На два мира 2 (СИ) - "Snejik"

— Спи, конечно, — Баки поцеловал Злату в лоб, стягивая с нее одежду. — Мы о тебе позаботимся.

Они с Броком в четыре руки легко выпутали Злату из одежды и укрыли одеялом. Несмотря на поздний час, спать им совершенно не хотелось и, чтобы не мешать, они спустились в гостиную и тоже вытряхнули себя из тактических костюмов.

— Я хочу тебя искупать, — Баки коснулся плеча Брока губами. — А потом вылизать.

Брок развернулся, ловя губы Баки своими, утягивая в глубокий, долгий поцелуй. Они, целуясь, поглаживая друг друга, спотыкаясь дошли до ванны, в которую чуть не рухнули. Долго и чувственно купали друг друга, тихо смеясь. А потом Брок резко развернул Баки лицом к стене, прижимаясь к нему сзади, скользнул пальцами между крепких ягодиц, находя пальцами узкий, но расслабленный вход. Дыхание обоих было тяжелым, рвалось, Брок осыпал плечи Баки поцелуями, а тот стонал, насаживаясь на пальцы, ласкающие его внутри. Баки прогибался, подставляясь под ласки, урчал, и вскоре Брок не выдержал, убрал пальцы, от чего Баки захныкал, и приставил налившуюся головку ко входу. Баки тут же прогнулся, пытаясь насадиться самостоятельно, и Брок дал ему то, чего тот хочет. Прижал к стене всем собой, входя сразу на всю длину, и замер, дыша Баки в загривок. Баки терся об него всем телом, но Брок не двигался, прижимаясь к Баки в желании слиться с ним, стать одним целым, чтобы всегда быть рядом, чтобы любить его столько, сколько хватит жизни, чтобы укрыть собой и защитить от остального мира, оставить только для себя. И для Златы.

— Люблю тебя, малыш, — выдохнул Брок, срываясь на длинных стон, когда Баки сжал его в себе, задвигался коротко, резко, и Броку оставалось только подключиться к процессу. Баки откровенно ласкал себя, подставляясь под член Брока, гнулся, ластился, стонал то тихо, полузадушенно, то громко, протяжно, от чего у Брока просто срывало крышу и все тормоза. Он вбивался в любимое тело жесто, жадно, и Баки кончил, судорожно сжимаясь на члене, глотая стоны, подставляясь под губы, руки. И Брок сорвался в пропасть, в оглушительный оргазм, потерялся в нем, в Баки, растаял, рассыпался, чтобы собраться заново.

— А я тебя, — тихо прошептал Баки, чувствуя, как Брок кончает глубоко внутри, повернулся к нему, нашел губами губы, а потом почувствовал, что Брок вышел из него, и развернулся, чтобы обнять, прижать к себе, зацеловать до полусмерти, потому что он — его, только его. И Златы.

До кровати они дошли аккуратно и тихо, стараясь не разбудить Злату, которая спала, свернувшись маленьким клубочком у края. Подумав, они не стали ее двигать, просто Баки подгреб ее к себе поближе, обнимая, а его обнял Брок. Так они и уснули.

Стив привез Ива к себе. Он не представлял, зачем везет к себе парня, но что-то подсказывало, что с Ивом можно, с ним будет хорошо. Вот только хотел ли подобного сам Ив, Стив представления не имел, и не знал, как об этом спросить.

— Стив, успокойся, — попросил Ив. — От тебя фонит так, что был бы я живым, у меня бы голова разболелась. Если ты не захочешь — ничего не будет. Я не фанат сексуального насилия даже в игровой форме.

Стив выдохнул, пытаясь расслабиться. Ив делал сложные вещи простыми, был спокоен, мил и его до жути хотелось нарисовать.

— Мне даже твои мысли читать не надо, чтобы понять, что ты хочешь, — засмеялся Ив. — Бери уже свои карандаши, бумагу, и скажи как и куда сесть. Вообще, когда тебя хотят рисовать, это так же приятно, как когда тебя хотят трахнуть.

— И часто тебя хотят нарисовать? — спросил Стив доставая альбом и карандаши.

Ив устроился в кресле, закинув ноги на подлокотник и чуть развернулся, вальяжно развалившись.

— Нет, — признался он. — Чаще хотят трахнуть. Вернее, ко мне не часто заезжают художники.

— А ты бы хотел, чтобы заезжали чаще? — спросил Стив делая первые штрихи.

— Если честно, то нет. Это приятно, когда твою красоту хотят увековечить, но когда я был молод, меня очень много рисовали по приказу моего сира. Она на мне повернулась, — Ив пожал плечами. — Так что я спокойно отношусь к художникам.

