Дикий опер - Сергей Зверев

Второй этаж. Выстрел. «МУР»!

Крик поймавшего пулю и пожалевшего, что не бросил оружие.

Второй, у дверей номера, оказался непонятливым. Увидев в коридоре тень в спортивном костюме, он машинально вскинул руку и нажал на спуск. Тень дернулась в сторону, распластав руки, и эхом вслед за выстрелом и криками прошелся стук упавшего на пол «макарова».

В следующий же момент телохранитель Магомеда-Хаджи ощутил удар в плечо и с удивлением, словно не веря, посмотрел на алый бисер, выплеснувшийся из плеча и окропивший стеновые панели. Это – мое?

Твое! И на крошечные точки, рассматриваемые охранником, выплеснулась целая лава крови.

«Я не успел сбросить ствол, – с горечью, еще не понимая, что умирает, подумал охранник. Он шипел простреленным горлом и смотрел на стену. Теперь там было на что посмотреть. – Я не успел…»

– «Скорую»! Гаврилов – «трехсотый»!

Дергачев смотрел на происходящее совершенно спокойным взором и не верил в то, что рядом нет Тоцкого. Как же так, без него…

Рядом с ним трещала дверь в номер, где находился в окружении телохранителей Магомед-Хаджи. Дергачев точно знал, что их – четверо. Шторы они задернули, войдя… Телохранители-шкафы с умными рожами просмотрели. Под кровать заглянули, воду в туалете спустили, шумоискателем розетки и телефон проверили… В туалете врага нет! «Жучки» отсутствуют. В шкафу чисто. Полный интим! Конспирация по-ленински! Дети! Де-ти!..

Как говорил «уважаемый человек из Итум-Кале», когда к нему подошел и схватил за ширинку Копаев:

– Я не знал, клянусь хлебом!

А кто знал? Эти, спускавшие воду, тоже не знали. Так у них положено – вошел, осмотрел, простукал, спустил. Взрывного устройства нет, задница клиента останется неприкосновенной.

Но чтобы вот так… Как в «Десятом королевстве», через зеркало…

Не учили их этому в ассоциации. Поэтому, когда через стенное зерцало пошел СОБР, вспомнить о пистолете смог только один. Но рука его, скользнувшая под пиджак, так и замерла на уровне пояса. Чересчур мужской жест, чтобы стрелять. Каждый собровец во-первых – мужик и только во-вторых – офицер полиции. Если, к примеру, каждый раз, когда он отойдет за угол и возьмется за гульфик, в него начнут целиться или, чего хуже – пугать, то ничего хорошего из этого не выйдет.

– Тихо, тихо.

Этот шепот старшего лейтенанта в «сфере» и бронежилете, вломившегося в номер, был громче всех воплей, заставивших присутствующих упасть на паркет и заложить руки за голову.

И все поняли – не нужно шуметь. Не нужно делать лишних движений. Хозяин разберется.

Но Хозяин разводить тему и пугать спортсменов и СОБР не торопился. Он лишь дотянулся до пузатого бокала с коньяком и резко выплеснул содержимое в лицо «уважаемого человека из Итум-Кале».

Администратора тоже откачали. Перелома хрящей носа не было, но жить с ватой в ноздрях пару часов ему рекомендовали категорически.

– Здравствуйте, Магомедов.

В номер, переступая через осколки, кровь и проходя сквозь пороховую гарь, вошел мужчина лет тридцати. Представляться ему не стоило. Скорее, это он не знал в лицо Магомедова. Хрустнув куском зеркала на полу, он положил ладонь на короткий автоматный ствол собровца и опустил. Прошел к столику, смахнул с кресла все те же осколки и мягко сел.

– Уведите их.

Через две минуты в изуродованном помещении остались двое. Копаев покрутил в руке пол-литровку «Хеннесси», поставил на место и вынул пачку жвачек.

– Знаковое явление, Магомедов, – бросая фантик на пол, Антон мягко задвигал челюстями. – В этом номере все началось, здесь же все и заканчивается.

– Не понимаю, о чем вы, – отреагировал Магомед-Хаджи. – Как вас, кстати?..

Копаев поморщился. Он видел этот разгром вокруг, слышал приглушенный рокот внизу, чувствовал запах страха, выделяемый собеседником, и понимал, что главное почти закончено… И помнил смерть Тоцкого, перед которой все меркнет. Как это нелепо сейчас – «Как вас, кстати?»…

– Для вас ведь обвинение в организации преступного сообщества будет спасением, не правда ли?

– О чем вы? – изумился Магомедов. Он был поражен вопросу. Магомед-Хаджи – уважаемый человек, бывший секретарь Октябрьского райкома партии Грозного. В те времена, когда люди не убивали друг друга по причине национальной вражды и не рвали великую страну на куски. Он приехал, чтобы заключить сделку. Он не преступник – он бизнесмен!

– Кто убил Резуна, Магомедов?

Вах!.. Какого Резунова?! Магомед-Хаджи честный человек, бежавший к созиданию от войны!.. Он сделает все, чтобы доказать это! И никакого Резунова он не знает.

