Разгадай мою смерть - Розамунд Лаптон

Гроб с твоим телом опустили в глубокую узкую яму, вырытую в земле. Вниз, вниз, мимо торчащих корней, царапающих стенки, еще ниже. Я бы отдала что угодно, лишь бы еще раз хоть несколько секунд подержать тебя за руку. Что угодно.

Капли дождя забарабанили по крышке. «Кап-кап, дождик, кап-кап-кап», — пела я тебе. Мне уже было целых пять лет, а ты только родилась.

Гроб достиг дна ужасной ямы. Какая-то часть меня опустилась в грязную землю, легла рядом и умерла вместе с тобой.

Мама шагнула вперед, вытащила из кармана пальто деревянную ложку и разжала пальцы. Ложка ударилась о гроб. Твоя волшебная палочка.

А я похоронила письма, которые подписывала «L.O.L.». И звание старшей сестры. И прозвище Пчелка Би. Нашу родственную связь, не важную для прочих. Мелочи. Пустяки. Ты знала, что я не складывала слова из макаронных букв алфавита, а отдавала гласные тебе, чтобы у тебя получилось больше слов. Я знала, что сперва твоим любимым цветом был лиловый, а затем стал желтый («Охра — самый эстетский оттенок, Би!»), а ты знала, что я любила оранжевый до тех пор, пока не открыла для себя более глубокий серо-коричневый, и ты меня за это дразнила. А еще ты знала, что моей первой фарфоровой фигуркой был котенок (ты одолжила мне пятьдесят пенсов из своих карманных денег) и что однажды я вытащила всю свою одежду из школьного чемодана и разбросала ее по комнате — единственный раз, когда я дала выход своему дурному настроению. В пятилетнем возрасте ты на протяжении целого года каждую ночь залезала ко мне в кровать. Я похоронила все, что мы делили друг с другом — сильные корни, стебли, нежные листья и цветы сестринской дружбы, — бросила в землю рядом с твоим гробом. И осталась на краю могилы, настолько раздавленная горем, что находиться в этом месте мне было невыносимо.

Я позволила себе оставить лишь тоску. Что это такое? Слезы, подступающие к глазам, чувства, комком стоящие в горле, пустота в груди по размерам больше меня самой. Все, что у меня теперь есть? Двадцать один год любви к тебе, и ничего. Неужели это «ничего» должно заменить ощущение упорядоченности мира — моего мира, — основанное на твоем существовании, сформировавшееся еще в детстве и взрослевшее вместе со мной? Ужас пустоты ни с чем не сравнить. Я стала ничьей сестрой.

Отцу дали зачерпнуть горсть земли. Он вытянул руку над гробом, но не нашел в себе сил разжать пальцы и спрятал руку в карман, высыпав землю туда, а не на тебя. Глядя, как отец Питер бросил первую пригоршню земли на крышку гроба, отец побледнел и, шатаясь, побрел прочь. Я подошла к нему и взяла его перепачканную ладонь в свою, кожей ощутив шершавость земли. Он посмотрел на меня с любовью. Эгоистичный человек способен любить, несмотря на свой эгоизм, верно? Даже если он причинил любимому человеку боль, предал его. Кому, как не мне, это сознавать.

Когда закапывали твою могилу, мама не проронила ни звука. Взрыв в космосе происходит бесшумно.

Ее безмолвный крик все еще стоит у меня в ушах, когда я подхожу к зданию уголовного суда. Понедельник, кругом людно. Войдя в переполненный лифт, я, как обычно, начинаю нервничать, что он застрянет, у мобильника пропадет сигнал и Кася не сможет до меня дозвониться, если у нее начнутся роды. Благополучно добравшись до третьего этажа, я сразу проверяю, не поступало ли сообщений: нет. На всякий случай проверяю пейджер, номер которого есть только у Каси. Согласна, это перебор, но, как и недавнее обращение в католичество, моя трансформация во внимательного и заботливого человека должна быть абсолютно полной, с молитвенными четками, воскурением благовоний, пейджером и особым рингтоном на телефоне, установленным специально для Каси.

Я наконец-то поняла, что не обладала даром заботливости с рождения и не могу считать его неотъемлемой чертой своего характера. И да, возможно, мои тревоги по поводу Каси — способ перевести мысли в сторону тех, кто жив. Memento vitae. Мне это необходимо.

Я вхожу в кабинет мистера Райта. Сегодня он не приветствует меня улыбкой, возможно, потому, что на этот раз мне предстоит говорить о твоих похоронах, или потому, что романтическая искорка, мелькнувшая за чаем в воскресенье, угасла под тяжестью моих слов. Свидетельские показания по делу об убийстве вряд ли похожи на любовный сонет. Держу пари, птицы Эмиаса не поют друг дружке о таких вещах.

Мистер Райт опустил жалюзи, чтобы укрыться от яркого весеннего солнца, и это приглушенное освещение кажется мне весьма уместным для монолога о похоронах. Сегодня я постараюсь не упоминать о своем нездоровье, ведь, еще раз повторюсь, я не имею права жаловаться, тогда как твое искалеченное тело погребено в земле.

Строго придерживаясь фактов, а не эмоций, я рассказываю мистеру Райту о том, как прошли похороны.

— После похорон у меня появились две новые зацепки, на тот момент еще смутные, — говорю я, опустив описание нечеловеческой муки, пережитой мной возле твоей могилы. — Во-первых, я поняла, почему Эмилио Коди — если убийца он — вынужден был дождаться рождения Ксавье.

Мистер Райт не понимает, что я имею в виду, а ты, думаю, догадалась.

— Я всегда знала, что у Эмилио есть мотив, — продолжаю я. — Роман с Тесс ставил под угрозу его карьеру и брак. И хотя жена не подала на развод, узнав правду, он не мог предполагать этого заранее. Возникал вопрос: если преступник — Эмилио и Тесс он убил, чтобы сохранить семью, почему было не сделать этого сразу, еще когда она отказалась делать аборт?

Мистер Райт кивает — он заинтригован.

— Во-вторых, я вспомнила, что именно Эмилио Коди позвонил в полицию после того, как увидел меня по телевизору в роли Тесс, и сказал, что она уже родила. Это означало, что он либо виделся с ней, либо разговаривал по телефону. Поскольку он уже писал на меня жалобу, мне следовало действовать осторожно, чтобы меня не обвинили в преследовании. Я позвонила Эмилио и спросила, нужны ли ему еще портреты Тесс. Он был очень зол на меня, однако по-прежнему хотел забрать картины.

Эмилио казался слишком крупным для твоей квартиры — от присутствия большого разгневанного мужчины она сразу стала еще теснее. Эмилио не поленился развернуть каждый портрет с твоей обнаженной фигурой. Проверял, не испортила ли я их, не подрисовала ли где-нибудь фиговый листок? Или просто еще раз хотел полюбоваться твоим телом?

— Какого черта ты рассказала моей жене про свою сестру, про муковисцидоз и все остальное? — злобно прошипел Эмилио. — Мало того что теперь она сама ходит по анализам, так еще и меня заставила проверяться!

— Очень благоразумно с ее стороны. У вас, несомненно, присутствует дефектный ген, иначе Ксавье не был бы болен. Чтобы ребенок унаследовал заболевание, носителями должны быть оба родителя.

— Знаю. Генетики все нам разжевали. Вопрос в том, я ли отец этого ребенка!

Я изумленно посмотрела на Эмилио.

— Тесс была девушкой без комплексов, — раздраженно пожал плечами он. — У нее вполне могли быть другие любовники.

— Она бы сказала. И вам, и мне. Тесс никогда не лгала.

Эмилио промолчал, зная, что это так.

— Это вы известили полицию о том, что ребенок уже родился? — спросила я.

— Я счел, что так будет правильно.

Опровергнуть его? Этот человек ни разу не поступил правильно. Однако я задавала вопросы для другой цели.

— Значит, Тесс сказала вам, что Ксавье умер?

Эмилио не ответил.

— Вы встречались или разговаривали по телефону?

Он взял под мышку картины и направился к двери, но я загородила проход.

— Тесс хотела, чтобы вы признали Ксавье?

— Давай раз и навсегда разберемся с этим. Когда она сообщила о своей беременности, я выразился абсолютно ясно. Однозначно дал понять, что не намерен оказывать какую-либо помощь и признавать отцовство. Кстати, Тесс не стала поднимать шума и даже сказала, что ребенку без меня будет лучше.

— Допустим. А потом, когда Ксавье умер?

Эмилио опустил картины на пол. На мгновение мне показалось, что сейчас он меня оттолкнет, однако вместо этого он поднял руки в совершенно нелепом театральном жесте, отталкивающем в своей детскости.

— Ладно, сдаюсь. Она пригрозила открыть правду.

— То есть Тесс требовала, чтобы вы признали Ксавье вашим сыном?

— Именно.

— Мальчик уже был мертв. Она просто хотела, чтобы отец не стыдился собственного ребенка.

Стоя в той же позе, Эмилио стиснул кулаки, и я подумала, что он собирается меня ударить, однако его руки безвольно упали по сторонам.

— Спроси лучше того мальчишку, который все время таскался за ней со своим идиотским фотоаппаратом. Он был помешан на твоей сестре. И дьявольски ревнив!

— Я знала, что Тесс ни о чем не просила бы своего любовника, если бы ребенок выжил, но когда Ксавье умер, ей было невыносимо сознавать, что Эмилио не признал собственного сына.