Смерть приходит в Пемберли - Филлис Джеймс

Дарси почувствовал на своем плече руку Элвестона.

— Я нанес большой ущерб защите? — спросил с печалью в голосе Дарси.

— Вовсе нет. Вы, свидетель обвинения, произнесли очень действенную речь для защиты, ее не мог произнести Микледор. Присяжные речь слышали, вот что важно, и Картрайт не может стереть ее из их памяти.

Свидетели обвинения по очереди давали показания. Доктор Белчер дал заключение о причине смерти убитого, а полицейские дотошно описали свои безуспешные попытки найти действительное орудие убийства, хотя под листвой и нашлись каменные плиты. Несмотря на усиленные поиски и расспросы, в указанное время в лесу не обнаружили следов дезертира или другого постороннего человека.

Наконец на свидетельскую трибуну вызвали полковника виконта Хартлепа. Воцарилось полное молчание, и Дарси подумал: интересно, почему Саймон Картрайт поставил такого важного свидетеля последним в своем списке? Может, обвинитель надеялся, что впечатление от показаний полковника будет действеннее и продолжительнее, если присяжные услышат их последними? На полковнике была военная форма, и Дарси вспомнил, что у него сегодня во второй половине дня встреча в Военном министерстве. Он прошел к месту дачи показаний так естественно, словно совершал утреннюю прогулку, отдал легкий поклон судье, принес присягу и стоял, ожидая, когда Картрайт начнет допрос, с легким нетерпением (как показалось Дарси) профессионального защитника отечества, нацеленного на победу; готового оказывать должное уважение суду, но дистанцирующего себя от его нелепых допущений. С достоинством кадрового военного перед судом стоял офицер, считавшийся одним из самых красивых и галантных в Британской армии. По залу пробежал шепот, который быстро стих, и Дарси видел, как нарядные светские дамы с интересом подались вперед — точь-в-точь, подумал Дарси, как украшенные ленточками ручные собачки трепещут и волнуются при запахе любимого лакомства.

Полковника просили рассказать буквально по минутам все, что происходило после его возвращения с вечерней прогулки, когда он присоединился к поисковой группе, вплоть до приезда сэра Селвина Хардкасла, начавшего вести расследование. Во время убийства капитана Денни у него была личная встреча с гостем, остановившимся в «Кингз-Армс» в Ламтоне, куда он приехал верхом. Затем Картрайт спросил о тридцати фунтах, найденных у Уикхема, на что полковник невозмутимо ответил, что эти деньги он сам ему дал, чтобы обвиняемый мог заплатить долг чести, и только необходимость заставляет его нарушить данное обещание держать все в тайне. Он не намерен разглашать имя того, кому предназначались деньги, но это не капитан Денни, и эти деньги никак не связаны со смертью капитана.

Тут ненадолго поднялся мистер Микледор:

— Можете вы дать суду слово офицера, полковник, что этот долг или дар не предназначался для капитана Денни и никак не связан с убийством?

— Могу.

Затем Картрайт вновь вернулся к значению слов Уикхема, произнесенных над трупом друга. Как понял их свидетель?

Полковник несколько секунд молчал и потом заговорил:

— Я не могу, сэр, читать мысли другого человека, но я согласен с мнением мистера Дарси. Мое мнение родилось интуитивно, а не в результате обстоятельной оценки фактов. Я не отношусь к интуиции с презрением — она несколько раз спасала мне жизнь, и в основе ее, конечно, лежит мгновенная оценка ярких фактов; интуицию нельзя назвать ложной только потому, что мы не осознаем вызывающих ее причин.

— А решение увезти труп капитана Денни и не заниматься поисками убийцы было обдуманным? Рассматривали вы, прославленный командир, другой вариант?

— Нет, сэр. Я не вторгаюсь во враждебную и неизвестную территорию с недостаточными силами, оставив неприкрытым тыл.

Вопросов больше не задавали, и было ясно, что опрос свидетелей обвинения закончился.

— Микледор великолепен, — прошептал Элвестон. — Полковник подтвердил ваши показания, а достоверность показаний Пратта поставлена под сомнение. Во мне просыпается надежда, но впереди еще речь Уикхема в свою защиту и напутственное слово судьи присяжным.

По доносящемуся время от времени из зала храпу было понятно, что от духоты в помещении тянет ко сну, но сейчас, когда поднялся для своей речи Уикхем, все оживились, стали перешептываться и подталкивать друг друга локтями. Голос Уикхема звучал четко и ровно, нов нем не было эмоциональности, как будто, подумал Дарси, эти слова, которые могли спасти ему жизнь, он не говорил, а читал.