– Не сомневаюсь. Трое из соседних областей тоже – твоих рук дело? Или у вас каждый отвечает только за свои регионы?

Чудовищно… Глаза Магомеда-Хаджи блестели черным огнем, но для пущего правдоподобия в них читалась мужская обида. Он сделал бы все для этого человека, стань тот его другом. Он отдал бы за него жизнь. Делился бы хлебом и пил воду из одного кувшина. Так зачем друг так обижает его?

Приколов впервые со дня смерти Тоцкого улыбнулся. Но улыбка эта скорее напоминала оскал уставшего от погони волка над бездыханным телом загнанного хоря.

– Я вот что подумал, Магомедов, – выдохнул, сгоняя с лица неестественное выражение, Антон. – Если начать садить тебя за насильственный захват власти, то по санкциям статьи максимум, который тебе светит, это двадцатка. Но нужно еще постараться доказать эту двадцатку, а не двенадцать, скажем, правда?

– Конечно, дорогой Антон Алексеевич, – другим голосом влился в разговор Магомедов.

– Поэтому я делать этого не собираюсь.

– Я уже вижу картину: вы и я на веранде вашего дома в Алмаде, – согласился Магомедов. – Перед нами расстилается Атлантический океан, уснувшее солнце на ночь уходит в море, и его красный, густой свет разливается по всему побережью. В наших бокалах играет вино цвета разбухающей розы, и я показываю вам на мачту вашей яхты, чуть качающуюся на едва заметном движении океана.

– А где это – в Алмаде?

– Это Португалия, господин следователь, – благодушно пояснил седовласый кавказец. – Сто километров от мыса Рока. Магомед не забывает старых друзей и все лучшее отдает им. Мы пожили, Антон Алексеевич, отдали все лучшее. Пора молодым воспользоваться нашими достижениями.

Копаев провел пальцем по столешнице и машинально стер с нее несуществующую пыль.

– Но посягательство на жизнь государственного деятеля я тебя взять на себя заставлю. Там тоже от двенадцати до двадцати, но есть еще волшебное слово «либо». Ты знаешь, что в уголовном кодексе подразумевает выражение «либо», Магомедов? Это «вышка». Но сейчас не стреляют. Сейчас везут либо в «Черный дельфин», либо в «Черный лебедь».

Антон облизнул пересохшие губы и прилепил жвачку к столешнице.

– Если вдруг тебе повезет и через двадцать пять лет Президент объявит тебе помилование и ты доживешь до этого, при этом я сомневаюсь в обоих случаях, ты ужаснешься тому, как изменилась жизнь.

Я видел тех, кому повезло. Около года они учатся жрать по-человечески. С удивлением рассматривают зубную щетку, и у них дрожат руки, когда они видят полотенце. Они никак не могут привыкнуть, что трижды в день их не избивают. Совершенно не могут сориентироваться, сколько метров туалетной бумаги нужно отрывать от рулона, и просыпаются ровно пять раз за ночь. И некоторые, у которых процесс адаптации никак не может закончиться, кричат в темноту, чтобы не избили, что есть мочи…

– Осужденный Магомедов! Номер триста семнадцать! Статья сто двадцать семь! Я грязная тварь, начальник!

Смуглое лицо Магомедова пошло бледными пятнами. В проеме двери номера появился Дергачев с пистолетом в руке. Дернув веком и увидев не то, что ожидал, смыл с лица молочный цвет, неловко вставил пистолет в кобуру и ушел.

– У меня был друг. Его фамилия была Тоцкий. Я так и не успел сказать ему, что он мой друг. Его убили твои людоеды всего в десяти минутах езды от этого места. Поэтому, грязная тварь… – Копаев медленно встал из кресла и вытер пальцами пенистые уголки губ, – не смей мне говорить о том, что такое дружба в ста километрах от мыса Рок.

Капитан снова появился, но теперь в руке его блестели воронеными гранями наручники.

Стоя спиной к месту только что закончившегося разговора, Копаев терпеливо дослушал двойной треск фиксаторов на браслетах и вышел вон.

Спустя полчаса он, отправив Дергачева домой, позвонит в прокуратуру Ростовской области. Ему ответит заместитель прокурора и очень удивится вопросу о деревне, где, знал Копаев, проживает Майя. Из этой деревни нельзя не только позвонить, но и отправить письмо. Для этого нужно ехать в район. Следователь видел когда-нибудь деревню из двадцати домов, напоминающую сбившиеся в кучу старообрядческие скиты? Вот это и есть та деревня.

И он понял, что нужно ждать. Быков уверял, что в последний раз девушка звонила в МУР два дня назад. Значит, следуя ее логике и указаниям следователя, очередной ее звонок должен поступить завтра. Это означает, что с начала десяти часов утра – времени, когда обычно звонила Майя, и до поздней ночи он не сможет выйти из кабинета. Разговаривать с ней должен именно он, потому что только он знает, как заставить Майю вернуться в Москву.