Борьба за Рим - Феликс Дан

И он протянул Велизарию ключи от одних из ворот Рима.

— Я никогда не забуду этого, — ответил Велизарий, взяв ключи. — Но ты говоришь о злоумышлениях моих врагов. Разве в Риме есть враги императора?

— Не спрашивай лучше, полководец, — со вздохом ответил Сильверий. — Их сети теперь порваны, они уже безвредны, а святой церкви приличествует не обвинять, а миловать и обращать все к лучшему.

— Нет, святой отец, — возразил Велизарий, — твой долг указать правоверному императору изменников, которые скрываются среди верных граждан Рима. И я требую, чтобы ты указал их.

— Церковь не жаждет крови, — с новым вздохом возразил Сильверий.

— Но она не должна препятствовать справедливости, — вмешался Сцевола. — Я обвиняю префекта Рима Цетега в оскорблении и возмущении против императора Юстиниана. Вот в этом документе находятся все обвинительные пункты и доказательства. Он называл правление императора тиранией. Он посильно противодействовал высадке императорских войск. Наконец, несколько дней назад он один был против того, чтобы открыть для тебя ворота Рима.

— И какого наказания требуете вы? — спросил Велизарий.

— По закону: смертной казни, — ответил Сцевола.

— А имущество его должно быть разделено между казной и обвинителями, — прибавил Альбин.

— А его душа предана милосердию Божию, — заключил папа.

— Где же теперь обвиняемый? — спросил Велизарий.

— Он собирался быть у тебя, но боюсь, что нечистая совесть не допустит его сюда.

— Ты ошибаешься, епископ Рима, — ответил Велизарий, — он уже здесь.

С этими словами он поднял занавес у задней стены палатки, и перед удивленными обвинителями встал Цетег.

— Цетег приехал ко мне раньше тебя и также с обвинением. Ты, Сильверий, обвиняешься в тяжелом преступлении. Защищайся!

— Я обвиняюсь! — усмехнулся Сильверий. — Кто же может быть обвинителем или судьей над преемником св. Петра?

— Судьей буду я, вместо императора, твоего повелителя, — сказал Велизарий.

— Обвинителем же буду я, — добавил Цетег, подходя ближе. — Я обвиняю тебя в измене римскому государству и тотчас докажу свое обвинение. Сильверий имел намерение отнять у императора город Рим и большую часть Италии и — смешно даже сказать! — основать в отечестве цезарей церковное государство. И он сделал уже первые шаги к осуществлению этого — не знаю, право, как назвать — преступления или безумия? Вот договор, заключенный им с Теодагадом, последним королем варваров. Вот и его подпись. Король продает за тысячу фунтов золота преемникам св. Петра в вечное владение город Рим и его окрестности на тридцать миль в окружности со всеми правами верховной власти, — с правом издавать законы, судить, собирать налоги, пошлины, вести войны. Договор этот, как видно из выставленного на нем числа, составлен три месяца назад. Таким образом, в то время, как благочестивый епископ за спиной Теодагада призывал императорские войска, он за спиною императора заключал договор, который должен был лишить императора плодов этого вторжения. Конечно, гибкая совесть считается, может быть, за ум, но мне кажется, что подобные поступки называются…

— Постыдной изменой! — громовым голосом вскричал Велизарий, беря из рук префекта документ. — Вот смотри: здесь твоя подпись. Можешь ты отрицать это?

Все присутствующие были поражены этим объяснением, особенно Сцевола, ярый республиканец, никак не подозревавший властолюбивых планов своего союзника.

Но Сильверий в эту минуту выказал себя достойным противником Цетега. Он видел, что работа всей жизни его готова решиться, и ни на одну секунду не растерялся.

— Что же, долго ли еще ты будешь молчать? — вскричал Велизарий.

— До тех пор, пока ты сделаешься способным и достойным слушать меня. Теперь ты одержим Урхитофелем, демоном гнева.

— Говори! Защищайся! — сказал Велизарий более сдержанно.

— Да, — ответил Сильверий, — я заключил этот договор; но вовсе не из стремления расширить власть церкви новыми правами, — нет, все святые свидетели мне в этом! — а только потому, что считал долгом поддержать древние права св. Петра.

— Древние права? — спросил с неудовольствием Велизарий.

