Смертельный удар - Сара Парецки

Ноги и руки у меня дрожали: слишком много усилий и слишком мало физических сил. Через каждые несколько толчков я вынуждена была останавливаться и отдыхать. На второй раз, когда я остановилась, я почувствовала, что опять проваливаюсь в забытье. Очнувшись, я сообразила, что уткнулась в траву. Тогда я заставила себя считать: пять толчков вперед — счет до пятнадцати, еще пять толчков — счет до пятнадцати и так далее. Ноги дрожат, голова кружится… пятнадцать. Мой пятнадцатый день рождения. Габриела умерла за два дня до этого. Последний вздох на руках у Тони, а я была в тот момент на пляже. Может быть, там и вправду есть небеса и Габриела с ее чистым голосом, звучащим в хоре ангелов, ждет меня, раскинув руки словно крылья мне навстречу, в объятиях безграничной любви… ждет, когда мое контральто сольется с ее сопрано.

Лай собаки снова привел меня в сознание. Красноглазая охотничья собака! На этот раз я не смогла сдержаться: я была слаба, и маленькая струйка мочи потекла из-под меня. Я слышала, как собака подбирается все ближе, ее дыхание становится все отчетливее… Наконец короткий резкий лай, и нос пса уткнулся сбоку в мое одеяло. Я упала на бок и лежала беспомощным клубком грязи и тряпок, тщетно пиная воздух. Я чувствовала, как лапы зверя тяжело давят мое плечо. Я продолжала брыкаться в одеяле, пытаясь отогнать собаку. Мелкие слезы страха стекали мне на нос. Вот ее клыки тянутся к моей голове, а мои руки связаны. Когда она прокусит одеяло, чем я защищу свое горло? Мои руки связаны сзади, но я не прекращала слабые пинки. Ужас загрохотал в моих ушах, когда я почувствовала вдруг, как мои ноги опять коснулись воды. Сквозь грохот в ушах я услышала голос и, собрав все оставшиеся силы, попыталась закричать.

— Ты добралась? Ты нашла ее? Это вы, куколка? Это вас завернули в одеяло? Вы меня слышите?

Так, значит, это не красноглазая собака моих наваждений, а Пеппи! И мистер Контрерас! Моя радость была так велика, что болевшие мышцы моментально испытали облегчение. Я слабо мычала. Пожилой человек лихорадочно боролся с узлами, разговаривая все время с самим собой:

— Я мог бы догадаться и прихватить нож вместо этого разводного ключа. Следовало предположить это… ты, глупый старик. Почему ты собрался идти, взяв ключ, когда нож — это то, что нужно? Приготовьтесь, девушка, мы почти у цели, не покидайте корабля теперь, когда мы так близки к спасению.

Наконец ему удалось сорвать одеяло с моей головы:

— О мой Бог! Это скверно. Позвольте вытащить вас отсюда.

Он отчаянно трудился, пытаясь расправиться с узлами за моей спиной. Секунду собака встревоженно смотрела на меня, а потом начала лизать мое лицо. Я словно превратилась в некогда потерянного ею щенка, которого она наконец нашла. Все время, пока мистер Контрерас, высвободив мои руки, растирал отчетливо видимые следы нарушения кровообращения, она продолжала умывать мне лицо. Он был потрясен, увидев меня в нижнем белье. Он испугался, что меня изнасиловали, и с трудом вник в мои заверения, что меня просто хотели утопить. Тяжело опершись на его плечо, я позволила ему тащить меня к дороге.

— Я привел сюда одного молодого дамского угодника. Адвоката, как он сказал. Не поверил, что вы и вправду можете оказаться здесь, поэтому ждет вас в автомобиле. Когда ее королевское высочество вернулась с озера без вас, я забеспокоился. А потом объявился этот молодой выскочка и сообщил, что вы собирались встретиться с ним в девять. Он спрашивал, где вы мотаетесь, он, видите ли, не может ждать весь день. Знаю, знаю! Вы не хотите, чтобы я маячил у вас за спиной, куколка, но я же был там, когда тот негодяй пообещал утопить вас в болоте, поэтому я заставил этого умника привезти нас сюда вниз. Меня и ее высочество, вы понимаете… Я вычислил место и был уверен, что мы сумеем найти это место после того, как вы показали мне его на карте.

Мы вышли на дорогу. Там стоял Рон Каппельман, облокотившись на свой побитый «рэббит», и беспечно насвистывал, глядя в небо. Когда он увидел нас троих, он прямо-таки подпрыгнул и побежал через дорогу нам навстречу. Он помог мистеру Контрерасу перетащить меня через ограждение и уложить на заднее сиденье автомобиля. Пеппи затявкала и просочилась между ними обоими, чтобы втиснуться и улечься рядом со мной.

— Проклятье, Варшавски. Вы пропустили встречу, да еще забрались так далеко. Что, черт возьми, с вами случилось?