— Меня обвиняют в убийстве капитана Мартина Денни, это обвинение я отрицаю и объявляю, что невиновен. Я действительно не совершал этого преступления и надеюсь на справедливое правосудие моей страны. Я служил с капитаном Денни в национальной гвардии более шести лет назад, тогда он и стал не только моим товарищем по оружию, но и близким другом. Эта дружба продолжалась и дальше, и его жизнь была мне также дорога, как собственная. От любого врага я защищал бы его до последней капли крови, и если б присутствовал при трусливом нападении, приведшем к смерти моего друга, то так бы и поступил. Свидетели говорили о ссоре между нами в гостинице перед тем, как мы отправились в эту роковую поездку. Не ссора, а всего лишь небольшое разногласие между друзьями, но виновен в нем был я. Капитан Денни, с его высокими представлениями о чести и жалостливым сердцем, считал, что я поступил неправильно, подав в отставку при отсутствии стабильного заработка и собственного дома. И еще он думал, что мой план оставить на ночь миссис Уикхем в Пемберли, с тем чтобы она посетила на следующий день бал, никуда не годится и причинит неудобство миссис Дарси. Я думаю, нарастающее недовольство моим поведением сделало для него непереносимым мое общество, и по этой причине он остановил экипаж и побежал в лес. Я бросился за ним, убеждая вернуться. Ночь была бурная, лес местами непроходимый, все это могло быть опасным. Не отрицаю, я говорил слова, которые мне приписывают, они означали то, что я считал себя в ответе за смерть друга: ведь именно наши разногласия повлекли его в лес. Я много выпил, но среди алкогольного тумана ярко вспоминается испытанный мною ужас, когда я нашел его и увидел залитое кровью лицо. Его глаза подтвердили то, что я уже знал: мой друг мертв. Шок, ужас, боль лишили меня самообладания, но не настолько, чтобы я не постарался поймать убийцу. Взяв пистолет Денни, я несколько раз выстрелил туда, где, мне казалось, я видел убегавшего человека, и бросился за ним в глубину леса. К этому времени начал действовать выпитый алкоголь, и дальше я ничего не помню, кроме того, что стою на коленях перед телом друга и прижимаю к груди его голову. Тогда и появилась поисковая группа.

Господа присяжные, доводы против меня не выдерживают критики. Если я ударил моего друга сначала по лбу, а потом — еще более жестоко — по затылку, то где орудие? После самых тщательных поисков оно не найдено и не представлено в суде. Безосновательно утверждается, что я последовал за своим другом с целью его убийства, но как мог я надеяться побороть человека выше и сильнее себя, да еще вооруженного? Да и зачем? Мотива преступления нет. Тот факт, что в лесу не нашли следов постороннего человека, не доказывает, что его вообще не было. Он вряд ли задержался на месте преступления. Я могу только поклясться, помня о присяге говорить правду, что не имею никакого отношения к убийству капитана Мартина Денни и доверяю себя правосудию моей страны.

Воцарилось молчание.

— Неудачная речь, — шепнул Элвестон.

— Почему неудачная? — тихо спросил Дарси. — Мне кажется, он выступил хорошо. Основные аргументы ясны: нет свидетельств серьезной ссоры, не найдено орудие убийства, нелогичность преследования друга с целью убийства, отсутствие мотива. Что не так?

— Трудно объяснить, но я слышал много раз речи обвиняемых, и, боюсь, эта может не убедить присяжных. Несмотря на то что она хорошо выстроена, в ней нет той живительной искры, которая идет от убежденности в своей невиновности. Манера произнесения, бесстрастность, скрупулезность — он может заявлять, что невиновен, но невинным себя не считает. Есть нечто, что присяжные чуют, не спрашивайте меня как. В убийстве он может быть невиновен, но некое чувство вины его тяготит.

— Такое бывает с каждым из нас; испытывать чувство вины — это и есть быть человеком. Конечно, у присяжных могут быть понятные сомнения. Но меня его речь убедила.

— Хотелось, чтобы она убедила и присяжных, но я настроен не так оптимистично.

— Но если Уикхем был пьян?

— Он уверяет, что во время убийства был пьян, однако не настолько, чтобы не быть в состоянии сесть в коляску без посторонней помощи. В свидетельских показаниях этому моменту не уделялось внимание, но, на мой взгляд, вопрос, насколько он был пьян, остается открытым.