Армагедец - Харик Бу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если бы это хоть в малой степени зависело от меня… пусть он хотя бы придет в себя, не выглядит таким одиноким, беспомощным и покинутым», — подумал он и почувствовал, как пальцы врача неожиданно крепко вцепились в его халат.
— Ничего не понимаю, посмотрите! — Она показывала на монитор, но Флетчера не интересовали какие-то отвлеченные кривые.
Безжизненно бледные, отекшие веки больного дрогнули, и ожившие глаза на все еще маскоподобном лице посмотрели на него с робкой надеждой узнавания, едва шевельнулись, просто дрогнули пальцы левой руки.
— Доктор! По-моему, он приходит в себя, — воскликнул он, зажимая себе рот, чтобы не говорить так громко.
— Я не знаю… Я… я не понимаю, как это произошло, но готова спорить, что именно… — доктор замолчала и странным, продолжительным взглядом, словно оценивая, посмотрела на него. — Видите ли, этот пациент по всем медицинским канонам не мог прийти в себя так быстро. Это была глубокая кома, да и прошло слишком мало времени.
— Вы знаете, доктор, — медленно и с расстановкой ответил он, — я всегда был уверен в том, что медицина почти всесильна, да и «она не умерла, но спит»[29],— неожиданно добавил он.
— Что вы хотите этим сказать? При чем тут его память или его кора…
— Это не я сказал. — Флетчер, говоря честно, и сам не мог вспомнить, из каких глубин памяти и детства всплыли эти слова.
— Пойдемте, я проведу вас обратно коротким путем. Теперь ему нужен покой, и, быть может, произойдет чудо, одно из тех, в которые мы в медицине перестали верить.
Они спокойно шли по коридору, когда доктор достаточно резко подтолкнула его к двери в палату.
— Зайдем на минутку, — прокомментировала она это странное, почти насильственное приглашение.
Флетчер, не в силах противиться, робко переступил порог. На кроватях, стоящих вдоль идущих к окну стен, полулежали на высоко подбитых подушках две женщины. Одна из них, оторвавшись от еды, казалось, совершенно безумными глазами посмотрела на него и, протянув руку вперед, на удивление отчетливо и абсолютно ясно сказала: «Я же говорила вам, он придет, и у него будет голубая аура, ну, посмотрите же сами. Убедитесь в том, что я права. А теперь отпустите меня, я уже устала, я так устала. Отпустите меня теперь, совсем отпустите…»
Она на несколько секунд замолчала, а потом совершенно иным, глухим голосом продолжила нараспев: «Созвав же двенадцать, дал им силу и власть над всеми бесами, и врачевать от болезней. И послал их проповедовать Царствие Божие и исцелять больных».[30]
— Вот-вот. Чего-то подобного я и ожидала, — сказала доктор, словно общаясь с кем-то другим, невидимым, когда они вышли в коридор.
— Что это за женщина? — переспросил Флетчер еще раз, смущенный только что происшедшим. — Кто она?
— После инсульта, перенесенного семь лет назад, у нее частичная амнезия, но Библию и Евангелие она помнит наизусть, если вы запомнили последние слова, можете проверить.
— Мне кажется, я тоже все это помню, — немного испуганно ответил он.
— Хотите, я вас обследую, это не обойдется вам в значительную сумму… — ухватилась за его последние слова доктор.
— Нет-нет, что вы. Я абсолютно здоров. У меня сейчас столько дел, вы даже не можете себе представить.
— Простите за нескромный вопрос, — они остановились в уже знакомом холле перед тем как проститься, — вы часто бываете в церкви, когда вы последний раз брали в руки Библию?
— Я не помню, — почему-то очень робко ответил Флетчер и, коротко кивнув на прощанье, заторопился к машине.
— Плохи дела у шефа, — то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал шофер.
— Почему же, похоже, что он пошел на поправку. Если верить докторам, трудно надеяться, что он вернется к нам. Но, несомненно, жить будет. Мне, во всяком случае, так показалось…
После этого за всю дорогу Флетчер не проронил ни слова, да и весь день был отстраненным и задумчивым.
Телефонный разговор с Крэнстоном показался ему мучительным. Он несколько раз прикладывался к щелочной воде, и даже чай, заваренный так, словно он делал это сам, не принес облегчения телу и умиротворения душе.
Сандовал, живой и непосредственный, отогнал было тяжелые мысли, и привычный блеск в глазах вернулся, но эти изменения оказались временными. Реакция фройлен Штомпф на экстравагантное предложение временно расстаться даже в описании умелого рассказчика отвлекла Флетчера лишь на несколько минут.
Выходя из кабинета, Сандовал обменялся многозначительным взглядом с Айрин, и та с профессиональной бесцеремонностью сразу же выдала интересующую его информацию.
— Он был у шефа в госпитале и после этого вернулся сам не свой.
— Ну что же, будем надеяться, что это ненадолго, бывали события и похлеще… — легкомысленно бросил приятель перед тем, как удалиться к себе.
Пятница так и закончилась без происшествий. Вечером Флетчер вновь остановился перед знакомой уже дверью этажом выше, снова нажал кнопку звонка, представляя себе реакцию на предложение вместе отправиться на ленч к Мак-Мюррею, да еще и в качестве… Интересно, в каком же это будет качестве?
Разговор, однако, сложился чрезвычайно спокойно. Соседка легко согласилась принять участие в невинном розыгрыше.
Флетчер еще ни разу не был на вилле хозяина. В принципе он подспудно ожидал увидеть нечто подобное. Мак-Мюррей сразу предложил перейти на обращение по имени и несколько раз напоминал об этом, когда Флетчер привычно сбивался на официальный лад.
— Джо, а ты парень не промах. Старый лис, похоже, не зря затирал вас. Очаровательная подружка. Моя супруга, а у нее нюх на приличных людей, уже оценила ее.
Флетчер и сам едва не ахнул в голос, когда увидел соседку на пороге своей квартиры. В кажущемся очень простым, но чрезвычайно элегантном платье, которое ей потрясающе шло, с ненавязчивым макияжем, она была не просто хороша, она выглядела обезоруживающе эффектно.
— Очень привлекательна, — поддерживая непринужденную беседу, ответил он, — и даже вечный синяк, постоянно забываю, как его называют профессионалы, мне кажется, идет ей. Она играет на скрипке в нашем симфоническом…
— Мой Бог, супруга просто помешана на классической музыке, она говорит, что это единственная область, которую еще не засрали наши политики. Теперь я окончательно пропал. Должен признаться, что любая музыка продолжительностью более двадцати минут способна уморить меня.
— Мне с этим легче, в родительском доме очень часто звучала классика, и я как-то привык, даже пытаюсь делать вид, что немного в ней разбираюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});