Жулики, добро пожаловать в Париж - Анатолий Гладилин

Ну хорошо, у меня, двадцатишестилетнего парня, и, как потом писали в характеристике, «морально нестойкого», интерес к пляс Пигаль был естественным. Однако мои спутники были солидными писателями, прошедшими войну… Сейчас невозможно представить, что когда-то они были способны на подобные шалости. Так нет, как видите, поперлись на Пигаль. Вы ждете от меня имена? Их я никогда не назову — ни под пытками гестапо, ни в камерах Лубянки. Кто знает, как это им отзовется, и потом я верен былой мужской корпоративности.

Когда в эмиграции я встречался со своими советскими друзьями (и это тоже были «имена», простых работяг с завода «Красный пролетарий» в Париж не пускали), так вот, угадайте, куда они просили их повести в первую очередь? Правильно, угадали, в мемориальную квартиру Ленина! Мне могут возразить — «ну да, для советских это был запретный плод, поэтому их так туда и тянуло, а вот для людей из нормальных стран…» Признаться, я тоже так думал, пока не встретился в Париже с моим давним знакомым, дипломатом из американского посольства в Москве. Он был с женой, возвращался из Москвы в Вашингтон, на повышение. Ну, покатал я их по городу, показал все культурные достопримечательности, и вдруг слышу: «Повезите нас, пожалуйста, на Пигаль!». От удивления я чуть не врезался в грузовик. Спрашиваю: «Советские интересуются — это ясно, а вы-то чего там не видали?». Несколько смущенно супружеская пара отвечает: «У нас не то. И потом Вашингтон — маленький город». Спустя много лет, будучи в Вашингтоне, я понял: действительно, если чиновника из Госдепартамента заметят на 14-й стрит, то могут сделать определенные оргвыводы.

Работая на американском радио и озверев от сплошных политических программ, я много раз предлагал начальству: «Давайте я сделаю репортаж с пляс Пигаль. Держу пари, во время трансляции этой передачи советские глушилки чудесным образом умолкнут…». Начальство посмеивалось, но разрешения не давало. Как видите, высокую мораль блюдут не только советские, но и американские чиновники. Это теперь, когда на каждую валютную проститутку приходится по три статьи в московской прессе, ранее запретную тему можно обсуждать и по западным радиоголосам.

Вроде бы русским эмигрантам, ставшим коренными парижанами, есть что поведать о парижских девочках. Наверно. Но это — опять выдавать чужие тайны. Впрочем, об одной истории я могу рассказать, уж слишком она известна. Писатель Виктор Платонович Некрасов, царство ему небесное, как-то подошел к девочке, стоявшей на Пигали, спросил, сколько она берет, заплатил, а потом сказал, что, мол, глупостями я заниматься не буду, лучше приглашу тебя в кафе на кружку пива. Дама пожала плечами, согласилась. Сидят они в кафе, Некрасов (русская писательская любознательность, инженер человеческих душ) задает вопросы, дама охотно отвечает — «вон, дескать, какое тяжелое житье-бытье», но через двадцать минут дама деловито взглянула на часы и сказала, что если месье хочет продолжать беседу, то пусть платит еще. Виктор Платоныч остался в кафе допивать свое пиво, а дама вернулась на боевой пост, наглядно продемонстрировав, что для парижских девочек время — деньги.

У парижских девочек (вы понимаете, кого я имею в виду) есть свой профсоюз, и они иногда устраивают забастовки. Их даже приглашают на телевидение — так сказать, для обсуждения насущных проблем, — и некоторые из них утверждают, что довольны своей жизнью. А другие, когда журналисты их подбадривают — «мол, вам нечего стыдиться, профессия как профессия», ехидно отвечают: «Вот вы бы обрадовались, если бы ваша жена или дочь вышли на улицу?». Как правило, после такой реплики журналисты надолго замолкают.

Проституция во Франции не запрещена. Запрещено сутенерство. В принципе, девочка не имеет права зазывать клиента, но если она стоит на улице и, стреляя глазками, крутит в руках ключи, кто же ей помешает? Свобода. Серьезно дебатировался вопрос, чтобы опять открыть во Франции дома терпимости, но против этого сомкнутыми рядами выступили заинтересованные лица — сами девочки. И довод их такой: «На улице я сама хозяйка, — с кем хочу, с тем и иду; а в заведении патрон (или патронша) заставит ублажать любого клиента, и это, мол, будет ущемление моей личной свободы». Проект не прошел. Во Франции личную свободу уважают.

