"Тихая" Одесса - Александр Лукин

— Вы здесь? — сказала Галина, подходя. — Идемте в хату.

— Что случилось?

Она в темноте нашла его руку и крепко сдавила, как бы говоря: «Спокойно. Сейчас все поймете».

Они подошли к мазанке.

— Вот он, Седой, — сказала Галина Цигалькову.

— Прошу!

Цигальков пропустил их в хату и принялся запирать дверь.

Половину хаты занимала печь. Солухо, горбясь, сидел на лежанке, свесив босые ноги, настороженно смотрел на Алексея. Лицо его до глаз заросло серой мшистой щетиной.

Обстановка в хате бобыльская, неуютная: стол и две лавки, икона в дальнем углу. У стены свалены рыболовные снасти, весла и треснувший румпель от шлюпки. Фонарь, снятый, должно быть, с бакена, был подвешен к потолку, освещая голые, давно не беленные стены.

Алексей стоял посреди хаты, ждал, что будет дальше.

Заперев дверь, Цигальков подошел к нему. Есаул улыбался и протягивал руку:

— Рад приветствовать! Вот уж не предполагал увидеть! Крайне удачно, что вы здесь! Я имею к вам личное поручение!

— Ко мне?!

— Именно к вам. От полковника Рахубы!

— Вы видели Рахубу?..

— Так точно! Вчера в Бендерах, в штабе генерала Гулова.

Алексей ожидал чего угодно, но только не этого.

— Вот так штука! — произнес он удивленно, что не составило труда, и обрадовано, что было гораздо сложнее. — Как же это? Полковник выздоровел?

— Вы имеете в виду его ногу? С ногой лучше. Хромает еще немного, но ведь полковник не из тех, кто может спокойно усидеть на месте в предвидении таких событий…

— Каких событий?

— Сейчас. Все по порядку. Во-первых, я должен передать вам депешу. Представляете: не будь вас здесь, мне пришлось бы изыскивать способы, чтобы доставить ее вам в Одессу… Однако сначала давайте все-таки соблюдем формальности…

Алексей остановил его, бровями указав на паромщика.

— Мартын, сходи покарауль! — сказал Цигальков.

Солухо молча соскочил с печи, шлепая пятками по глиняному полу, вышел из хаты.

После этого они обменялись паролями, и Цигальков вручил Алексею многократно сложенный листок очень тонкой бумаги, исписанный цифровым шифром.

— Хорошо, — сказал Алексей, — разберу после. Рассказывайте…

Все трое сели к столу. Алексей спросил:

— Как вы заговорили с Рахубой обо мне?

— Очень просто. Нам нередко приходится выполнять функции связи. Полковник вручил мне это письмо с заданием переправить в Одессу некоему Седому. Я сказал, что это имя мне знакомо. Так и договорились. Надо заметить, он очень живо интересовался вами. Я доложил. при каких обстоятельствах имел удовольствие познакомиться, не забыл, естественно, и о Галине Сергеевне…

— Обо мне?.. Зачем?

— Должен признаться, что я передал генералу и полковнику Рахубе содержание нашей с вами беседы.

— О чем? — быстро спросила Галина.

Косясь на дверь, Цигальков сказал шепотом:

— Относительно взаимодействия с одесским подпольем и… перестановок в командовании отрядом.

— Насчет замены Нечипоренко вами?

— Ну да…

— И как они относятся к этому?

— Представьте, более чем благосклонно! Сказали, однако, что проделать это надо крайне осторожно, учитывая националистический характер местного движения.

— Видите, я вам то же самое говорила!

— Да… кажется. Более того: они подсказали, как это сделать. Я вам уже докладывал, что в Бендерах создана ударная группа, которая к моменту восстания переправится через Днестр и захватит Тирасполь…

«Вон даже как — Тирасполь!..» — подумал Алексей.

— Я везу Нечипоренко приказ: после переговоров с Шаворским в Нерубайском он должен прибыть в Бендеры, чтобы лично вести эту группу! Там он будет находиться под контролем русских офицеров из «Союза освобождения России» Таким образом, командовать здешним отрядом останусь я!

— Отлично придумано! — восхитилась Галина. — Значит, бендерскую группу поведет Нечипоренко?

— Так, по крайней мере, будет выглядеть: необходимо, чтобы Заболотный, Палий, Солтыс и другие были уверены, что именно он и никто другой возглавляет военные действия в районе Днестра. Ему они доверяют. На самом же деле…

— Понятно! — перебил Алексей, — Когда намечено выступление?

Спрашивал он резко, требовательно, и Цигальков, на которого, видимо, произвело большое впечатление близкое знакомство Алексея с Рахубой, отвечал ему быстро и даже несколько подобострастно:

— Сроки будут согласованы с Шаворским.

— Где переправится бендерский отряд?

— И это еще не вполне уточнено. Решит Нечипоренко: он знает несколько подходящих бродов. Где-то вблизи Тирасполя. Место переправы мне сообщат перед началом восстания.

— Так, — проговорил Алексей. — А какую роль должна сыграть парканская… организация? — Он чуть не сказал «компания».

— Захватит Парканы и со всеми мобилизованными ею людьми поддержит наступление. Кроме того, ей поручено подготовить взрыв на днестровской водонапорной станции, которая снабжает водой Одессу.

— Наконец-то! — сказала Галина. — Наконец-то мы от слов переходим к деду! Афанасий Петрович, а где будет ваш отряд?

— Пока трудно сказать, Галина Сергеевна. Вероятно, в деревне Плоски, верстах в двадцати от Тирасполя.

— Я хочу знать точно. Надеюсь, вы не будете возражать, если я примкну к вам во время этих событий?

— Буду счастлив! — расцвел Цигальков. — Не сомневайтесь: каждый мой шаг будет вам известен!

— Вы приедете в Нерубайское с Нечипоренко? — спросил Алексей.

— Очевидно, не смогу, придется остаться с отрядом, всем уезжать нельзя. Но я надеюсь, вы и сами передадите Шаворскому, что он может положиться на меня?

— Непременно передам.

Цигальков поднялся:

— К сожалению, я должен покинуть вас: надо еще затемно исчезнуть отсюда. Как вы-то уедете?

— Договорились с мужиком из Голого Яра…

Цигальков подошел к двери и позвал Солухо.

— Тихо? — спросил он.

— Да.

— Седлай.

Через несколько минут паромщик подвел к мазанке коня, которого прятал, очевидно, в амбаре.

— Ну, пожелаем друг другу удачи! — Цигальков пожал им руки, еще раз заверил девушку, что будет держать ее в курсе всех новостей, и, надвинув кубанку, вышел.

Они слышали, как он садился в седло, вполголоса говорил что-то хозяину, затем, удаляясь, простучали копыта.

— Поздравляю, — сказал Алексей, — теперь ваша карьера на мази. Неровен час, Гулов и орден отвалит!

— А что, мне пойдет! — сказала Галина.

Когда Солухо вошел в мазанку, «городские», как он окрестил их про себя, сидели за столом и, улыбаясь, смотрели друг на друга.