Венера с пистолетом - Гэвин Лайл

Она взглянула на меня.

– Кое-что сдать на хранение.

– Пожалуйста, скажите что.

Я кивнул, она сказала:

– Гравюру, очень ценную.

– Она ваша?

– Не-ет. Она принадлежит клиенту.

– Какому клиенту?

– Вы можете спросить в Национальном банке.

– Но я вас спрашиваю.

– Да, знаю. Но мы не обязаны вам говорить, если это не связано с преступлением, не так ли? Какое преступление вы расследуете?

Лицо его стало еще более дубовым.

– Вы отказываетесь давать информацию полиции!

– Вы правильно заметили. Предлагаю сделать следующее: вы предъявляете мне обвинение и мы предстаем перед судьей. Дадим ему возможность вас спросить: на основании чего вы выдвигаете обвинения паре невинных приезжих? А я призову банк в свидетели – хорошо?

Банк в Цюрихе совсем не Бог, но Бога вы в свидетели не призовете. И Линдеман должен помнить, что на кого бы мы ни работали, у него нет возможности открыть двери Национального банка без четверти восемь вечера.

Тем не менее он продолжал свои расспросы:

– В прошлый раз, когда здесь с вами произошел неприятный инцидент, – он жестко и официально взглянул на меня, – я вам велел покинуть Цюрих, но вы приехали снова.

– Вы наблюдательны, как всегда. Но у вас нет власти меня не пускать. Я полагаю, по закону Цюрихского кантона вы не можете мне это запретить, просто заявив:" – Вон отсюда и держись подальше».

– Вы приезжали раньше?

Вот это было опасно. Если он проверил журнал регистрации отеля, то знает, что я был здесь тем вечером. Теперь он приглашает меня солгать – а сам узнает, что тут что-то есть.

Поэтому я продолжал лгать.

– Да, пару раз. Я всегда езжу через Цюрих.

Это его потрясло, значит он знал, что я был здесь в ту ночь.

– Когда вы приехали?

– Пару дней назад – тогда я не оставался на ночь. И за несколько дней до того – тоже.

Элизабет смотрела на меня, слегка ошеломленная и весьма обеспокоенная.

– Вы знали человека по имени Анри Бернар – эксперта по искусству?

Я нахмурился, будто стараясь вспомнить, и посмотрел на Элизабет.

– Думаю, да. Француз, не так ли? Думаю, разок встречались.

– Он мертв.

– Да, кажется я читал где-то. Самоубийство?

– В ту ночь, когда вы были здесь, – очень твердо и многозначительно произнес он.

– Когда это произошло?

Он вздохнул.

– Давай, приятель, продолжай. Я его не убивал. На кой черт мне это было?

– Его ограбили.

– И?

– Мы полагаем, у него украли очень ценную картину.

Я изумленно уставился на него. Я никогда об этом не думал. То есть, я знал, что никакой картины не украли – но откуда они вообще могут знать о ее существовании? Хотя все выглядит достаточно логично: там был Анри, эксперт по искусству, с моим чемоданом размером с картину, и с небольшим количеством одежды, чтобы его заполнить – ну почему не сделать вывод, что кто-то украл у него картину? А вся моя проклятая хитрость – стащить его деньги – оказалась пустой тратой времени, и только. Они вероятно считали, что вор сделал это по той же причине, что была у меня: чтобы отвести подозрение от связи с искусством.

– Я картин не краду, – сказал я неуверенно.

Элизабет спросила ясным, бодрым голосом:

– О какой картине мы говорим?

– Мы пока не знаем, – хмуро процедил Линдеман.

– Разве у вас нет заявления о пропаже?

– Мы это проверяем.

– Ценные картины не пропадают так, чтобы кто-нибудь этого не заметил. И она не могла принадлежать Бернару, я его тоже немного знала – у него никогда не было таких денег. У экспертов – искусствоведов их никогда нет. Она, должно быть, принадлежала клиенту. Так, а на кого он работал?

– Мы не знаем.

– Боже мой, вы многого не знаете. Могу поспорить, там вообще не было картины.

– Фроляйн, мы должны проверить каждую возможность.

– Это как раз то, чего вы не делаете. Вы рассматриваете только одну возможность: что у него была картина, ее украли, и любой, кто хоть как-то связан с искусством и был здесь в ту ночь – преступник. Вы действительно детектив?

Он покраснел и напрягся, твердо держа стакан с пивом перед собой, как шпагу при салюте.

– Фроляйн, я требую, чтобы вы не говорили со мной подобным тоном.

Должно быть, пришло время вмешаться мне и осадить его.

– Так ведь это вы начали. Сидите здесь, обвиняя меня в убийстве, краже и еще Бог знает в чем. Считаете, мне это нравится?

– Я не обвиняю!

