Чингисхан 3. Солдат неудачи - Сергей Волков

— Значит, нужно убить и детей, чтобы мстить было некому! — рассмеялась Хулан, но наткнувшись на тяжелый взгляд мужа и повелителя, умолкла.

Есуй и Есуган вновь переглянулись. Они поняли, куда клонит медведица. Понял это и Чингисхан. Перед его мысленным взором стремительно пронеслись события последних месяцев.

Монголы, ворвавшись в коренные земли Китая, разделились на три армии. «Правое крыло» возглавили старшие сыновья Чингисхана, «левое крыло» — Мухали и Боорчу, а центр Потрясатель Вселенной оставил за собой.

Самым многочисленным и древним народом Срединной империи были ханьцы. Издревле жили они на берегах Хуанхе, занимались земледелием и различными ремеслами. За тысячелетия ханьцы видели немало завоевателей. С севера и востока на Китай накатывали орды кочевников. Иногда они терпели поражение и откатывались обратно в глушь, иногда свергали очередную династию и утверждали на троне своего повелителя. Но проходило столетие-другое, и неотесанные дикари под воздействием тысячелетней культурной традиции постепенно превращались в китайцев. Так было всегда, и никто из жителей деревень и городов в долине Великой Желтой реки не сомневался, что так будет и в этот раз.

Получив весть о приближении монгольского войска, ханьцы поступали так, как и их предки — остались в своих домах, выложив на улице рядом с дверью подношения завоевателям. Кто побогаче — фарфоровые чашки, блюда, мотки шелковой пряжи или уже готовое полотно, бедняки — мешок риса и медную лампу. Воевать за императора Цзинь ханьцы не собирались. Их не тревожила смена власти в столице. Жизнь крестьянина тяжела, тут не до войны. Придет новый император, а в деревнях все останется по-прежнему.

Чжурчжэни-цзиньцы, сами в недавнем прошлом кочевники, напротив, сопротивлялись отчаянно. Алтан-хан слал навстречу монголам войско за войском. На просторах Великой Китайской равнины гремели кровопролитные битвы, сильно задерживающие продвижение монголов. Разъяренный Чингисхан начал все чаще прибегать к помощи волка. Бывали дни, когда он вообще не выпускал серебряную фигурку из рук. И враги дрогнули. Страх обессиливал их, лишал способности здраво мыслить и крепко держать в руках клинки.

Под Хуалаем монголы разгромили крупнейшую армию Цзинь. Погибших чжурчжэней было столько, что их мертвые тела усеяли все пространство на тридцать ли[23] вокруг. Опьянев от крови, нукеры Чингисхана уже не могли остановиться. Они врывались в деревни и города, громя все на своем пути. Храмы, дома, хранилища зерна предавались огню. В качестве добычи монголы признавали только скот, оружие, золото, серебро, фарфор и шелк. Копыта коней безжалостно топтали рассыпанный по улицам и дорогам рис — на корм коням он не годился, а сами степняки считали его слишком безвкусным, чтобы употреблять в пищу.

— Вперед, вперед! — рычал Чингисхан, сжимая в руке волка. — Рубите всех!

И началось невиданное истребление. Лишь сильные, молодые юноши и девушки имели шансы выжить в этой бойне — их угоняли в рабство. Всех остальных жестоко убивали. Трупы валялись повсюду. Дымы от сожженных поселений пятнали небо. Наколотых на колья младенцев клевали стервятники. Вороны так разжирели, что утратили способность летать. При приближении человека они лишь отбегали в сторону, раскрывая испачканные кровью клювы.

Мертвецов глодали собаки и одичавшие свиньи. Полчища крыс заполонили пустынные улицы разоренных городов, спеша урвать свой кусок на этом вселенском пиршестве.

В довершение всех ужасов монгольского нашествия кидани, мстя чжурчжэнам за прошлые обиды — когда-то киданьская империя Ляо пала под ударами первых императоров Цзинь — подняли восстание и присоединились к завоевателям.

Ханьцы испугались. Бросая дома и возделанные поля, они устремились на юг, за Хуанхе, туда, где обосновалась изгнанная чжурчжэнами династия Сун. Дороги заполнили толпы беглецов. «Там, где прошли монголы, трава перестает расти», — в страхе говорили они.

Долина Великой желтой реки обезлюдела. Тошнотворный запах тлена висел над сожженными, разрушенными поселениями. И вот войска Чингисхана подошли к столице Цзинь. До победы оставался всего один шаг.

— Я хотел мира для монголов, — возобновляя прерванный разговор, сказал Потрясатель Вселенной. — Мне нет никакого дела до китайцев.

— А разве они теперь не подданные твои? — вкрадчиво поинтересовалась Есуй.

Борте одарила татарку признательным взглядом. Она поняла — сестры решили выступить на ее стороне.

— Что толку от подданных, которые умеют только ковыряться в грязи, выращивая свой никчемный рис? — ответил вопросом на вопрос упрямый Чингисхан.

— Помимо риса эти люди изготавливают шелк, посуду, разные вещи, полезные в хозяйстве, — не уступала Борте. — Господин мой, разве режут корову, которая дает жирное молоко? Было бы мудро с твоей стороны присмотреться к пленникам из числа китайской знати. Не все они заслуживают смерти. Там наверняка есть и те, кто может управлять здешним народом во славу великого Чингисхана!

— Я должен подумать, — сердито ответил сын Есугея-багатура. — Все, мне надоело гулять!

И резко повернувшись, он широкими шагами направился к юрте. Борте с улыбкой проводила мужа взглядом, потом обратилась к Хулан:

— Милая хатун, твоя горячность хороша, когда ты возлежишь с нашим господином на мягком войлоке. Но впредь постарайся сдерживать себя, участвуя в наших беседах.

Утром следующего дня Чингисхан получил ответ от нового Алтан-хана Сюань Цзуна. В нем говорилось, что император Цзинь признает за владыкой всех монголов право управлять всеми подвластными ему народами, в знак примирения отправляет богатые дары и выражает надежду, что всего этого хватит для того, чтобы монголы вернулись в свои земли.

Дары были присланы к полудню. Возы с золотыми и серебряными монетами, тысяча мальчиков и тысяча девочек в нарядных халатах, три тысячи отборных скакунов, а сверх того — принцесса крови, княжна Цзи-гуо в золотом паланкине. Она предназначалась в супруги Чингисхану.

— Теперь, — довольно сказал он, разглядывая новую жену, — я ни за что не отступлюсь. Династия Цзинь будет стерта с лика земного! А сейчас я хочу прохлады. Эй, люди, седлайте коней. Мы идем на Долон-нор…

Как обычно, видение прерывается внезапно. Трясу головой, приходя в себя. Я все так же торчу на вершине скалистой гряды. Вечереет. Накрапывает мелкий дождик. Позади, далеко позади, в пяти-шести километрах — шоссе, на котором хорваты расстреляли колонну беженцев.

Прямо передо мной — ложбина, углубление между двумя рядами скал. На дне ее я вдруг замечаю… линзу. А чем еще может быть овальное мерцающее сияние, висящее в полуметре над землей? Точно — она. Рядом — бездымный костерок из сушняка, расстеленный спальник, рюкзак…