Фараон и наложница - Нагиб Махфуз

Мой повелитель, с огорчением довожу до ушей твоей священной особы печальные новости о вероломных и нечестных действиях, коим подверглись территории короны в пограничной полосе Южной Нубии. Мой повелитель, веря в договор, заключенный между Египтом и племенами Маасаи, веря в нерушимое спокойствие, крепнущую безопасность, установившуюся после заключения упомянутого договора, я приказал отвести на главные базы многие гарнизоны, размещенные в пустыне. Сегодня ко мне явился один офицер пехоты из гарнизона и сообщил, что вожди племен сломали на части жезл повиновения и отказались от своих клятв. Среди ночи они, словно воры, напали на гарнизонные казармы и учинили там беспощадную бойню. Наши воины отчаянно сражались с силами, в сто с лишним раз превосходившими их, пока доблестно не сложили головы все как один на поле брани. Племена опустошили все кругом, затем двинулись в северном направлении к земле Нубии. Я считал благоразумным не слишком рассредоточивать ограниченные силы, имеющиеся в моем распоряжении, и направил все усилия на укрепление наших оборонительных сооружений и крепостей, с тем чтобы задержать наступающего врага. К тому времени, когда это письмо дойдет до тебя, наши войска уже придут в столкновение с головными отрядами нападающей стороны. Я жду приказов повелителя и остаюсь во главе своих воинов, сражаясь за нашего повелителя фараона и Египет, мою родину.

Посланник закончил читать письмо, но его голос продолжал звучать во многих сердцах. Глаза губернаторов горели, из них летели искры, неожиданное волнение прокатилось по их рядам. Что же касается жрецов, те, сдвинув брови и храня бесстрастные лица, превратились в застывшие статуи, восседавшие в безмолвном храме.

Фараон выдержал паузу, ожидая, пока оцепенение достигнет высшей точки, затем произнес:

— Вот таково содержание этого письма, ради которого я созвал вас на совет.

Губернатор Фив оказался самым ревнивым среди фанатично преданных людей. Он встал, склонил голову в знак приветствия и сказал:

— Мой повелитель, это воистину важное послание. Единственным ответом на него может стать объявление собирать войско.

Его слова нашли радостный отклик в сердцах губернаторов. Встал губернатор Амбуса:

— Мой повелитель, я поддерживаю это мнение. Есть только один ответ — немедленный сбор войска. Разве можно поступить иначе, если на наших братьев за южной границей наседает враг? Хотя они стойко обороняются, мы не должны бросить их в беде и медлить с оказанием помощи.

Ани раздумывал о том, как это может сказаться на сфере его влияния.

— Если эти варвары опустошают землю Нубии, то они, без сомнения, начнут угрожать нашим границам.

Губернатор Фив вспомнил свою давнюю точку зрения на эту проблему и надеялся, что сейчас она придется к месту:

— Мой повелитель, я всегда стоял на том, что царство должно держать крупное постоянное войско, дабы фараон мог выполнить свои обязательства, беречь наше благополучие и владения за границами.

Среди всех командиров рос энтузиазм, многие из них требовали приступить к сбору войска. Другие воздавали хвалу принцу Канеферу и нубийскому гарнизону. Некоторые губернаторы были глубоко уязвлены и говорили фараону:

— Мой повелитель, мы считаем, что неуместно отмечать праздник в то время, когда смерть нависла над нашими храбрыми братьями. Позволь нам удалиться и заняться сбором войска.

Фараон молчал, ожидая, что скажут жрецы. Те также молчали, пока не улеглось напряжение. Когда гомон среди губернаторов наконец стих, верховный жрец из Птаха встал и с поразительным спокойствием сказал:

— Мой повелитель, позволь мне задать вопрос посланнику его величества принца Канеферу.

— Жрец, позволяю тебе задать вопрос, — холодно откликнулся фараон.