– Да вы дурака из меня делаете.

Он отхлебнул пива. А потом, когда голос снова стал ему повиноваться, заговорил:

– Вы возите контрабандой картины?

– Я торгую антиквариатом.

– Но тем не менее провозите и незаконный груз?

Я пожал плечами.

– Все возят контрабанду.

Конечно, он вышел на меня через таможню.

– Но вы делаете это постоянно, за деньги, – настаивал он.

– Ну и что? Я не нарушаю никаких швейцарских законов.

Разве только иногда провожу пистолеты калибра.22, или скрываю некоторые улики и умышленно направляю криминальную полицию по ложному следу…

– Итак, вы это делаете! – торжествующе воскликнул он.

– Не надо менять чужие законы. Что вы думаете насчет всего золота, что хранится в Швейцарии? Все оно добывается на золотых приисках вашей страны? Да половина этих сокровищ привезена нелегально – по другим законам. Вы собираетесь трясти всех контрабандистов золота? Черта с два вам это кто-нибудь позволит. Швейцария делает на этом хорошие деньги. Точно также извлекается прибыль и из искусства. Не надо раскачивать лодку, в которой сидишь.

Элизабет открыла огонь с фланга.

– Мы, конечно, должны будем сообщить об этом нашему работодателю. Он сам решит, обращаться ли ему к вашему начальству.

Итак, торжество Линдемана долго не продлилось. Он еще какое-то время хмуро рассматривал свой стакан с пивом, видимо пытаясь найти там полезные зацепки, потом кашлянул и спросил:

– Вы завтра едете в Вену?

– Да.

– Я хотел бы знать где вы там остановитесь.

– Мы этого не знаем. Но скоро я вернусь. Хотите, позвоню вам? Тогда вы снова могли бы задержать меня.

Он покосился на меня и встал.

– Я узнаю о вашем приезде. До свидания.

Слегка поклонившись Элизабет, он вышел.

Мы долго молчали. Я решил использовать паузу, чтобы заказать двойное виски, и никак не мог понять: голоден я по-прежнему или нет. Потом Элизабет сказала:

– В следующий раз, пожалуйста, не впутывайте меня в свои дела с полицией.

– Смешно но я собирался сказать совсем обратное. Мне необходимо, чтобы вы были рядом.

– Я не люблю полицейских, считающих, что они боги, жестко отрезала она.

– К сожалению, их не переубедить.

– Как вы считаете, он перестал вас подозревать?

– А он меня ни в чем и не подозревал. Просто гнал из страны на общих основаниях. Он ни за что не отпустил бы нас, будь у него хоть малейшая зацепка. Вообще, вряд ли он ведет дело Анри. Слишком он мелкая сошка.

Черт, я же хотел виски. Перекусить я могу и завтра. Где этот чертов официант?

– Зачем вы признались, что провозите контрабанду? – спросила Элизабет.

– Мои действия не противоречат местным законам. А он пусть считает меня профессиональным мошенником. Это отвлечет его от мысли о моей связи с Анри.

Элизабет рассеянно кивнула. Появился официант, я сделал заказ. Когда тот ушел, она спросила:

– А бизнес ваш не погорит из-за этого признания? Итальянские таможенники скажут французским, те голландским и так далее.

– Нет. Таможенные службы не ведут подобных переговоров, Их методы и законы слишком разные. Потом, таможня имеет доход от конфискованного имущества. Поэтому, когда везут контрабандный товар из Лондона в Италию через Францию и итальянцы знают об этом, они никогда не дадут столь ценной информации французам. Предпочтут подождать, когда груз прибудет в Италию и получат и золото, и славу.

Элизабет внимательно посмотрела на меня.

– Я думаю, что именно из этого вы извлекаете выгоду.

Она неожиданно зевнула и сразу извинилась:

– День был длинный и напряженный. Я действительно испугалась, когда они сняли вас с поезда.

– Да это просто часть моей работы.

Она кивнула с отсутствующим видом и встала.

– Увидимся завтра утром, Берт.

Я еще некоторое время посидел, раздумывая, голоден я или нет. Может, заказать еще виски? Но сил принять хоть какое-то решение не осталось, и я, с трудом передвигая ноги, пополз к своей постели.

Утро началось медленно и тоскливо. К тому времени, когда я окончательно проснулся, Элизабет уже куда-то ушла. И я решил заглянуть в Landesmuseum и рассмотреть Radschlosspistoles и Luntenschnapphahnschlosses[37]. Странно, для меня немецкий звучит скорее как спецификация, чем как язык. Но надо отдать должное: в Цюрихе много хорошего старого огнестрельного оружия.

Элизабет нашла меня в баре «Централь» в половине первого, мы хорошо позавтракали и в половине третьего уже поехали в аэропорт.