Бесспорно, проституция во Франции превратилась в целую индустрию. Но об индустрии зрелищ и удовольствий я расскажу в следующем письме из Парижа. А пока попытаюсь ответить на вопрос, с которого начал: «Какие девочки в Париже?». Разные. И разного возраста, и далеко не девочки. И по моему впечатлению, на улицах в так называемых «горячих кварталах» стоит вторая или третья сборная. А «первая сборная» — это манекенщицы, продавщицы в дорогих магазинах, натурщицы для рекламных моделей, просто студентки, просто ваши соседки в метро и в автобусе — словом, обыкновенные парижанки, к первой древнейшей профессии отношения не имеющие. Одеты они по-разному, но все им идет, и держатся они очень свободно и уверенно. Возможно, они склонны к флирту, готовы на легкий роман, возможно, в искусстве любви они дадут сто очков вперед профессионалкам. Увы, лично я не знаю, не проверял. Дело в том, что второй раз в Париж, уже на постоянное жительство, я прибыл в том возрасте, о котором точно сказано: «Желания почти угасают, зато нравственность стремительно растет…».

Индустрия развлечений и удовольствий во Франции

На проклятом Западе, где, как известно, продается все то, что покупается, было бы странно, если бы на развлечениях не делали бизнес. И во Франции развлечения, связанные с женщинами, действительно стали и индустрией, и бизнесом. Ну, во-первых, реклама. Даже плакаты в аптеках больше смахивают на эротические картинки. О телевизионной рекламе и говорить нечего: о чем бы ни шла речь — стиральный порошок, сыр, автомашина, бурильный станок, — присутствие полуголой бабы обязательно. Причем, степень обнаженности женского тела бьет все рекорды. По сравнению с французской, реклама на американском, немецком или голландском телевидении — унылое пуританское зрелище. Во-вторых, бизнес, связанный с проституцией, можно сказать, в традициях Франции. В одном письме из Парижа я уже упоминал, что во Франции проституция не запрещена, запрещено сутенерство. Новоявленные питерские и московские рэкетиры, берущие с девочек дань, всего лишь копируют нравы преступного западного мира. Во Франции с сутенерством усиленно борются, но с переменным успехом.

Одна из самых удачных операций французской полиции была проведена несколько лет тому назад в Гренобле. Большую банду сутенеров удалось засадить за решетку только потому, что четыре девочки отважились выступить на суде. Однако у преступного мира свои законы, и первый из них сурово карает тех, кто нарушил обет молчания. Героинь процесса пришлось перевезти на север страны, им изменили документы, сделали пластические операции. Их обучили новой профессии, нашли работу, кажется, пошла иная жизнь. Увы, в интервью с одной из героинь Гренобля (интервью в газете было, естественно, под псевдонимом) женщина призналась, что до сих пор боится быть узнанной. И ее можно понять. Не в силах французское правительство приставить к каждой бывшей проститутке вооруженного полицейского для пожизненной охраны.

Вернемся к легальному бизнесу. В «горячих кварталах» Парижа (в окрестностях площади Пигаль и на улице Сен-Дени) масса маленьких магазинчиков — «секс-шопов». В них можно приобрести любую порнографическую литературу и открытки, в индивидуальной кабинке просмотреть фильм, который демонстрирует все способы любви. На Пигали вас по-прежнему зазывают на стриптиз и даже обещают показать половой акт в натуре. И есть специальные кинотеатры, где крутят только порнографические фильмы. Причем, по два фильма за цену одного входного билета, а входной билет — дешевле, чем в нормальном кинотеатре, куда вы можете привести ребенка до 13 лет. Но странное дело: у входа во все эти заведения не видно скопления народа. У меня вообще впечатление, что посетителей там — раз, два и обчелся. Почему?

…Помнится, в Советском Союзе нам рассказывали историю про шведов, которые тогда переживали «сексуальную революцию». И вот швед сидит в кинотеатре и смотрит фильм, в котором все дозволено. На экране сцена профсоюзного собрания — швед внимательно следит за происходящим, активно переживает. А вот другая сцена, в постели, и все крупным планом — швед начинает зевать, морщиться и закрывает глаза. Слушая эту историю, мы закатывались в приступах хохота: глупые шведы!

В первый год своей жизни в Париже я решил посмотреть порнографический фильм. А как же иначе, я же писатель, должен познавать жизнь! Мне повезло: в картине был какой-то сюжет, и за развитием сюжета я следил с некоторым интересом. А вот при крупных планах на экране вел себя в точности, как швед. Собрав всю свою силу воли, я через какое-то время второй раз пошел на порнофильм. Мне не повезло: сюжета не было, показывались сплошные крупные планы, и я ушел с половины картины. Извините, было противно. И еще такая подробность: в зале, кроме меня, присутствовало человек восемь.