Верховный жрец из Птаха повернулся к посланнику и спросил:

— Когда ты покинул земли Нубии?

— Две недели назад, — ответил посланник.

— И когда ты прибыл в Абу?

— Вчера вечером.

Верховный жрец обратился к фараону:

— Владыка и Боготворимый царь, этот вопрос действительно весьма запутан, ибо уважаемый посланник вчера принес нам с юга весть, будто вожди Маасаи подняли бунт. Однако в тот же день из самых дальних концов юга прибыла делегация старейшин племен Маасаи, дабы выразить нашему повелителю глубокую благодарность за процветание и мир, которыми он осчастливил их. Сейчас нам крайне важно выслушать того, кто сможет пролить свет на эту тайну.

Это заявление прозвучало странно, к тому же никто не ожидал такого поворота. Оно вызвало немалое удивление и недоумение. Все судорожно качали головами, губернаторы и жрецы вопросительно и вызывающе переглядывались, а принцы шептались между собой. Софхатеп лишился дара речи от удивления и с полным отчаяния выражением лица уставился на своего повелителя. Он заметил, как рука фараона тверже вцепилась в жезл и сжала его так сильно, что на его предплечье выступили вены, а лицо побледнело. Первый министр опасался, как бы фараоном не завладел гнев, и спросил жреца:

— Кто вам сообщил об этом, ваше святейшество?

— Я видел их собственными глазами, мой первый министр, — спокойно ответил жрец. — Вчера я посетил храм Сотис, и его жрец представил мне делегацию темнокожих мужчин, которые утверждали, что являются вождями племен Маасаи и явились осуществить ритуалы покорности фараону. Они провели ночь в храме в качестве гостей высокого жреца.

— Разве они не из Нубии? — спросил Софхатеп, но высокий жрец был непреклонен: — Они назвались вождями Маасаи. Как бы то ни было, среди нас есть один человек — командир Таху, он не раз сражался с Маасаи и знает их вождей. Если повелитель милостиво соизволит приказать, чтобы этих вождей пригласили в его священный двор, тогда их свидетельства, возможно, снимут с наших глаз завесу недоумения.

Фараоном явно завладели страх и гнев, однако у него не было и отдаленного представления о том, как уклониться от предложения высокого жреца. Он чувствовал, что все обратили пристальные взоры на него в тревожном ожидании. Наконец фараон обратился к одному из своих распорядителей:

— Отправляйся в храм Сотис и пригласи вождей, пришедших в нашу страну.

Распорядитель послушно удалился, все стали ждать, с их лиц еще не сошло выражение оцепенения, каждый с трудом сдерживал желание спросить соседа о том, что тот думает. Софхатеп испытывал тревогу и предчувствовал недоброе, в его голове все время возникали различные мысли. Он видел обращенные на себя тревожные и недоуменные взгляды повелителя, которому глубоко сочувствовал в этот страшный час. Минуты тянулись нестерпимо медленно, будто их вырывали из их собственной плоти. Со своего трона фараон взирал на обеспокоенных губернаторов и жрецов, сидевших с опущенными головами. По глазам повелителя было видно, что он с трудом скрывает чувства, обуревавшие его сердце. Вдруг всем показалось, будто издалека донесся какой-то шум. Каждый из присутствующих в душе вел диалог сам с собой, теперь все напрягли слух, пока гул приближался к площади, соседствовавшей с дворцом. Там слышался гул толпы, радостно выкрикивающей приветствия. Она приближалась, возгласы становились громче и звучали все чаще. Казалось, будто они наполняют зал, сливаются воедино, становятся неразличимы. Но пока знатных людей, собравшихся в зале, от толпы отделяла огромная дворцовая площадь. Фараон приказал одному из распорядителей выйти на балкон и выяснить, что явилось причиной нарушения спокойствия. Тот удалился и через некоторое время появился снова. Наклонившись к уху фараона, он сообщил: