леса.
– Мур, – громко позвал я его, войдя в дом и не скрывая восхищения. – Как же так?
Мур с безупречным спокойствием ждал, когда я накормлю его с дороги. В своём поступке кот не усматривал ничего удивительного.
– Из тех мест к нам даже собаки ни разу не прибегали! Никогда! – продолжал я удивляться вслух. – Они и дороги сюда не знают! Но ты даже не собака! Ты не обязан из другой деревни, где ты и проездом не бывал, находить свой прежний дом, пробираясь через зимний, полный самых настоящих хищников, лес. Как тебе это в голову пришло? Как ты догадался, что тебя увезли не так далеко? Ты что, время засекал? А если б это был не дом белой мэм, а предыдущий дом, который мы едва не купили, – за сто пятьдесят километров отсюда? Как ты вообще разглядел эту дорогу своими несчастными глазами?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})…У великолепного рыжего кота текли глаза.
Он появился у нас прошлой весной, и всё лето мы думали, что это у него от местных песков: глаза слезились и у собак.
Но с первыми сентябрьскими холодами собачьи глаза становились ясны и прозрачны. Коту же осенью стало ещё хуже. Я протирал его морду по несколько раз в день; он мягко упирался, топорщась назад.
– Потерпи, Мур, ведь ты ужасен, – просил я.
Глаза у него были рубиновые, таинственные, – только б и любоваться на них. Но, умытому, здоровья хватало ему ненадолго: через пятнадцать минут ничего там было уже не разглядеть: жидкая каша, а не глаза.
Позвонил кошачьему ветеринару, спросил, что за болезнь снедает Мура. Он попросил выслать снимки.
Нащёлкал прокажённую рожу. Тут же отмыл, и сделал фото рубиновых глаз: «Этот вид, доктор, был бы для нас предпочтительней».
«Венерическая болезнь, – ответил врач. – Есть другие кошки в деревне?»
Я ахнул. Есть ли у нас кошки! Ещё бы.
Имелся в нашей деревне сердобольный дом, куда приезжали только на лето дед да бабка, ни детей, ни внуков не имевшие. В доме они держали числом не менее двадцати голов кошачью стаю. Уезжая на всю зиму, хозяева оставляли их.
Жила эта свора в подполе под домом, где было насыпано корма с расчётом на зиму, но, судя по всему, они всё сжирали ещё до Рождества. Самые смелые коты время от времени выбирались на свет – что легко было определить с утра, видя разодранные в прах мусорные мешки.
Получив вердикт врача, я выпустил Мура гулять и решил за ним проследить, дабы проверить догадку.
Он уверенно двинулся в сторону того самого дома. Явившись туда, тут же спустился в кромешный подвал.
Там проживало не менее дюжины злых и голодных самцов. Час я ждал Мура на улице, ожидая услышать звуки драк или любые иные звуки; но снизу не доносилось ничего.
Уже темнело, когда он с известной своей невозмутимостью выбрался наружу. В проёме подпола показались две, судя по всему, кошки – но, увидев меня, сразу исчезли.
Мур томительно потянулся и поскрёб лапами.
– Ты, скотина, – сказал я ему, – ты ослепнешь, понял? Не перестанешь сюда шляться – ослепнешь!.. Буду на поводке тебя водить.
Он посмотрел на меня своими разжиженными глазами и спокойно направился к дому: с таким видом, что это он меня ведёт, показывая дорогу.
– Мур, ты же аристократ, – сменил я тон. – Ты не имеешь права умереть от кошачьего сифилиса. Это по́шло. Я мечтал о другой карьере для тебя. Ты мог бы стать, не знаю, первопроходцем, геологом, пограничником. А ты кто?..
…Неделю я пытался удерживать его дома, но это обратилось в кошмар. Он метил всё подряд и орал. При всяком моём выходе из дома пытался, с разбегу, вырваться на волю, и, если не получалось, забравшись на подоконник, ходил туда-сюда, как заведённый.
Ночью садился у закрытой двери моей спальни и сначала тихо, а потом всё громче и громче повторял какую-то одну кошачью фразу разочарования и тоски.
Однажды я решился.
Поймав доверчивого кота за шиворот, я усадил его в машину и отбыл в город.
Очнувшись после операции, он выбежал мне навстречу, ещё не осознавая потери.
День мы провели дома в удивительном спокойствии.
Я чувствовал вину – и разрешил ему лежать в моей комнате сколько ему пожелается. Он непрестанно мурлыкал.
Но глаза его не прошли ни в тот день, ни на следующий, ни через неделю.
– Ветеринар нас обманул, – сказал я Муру.
Ему было уже всё равно.
Я страдал. Вытирая ему глаза, я мучился больше его, потому что меня снедала совесть.