— Оставьте ее, молодой человек, и не говорите подобных гадостей. В английском языке существует масса других слов, кроме проклятий. Я не знаю, что подумала бы ваша мать, если бы услышала вас, но нам следует немедленно доставить эту леди к доктору, чтобы ее привели в порядок. А уж потом, если захотите, будете совать свой нос и выяснять, как она попала туда, где была, может быть, она и пожелает говорить с вами.

Каппельман рассердился и приготовился возражать, но, поняв бесполезность этого, сел на водительское место. Я потеряла сознание еще до того, как он развернул свой автомобиль. Что было потом, я не помнила. Я не знала, что Каппельман остановил водителя патрульной машины штата и тот доставил нас с эскортом в клинику Лотти, мча со скоростью восемьдесят миль в час. Я не знала и того, как мистер Контрерас с присущим, ему упрямством отстаивал меня, не позволяя везти в больницу без ее разрешения. Не знала, что Лотти, бросив лишь один взгляд на меня, лежавшую на заднем сиденье, вызвала машину «Скорой помощи», чтобы доставить меня в — «Бет Изрейэль» как можно скорее. Ни даже как Пеппи не хотела оставлять меня на попечение санитаров. Она держала одного из них за запястье своими сильными челюстями и не давала увезти меня. Они сказали, что я ненадолго пришла в сознание и сказала Пеппи, чтобы она отпустила руку парня, но я ничего не помнила об этом, даже в качестве фрагмента сновидений. Наконец около шести утра в четверг я очнулась. Пережив несколько минут недоумения, я поняла, что нахожусь на больничной койке, но не могла сообразить, что я там делаю и как туда попала. Однако, как только я попыталась сесть, от моих плечей в голову полетел такой острый сигнал боли, что воспоминания нахлынули на меня.

Мертвое озеро. Этот страшный кокон смерти. Я вытянула руки перед собой, хотя любое движение вызывало сильную боль. Мои запястья и руки были обмотаны бинтами, пальцы походили на ярко-красные сосиски, торчащие из белой упаковки. В левое предплечье над бинтами была введена игла. Я проследила взглядом от нее до шеренги капельниц и покосилась на этикетки. Название препарата сказало мне о многом. Я медленно свела вместе кончики пальцев. Они были опухшими, но я могла ощущать их. Я снова легла, испытывая умиротворение. Я уцелела. Мои руки в порядке. Они пытались убить меня, пытались унизить меня в момент моей смерти, но я жива! Я снова погрузилась в сон. Когда я опять проснулась, наступило полное больничной суеты утро: измерение кровяного давления, температуры, затем обход врачей и никаких ответов на мои вопросы — вам все скажет врач. Вслед за медсестрами появился бодрый молодой врач, который заглянул в мои глаза и потыкал булавкой в мои ноги. Похоже, булавки служили наиболее передовым методом в практике невропатолога. Другой молодой врач занимался в этот момент с моей соседкой, женщиной моего возраста, которая только что перенесла косметическую операцию. После того как они закончили, пришла сама Лотти с блестевшими от повлажневшего взора темными глазами, изобличавшими отнюдь не врачебное рвение. Молодой врач суетился у ее локтя, стремясь поделиться с ней своими медицинскими открытиями по поводу моего тела. Она послушала его с минуту, а потом отпустила, отмахнувшись властным жестом:

— Я уверена, что все рефлексы у тебя в полном порядке, но позволь мне взглянуть самой. Сначала давай твою грудную клетку. Дыши… задержи дыхание… выдохни. Та-ак!..

Она прослушала меня спереди и сзади, затем велела закрыть глаза, вытянуть руки перед собой и свести их вместе, потом выбраться из постели, медленно наклониться, пройтись на пятках, затем на мысках. Это были пустяки по сравнению с моей обычной спортивной нагрузкой, но я начала задыхаться.

— Тебе на самом деле следует иметь детей, Виктория, ты могла бы произвести на свет целое поколение новых супергероев. То, что ты жива в данный момент, — само по себе медицинское чудо, не говоря уже о том, что ты можешь ходить.

— Спасибо, Лотти. Я очень благодарна тебе. Скажи мне, как я попала сюда и когда смогу уйти.

Она подробно описала мне все, не забыв о Пеппи и мужчинах в карете «Скорой помощи».

— Твой друг, мистер Контрерас, обеспокоенный, ждет внизу в холле. Он пробыл здесь всю ночь со своей собакой, вопреки больничным правилам, но вы оба под стать друг другу — упрямые и твердолобые, и следуете только одному-единственному правилу — делать так, как вам вздумается.

— Уж чья бы корова мычала, Лотти! — не раскаявшись, ответила я, ложась. — И не говори мне, что собака осталась здесь без твоего разрешения. Или, по крайней мере, с согласия Макса.