Русская Атлантида. Невымышленная история Руси - Андрей Буровский

Пока же, в XIII веке, впущенные в Прибалтику ордена множились, как бациллы в благоприятной среде.

В 1237 году Великий магистр Герман фон Зальца, пользующийся огромным влиянием при дворе императора Священной Римской империи германской нации и в Ватикане, решил соединить Тевтонский орден и остатки меченосцев, уцелевших после разгрома под Шауляем. Новый, Ливонский, орден изначально создавался как подразделение Тевтонского ордена для ведения дел на востоке, в Ливонии.

Орден подчинялся Тевтонскому ордену в Пруссии и папе римскому. Ливонский орден тоже рос и укреплялся, не хуже материнского Тевтонского. К концу XIV века, после захватов всей Эстляндии (к 1346 году) и острова Готланд (в 1398 году), владения Ливонского ордена составили почти 67 тыс. квадратных километров земли.

Стоило орденам объединиться, как в сфере немецкого нашествия оказались Литва и Жемайтия: эти языческие земли лежали между владениями Тевтонского и Ливонского орденов и мешали их общению… ну, и еще мешали созданию единого государства. А кроме того, в руках у язычников оставались богатейшие земли, когда многие братья ордена оставались голодны и наги. Это нельзя было рассматривать иначе, нежели чудовищную несправедливость, и орден, конечно же, начал несправедливость исправлять, со всем рвением детей божиих, очень чувствительных к несправедливости.

Скажем честно — орденские братья сделали все, что могли. И если на Земле еще можно видеть живого литовца — это никак не их вина: рыцари сделали все, что могли. С 1340 по 1410 год Тевтонский и Ливонский ордена предприняли 100 походов против Литвы. По военному походу каждый год, во многие годы — по два.

Впрочем, первые попытки вторгаться в Жемайтию были предприняты еще в начале XIII века и с моря. Крестоносцы захватили литовский город Клайпеду и построили на его месте крепость Мемельсбург. Отсюда они могли наносить удары почти по всей Жемайтии — ведь страна эта небольшая, порядка 230 километров с востока на запад и 150 — с севера на юг. И это плоская, равнинная страна. В ней нет высоких гор, крутых откосов, бурных горных рек. Видно далеко, двигаться можно почти в любом направлении.

Крестоносцы нападали по ночам, истребляя все живое на своем пути. На этом этапе для них было важно не столько захватить, поработить, ограбить, сколько истребить и запугать. Сохранились названия сел, в которых после крестоносцев не осталось буквально ни одного живого человека: Юнигенды, Путеники.

Спасением Жемайтов стала система пильякалнисов. Пильякалнис — это или естественный холм, склоны которого превращены в крутые откосы, или насыпной холм, искусственный. Для таких холмов мужчины носили землю в мешках, женщины — в подолах. Раньше пильякалнисы использовали как родовое святилище главного божества жемайтов — Перуна, которого здесь называли Перкунасом. Ну и как высокое, крепкое место, где можно в случае чего отсидеться.

Их было до полутора тысяч в небольшой Жемайтии. На прусской границе по всем путям, ведущим в глубь Жемайтии, пильякалнисы стояли на расстоянии пяти-шести километров.

К каждому пильякалнису вела кольгринда — извилистая дорога, проложенная по дну озера, реки или болота у подножия рукотворного холма. В мирное время у всех изгибов кольгринд стояли вехи — воткнутые в дно жерди или ветки деревьев. В случае войны вешки снимали, и пройти становилось невозможно.

Пригодились и парсепилы — длинные узкие насыпи на пильякалнисах возле изваяний Перкунаса-Перуна. На них и раньше жгли костры в честь божества. Теперь на парсепилах складывали столько хвороста, что хватило бы на сто богослужений. Огонь в алтарях поддерживался круглые сутки. Как только с пильякалниса замечали, что крестоносцы перешли границу, на парсепиле поджигали все запасы хвороста. Днем сигнал подавал дым, ночью — свет костра.

Увидев сигнал, на других парсепилах тоже поджигали кучи хвороста. Огненная цепочка пробегала через страну, с некоторых городищ свет был виден за десятки километров. Через час-два вся Жемайтия знала, что началась очередная война. Женщин, стариков и детей уводили в дремучий лес, прятали в самых труднопроходимых болотах. Иногда в таких отрядах спасавшихся вообще не было мужчин — женщины сами умели найти тропки в глубь лесов и болот. Мужчины взбирались на пильякалнисы, и рыцарям приходилось вести трудную, опасную осаду каждого рукотворного холма. За это время к ставке Великого князя стягивались войска, и уже регулярная армия наносила удары захватчикам.

Между прочим, пильякалнисы есть в Литве и сейчас; к некоторым из них ведут кольгринды, сохранившиеся с незапамятных времен. Отношение к ним у литовцев своеобразное. Всех аспектов этого отношения иностранец, скорее всего, просто не способен понять, но вполне определенно присутствуют сентиментальные чувства и, пожалуй, немножко религиозные. Как у британцев — к Вестминстерскому аббатству или у шотландцев — к Эдинбургскому замку. Мой литовский приятель-археолог весьма не советовал мне ходить по этим кольгриндам одному:

— Понимаешь, Андреас… свалиться с кольгринды, я так думаю, не очень трудно…

Зная стиль общения литовцев, я «перевожу» — чужой человек с кольгринды почти обязательно свалится. Литовец же немного молчит, скупо улыбается уголками губ и заканчивает так же раздумчиво:

— А понимаешь… Не всякий жмудин будет тебя из болота вытаскивать.

Опять «перевожу» — если «чужой» полез по кольгринде, туда ему в болото и дорога, нечего соваться на национальные святыни.

Сам разговор, кстати, проходил в обстановке почти идиллической: в конце недели беспрерывного празднования защиты диссертации моего литовского коллеги. Шло изобильное застойно-запойное начало 1980-х годов. Мы лежали на кроватях в его комнате в общежитии, разомлев от водки и еды, и вот чего между нами никогда не было, так это национальных трений и несогласий (тем более что москалей мы оба дружно не любили, а Великое княжество Литовское и «лесных братьев» решительно приветствовали). Так что сказанное, как хотите, я намерен принимать всерьез и, если доведется побывать в Литве летом, без надежного провожатого ни на какой кольгринд не полезу. И Вам, читатель, не советую.

К концу XIV века, в 1382–1398 годах, крестоносцы захватили почти всю Жемайтию, и спасение пришло только извне, от Великого княжества Литовского… О чем ниже, в свое время.

Северо-Западная Русь не собиралась мириться с немецким господством в Прибалтике. Кроме того, богатства Новгорода принадлежали, опять же, православным, а православные, конечно же, не имели никакого права ими владеть. Богатство Новгорода рассматривалось как особенно тяжелая несправедливость, и в начале 1240-х годов папский легат Вильгельм Моденский разработал план захвата Пскова и Новгорода (чем кончилось — известно, Ледовым побоищем 1242 года).

Но война шла и на территории современной Эстонии, порукой чему — судьба Вячко из Тарту (ударение полагается делать на первый слог, и притом это — местная кличка, сокращение). Князь Вячеслав Борисович, сын Бориса Давидовича, княжил в Кукейносе. В 1208 году крестоносцы подступили к городу и взяли в плен храброго князя. Вячко бежал на Русь, в Новгород. По предложению новгородцев в 1223 году начал княжить в Юрьеве. В 1224 году магистр Ливонского ордена Альберт подступил к городу. Вячеслав Борисович отказался капитулировать и погиб в рукопашной на стенах.

Для того чтобы понять ход всех остальных событий, всей политики и Польши, и Западной Руси, и Северо-Западной Руси, и всех племен и народов Прибалтики, причем решительно во всех остальных областях жизни, нужно хотя бы попытаться понять, что это реально означает — жить под постоянным страхом завоевания, смерти, порабощения.

Крестоносцы приходили, чтобы прочно осесть на завоеванной земле, крепко усесться на шеи завоеванных народов и доить, доить, доить, доить, доить побежденных целенаправленно и полно, а потом завещать своим детям все то же право доить и доить. Да еще и изменять образ жизни и всю культуру завоеванных, как им хочется.

Завоевание Прибалтики, земель славян и балтов стало продолжением пресловутого Drang Nach Osten. Первый этап Drang Nach Osten, натиска на восток, завершился в XII веке завоеванием земель полабских славян. Но и позже те же самые причины заставляли немцев продолжать хищное движение на восток — относительное перенаселение, избыток ртов и рук, которым нет применения на родине.

Крестовые походы, идея крещения язычников оказывались благовидным предлогом для продолжения «дранга».

К немецким рыцарям легко приставала накипь со всей Европы. Благородная идея нести крест в дикие земли и рисковать собой для воцерковления дикарей оказывалась удобным прикрытием для совсем не благородных поступков, для решения самых меркантильных делишек. В крестоносцы, конечно же, шли и фанатики, и третьи сыновья многосемейных рыцарей и баронов, которым не было доли на родине. Тот же контингент, что шел в Крестовые походы в Палестину. Но и люди, не ужившиеся в обществе из-за опасных, вредных, попросту патологических черт характера, легко оказывались в крестоносном воинстве.