— Древние права, — спокойно повторил Сильверий, — которыми церковь до сих пор не пользовалась. Знай же, представитель императора, и все вы, присутствующие здесь: этим договором Теодагад только подтвердил права, которые получены церковью двести лет назад от Константина, который первый из римских императоров принял христианство. Когда он покорил всех своих врагов при очевидной помощи святых я особенно св. Петра, то по просьбе своей благочестивой супруги Елены, в благодарность за эту помощь и чтобы засвидетельствовать перед всем миром, что корона и меч должны склоняться перед крестом церкви, — он подарил на вечные времена Рим со всеми его окрестностями св. Петру. Эта дарственная составлена вполне законно и грозит проклятием геенны каждому, кто вздумал бы оспаривать ее. И теперь именем триединого Бога я спрашиваю тебя, представителя императора Юстиниана: решится ли он отвергать эту запись и навлечь на себя проклятие?

— Префект Цетег, что можешь ты возразить против этого? — спросил Велизарий с видимым смущением.

— Я знаю этот документ, — ответил с легкой усмешкой Цетег. — Я даже принес его с собою. Вот он. Дарственная составлена безукоризненно, по всем правилам, ни к одному слову ее нельзя придраться. Да и что же удивительного, — тут он так насмешливо взглянул на Сильверия, что у святого отца выступил пот на лбу: — ведь ее составлял главный нотариус императора Константина, а уж тот должен был знать законы.

— Так что, документ совершенно законный? — со страшным волнением спросил Велизарий.

— Конечно, — со вздохом ответил Цетег: — дарственная составлена совершенно законно. Жаль только, что…

— Ну? — с нетерпением прервал Велизарий.

— Жаль только, что она подложна.

— Подложна? — с торжеством вскричал Велизарий. — Префект, друг, можешь ли ты доказать это?

— Конечно. Иначе я не решился бы говорить об этом. Пергамент, на котором написана дарственная, носит все признаки древности. Он изломан, пожелтел, покрыт всякого рода пятнами, так что местами трудно даже разобрать буквы. Он изготовлен на старинной императорской фабрике, основанной в Византии еще Константином.

— Скорее к делу! — вскричал Велизарий.

— Но всякому известно, — только святой отец, очевидно, не знал этого, — что эта фабрика ставит на левом краю всех своих пергаментов штемпель с указанием года, — имена консулов, правивших в том году. Конечно, имена эти написаны так мелко, что их едва можно рассмотреть, А теперь смотри, военачальник: в документе говорится, что он составлен в шестнадцатом году Царствования Константина, и совершенно правильно называет консулов того года — Далмация и Ксенофила. но в таком случае нельзя не видеть истинного чуда в том, что уже во время Константина, двести лет назад, было точно известно, кто будет консулом в год смерти Теодориха и Юстина. Вот взгляни сам, Велизарий. Видишь здесь, на краю, штемпель? — правда, его можно рассмотреть только на свет. Видишь? «Юстиниан Август, единый консул в первый год своего царствования».

Сильверий бессильно опустился на стул.

— Епископ Рима, что можешь ты возразить на это? — с торжеством спросил Велизарий.

Сильверий с трудом овладел собою и едва слышным голосом ответил:

— Я нашел этот документ в архиве церкви. И если вы правы, то я обманут, как и вы. Я ничего не знал о штемпеле, клянусь ранами Христа, не знал!

— О, этому я верю и без клятвы, святой отец! — заметил Цетег.

— Это дело требует самого строгого расследования, — сказал Велизарий. — Но я не решаюсь быть судьей в нем: его должность решит сам император. Вулкарис, друг мой, передаю епископа в твои руки: веди его тотчас на корабль и вези в Византию.

— Я протестую, — возразил Сильверий. — Никто на земле не может судить меня, епископа Рима, кроме церковного собора, и потому я требую, чтобы меня отпустили в Рим.

— Рима ты никогда уж не увидишь, — ответил ему Велизарий. — А твои права разберет Юстиниан. Но и твои товарищи — Сцевола и Альбин, которые ложно обвиняли префекта, этого самого верного и умного друга императора, — также очень подозрительны. Бери, Вулкарис, и их в Византию. Но помни, что этот священник — самый опасный враг императора. Ты отвечаешь за него головою.

— Ручаюсь, — ответил громадного роста герул. — Скорее он умрет, чем вырвется от меня. Идем со мною!

Сильверий ясно видел, что сопротивление невозможно, и молча пошел за герулом. Проходя мимо префекта, он опустил голову и не взглянул на него, но расслышал слова, которые тот прошептал ему:

— Сильверий, этот час — моя расплата за твою победу в катакомбах. Теперь мы квиты.