— А ты от скромности не умрешь, — Стив улыбнулся, продолжая расцвечивать лист серыми карандашными штрихами.

— Скромность и при жизни не была моей добродетелью, — засмеялся Ив. — Скромники долго не живут, особенно на улице в начале века.

— Ты серьезно жил на улице? — изумился Стив, почему-то раньше он не предавал этому факту особого значения.

— Ну как, не совсем на улице, но я был отменным уличным вором. А вообще было тяжело поначалу, — Ив чуть изменил положение, но так, чтобы лучше видеть Стива. — Я рос в богатой семье, ходил в лучшую школу, мой отец владел фабриками. А потом мою семью убили, а я оказался без наследства в самом зачуханном приюте, который только можно было придумать. И там я свою красоту проклял, потому что поиметь меня не хотел только ленивый. Я сбежал, и так началась моя карьера вора. А через три года меня обратили, и я сжег ту богадельню к чертям со всеми обитателями.

— Мне жаль, что жизнь сделала тебя таким жестоким, — вздохнул Стив.

— Не о чем жалеть, Стив. Я жив, здоров, умопомрачительно красив и силен настолько, что способен защитить себя и своих близких, — Ив хотел посмотреть в глаза Стиву, но тот склонился над рисунком. — Ты понимаешь, что значит быть маленьким и слабым, нуждаться в ком-то, кто может тебя защитить. И как потом пьянит сила, когда обретаешь ее. А Сила очень редко ведет к созиданию, поэтому и ты, и я, мы больше разрушаем.

Стив задумался над словами Ива, потому что, действительно, его силу использовали для войны, для битвы, для того, чтобы отнимать жизни, но не дарить их, не оберегать, и мысленно согласился с Ивом, понимая, что изменить что-то вряд ли в его власти.

— А ты что-нибудь создал? — спросил Стив, ему было интересно, потому что он, по сути, не создал ничего. Даже ЩИТ был как-то без него организован, хотя он и считался одним из его основателей.

— Да, я создал новую вампирскую фракцию, не я один, конечно, но я приложил к этому много усилий. И на основе этой фракции я создал союз, — ответил Ив, причем хвастовства в его словах не слышалось. — Вампирские союзы они, знаешь ли, сложные достаточно. А я очень хотел реорганизовать ту фракцию, в которую входил. На меня долгое время никто не обращал внимания, не брали в расчет. И многие за это поплатились в итоге.

— Да ты прямо грозный такой, — засмеялся Стив.

— Ну, могу быть и грозным, а могу не особо, — Ив улыбнулся очень плотоядно, когда Стив взглянул на него. — Я могу быть очень разным, особенно в этом мире.

Штрихи ложились на лист легко и уверенно, и уже через пару часов портрет Ива, вальяжно развалившегося на кресле, был готов, а до рассвета еще оставалось немного времени.

— Можно мне остаться у тебя? — спросил Ив, глядя на свое изображение.

Он получился похожим на уставшего принца, отдыхающего от трудов праведных.

— Конечно можно, — тут же согласился Стив внутренне радуясь тому, что Ив наконец-то доверился ему настолько, что готов провести у него день. — Где тебе будет удобно?

— Где не будет солнечного света. Могу под кроватью, хотя не люблю спать в пыли, потом долго приводить себя в порядок, — объяснил Ив.

— Ванна? — предложил Стив, перебирая в голове другие варианты, и понял, что или ванна или шкаф.

— Да, ванна подойдет, — согласился Ив.

— Тогда до завтра? — неуверенно спросил Стив, а Ив подошел и поцеловал его нежно, ласково, проводя холодными пальцами по щекам, огладил скулы.

— До завтра, Стив, — ответил Ив, но не рассчитал время, и солнце уже показалось из-за горизонта, а сам он упал, проваливаясь в мертвый сон без сновидений.

Стив поймал Ива, не дав ему упасть на пол, и отнес в ванну, куда зачем-то принес подушку и плед, аккуратно укрыв мертвеца. И сам пошел спать. После миссии можно было никуда не бежать, а спокойно выспаться и прийти в ЩИТ к вечеру.

Несмотря на бессонную нервную ночь, Стив долго лежал без сна, думая об Иве, который спал в его ванной. Целоваться с ним было приятно, практически так же, как с его женской ипостасью, но Ив-он был нежнее, нежели его более напористая женская ипостась. Стиву было странно думать про Ива то “он”, то “она”, но иначе не получалось, потому что нужно было не запутаться. Хотя Стив и понимал, что, по сути, это одна и та же личность, просто поменялось тело. Тревожило ли это его или смущало, он не знал, но склонялся к тому, что нет. Нормальным это тоже не было, но и какой-то истерики и ажиотажа не вызывало.