Английские эротические новеллы - Алекс Новиков

В дневнике было точно передано, какое злорадство при известии о болезни экзекутора она ощутила, словно одержала маленькую победу над мучителем.

Эвелина часто вспоминала то наслаждение, с которым они предавались любви в лесу, те горячие розги, что он взвешивал рыцарской рукой, приговаривая, что ему будет доставлять удовольствие каждый вскрик! Узнице оставалось только следовать указаниям сердца, и беречь единственную драгоценность, что у нее была: свою любовь.

Глава девятая. Отважный рыцарь и матушка настоятельница

«Во всем, что ты сказать смогла б,И смертный грех, печаль и стыд.Известны всем ее дела…Но что же грешница молчит?»«Я стала жертвою страстей —От них душа еще мрачней;А у меня и друга нет —Кто б мог внимать тоске моей;Но выслушай — и дай ответНа исповедь моих страстей».

— Deus est cum nobis.[57] — Матушка Изольда, настоятельница Крейцбергской женской обители, ехала в один из замков лорда Оливера Хаксли навестить его жену, а фактически несчастную узницу, леди Эвелину, чтобы хоть немного облегчить участь несчастной женщины. — Господи, прости меня грешную!

Путь одинокой монашки был долог и весьма опасен. В те далекие времена разбойники запросто могли убить и ограбить одинокую женщину, но тут ей повезло: попутчиком оказался сэр Селинджел, королевский лучник, посвященный за подвиг в рыцари самим королем.

— Могу ли я вручить себя вашей чести и благородству? — проговорила она, глядя на спутника глазами хрустальной чистоты. Miles Dei opem![58]

— Dominus est cum te![59] — Рыцарь решил, что никогда еще не видел женщины, черты которой выражали бы такую достоинство и внутреннюю силу. — Дорога короче, когда едут двое!

Это был человек среднего роста, очень массивно и мощно сложенный. Его выдубленное непогодой бородатое лицо загорело настолько, что стало орехового цвета; длинный белый шрам, тянувшийся от левой ноздри к уху, отнюдь не смягчал резкие черты. Прямой меч на боку и помятый стальной шлем показывали, что он явился прямо с полей сражений.

Казалось, монахине лет тридцать. У нее был нежный рот темные, круто изогнутые брови и глубоко сидящие глаза, которые сверкали и искрились переменчивым блеском. Монашеское одеяние скрывало фигуру.

— Скажите, не может ли ничтожный и недостойный рыцарь случайно быть тебе чем-нибудь полезен?

Глаза у попутчика были изумрудные, проницательные, в них порою вспыхивало что-то угрожающее и властное, лицо наискось пересекал шрам, квадратный подбородок выражал твердость и суровость — словом, это было лицо человека, всегда готового смело встретить опасность.

— Господь да сохранит вас, сэр Селинджел, — отвечала монашка, — верному рыцарю короля найдется местечко в повозке одинокой монахини!

Путникам попадались на большой дороге всякий люд: нищие и гонцы, коробейники и лудильщики, по большей части веселый народ. Матушка Изольда благословляла всех встречных, а за молодую семью, угостившую монахиню свиным окороком, прочитала целых десять акафистов. Вскоре лес стал гуще. Дорога пролегла среди буковой рощи, по краям узкой колеи рос колючий кустарник.

— Может быть, вы ангел, сошедший на грешную землю? — рыцарь старым ножом отрезал от окорока два увесистых ломтя, один взял себе, а другой протянул монахине. — Рука дающего не оскудеет! Эх, суховато без доброго эля!

— Эль найдется, — матушка вынула из-под соломы заветный кувшин. — Знаешь, сэр Селинджел, в нашем греховном мире существует, и жестокость, и сладострастие, и грех, и скорбь, но попадаются люди, готовые пожертвовать и на нужды церкви и на пропитание слугам Господним!

— Да, на войне я всякого насмотрелся, — Селинджел осушал сразу полкувшина, — были грабежи и насилие, но были и добродетельные люди, что отпевали и своих и врагов по христианскому обычаю, были мужественные рыцари, которые, не боялись соблазнов и остаются верными себе и своим обетам!

— А ты всегда ведешь благочестивый образ жизни? — Матушкина щека разгорелись после выпитого эля.

— Грешен я матушка, ох как грешен! Помолитесь за мою грешную душу, а я пожертвую нобль на нужды вашей обители! Кстати, вы слышите лай собак и охотничьи рога? Похоже. Мы оказались в зоне пафосной охоты!

— Это что такое? — Матушка не была в курсе этого светского развлечения, хотя в те времена, монахам мужчинам разрешалось принимать в ней участие.

— Парфорсная охота, или как говорят лягушатники, «parforce»[60] — это конная охота с гончими собаками на любого зверя! Хорошо, если они травят зайцев! А если кабана или мишку? Преследование продолжается до тех пор, пока загнанный и обессиленный зверь не дойдет до полного изнеможения и будет схвачен собаками или взят охотником! И тут мы на их пути!

— Dominus, et Deus nobis et venatores![61] — Казалось, монахиня, перебирающая четки, могла бы служить образчиком спокойствия и безмятежности.

— Один из местных баронов решил потешить себя охотой, — сэр Селинджел знал, что охота иногда опаснее войны, — и загонщики ничуть не будут заботиться о том, что разъяренный зверь может побежать не туда, куда хочется.

И тут в подтверждение его слов разъяренный мишка выскочил на проезжую дорогу. Медведь, обычно мирный, если его не трогают, на этот раз был разъярен не на шутку: собаки люди и невообразимый шум вывели его из обычного благодушного настроения. Спасаясь от преследования, он выскочил на дорогу в десяти ярдах от повозки.

— Mater Dei.[62] — матушка Изольда подумала, что настал час последней молитвы.

Лошадь шарахнулась в сторону, встала на дыбы, и, порвав постромки, убежала в лес. Повозка опрокинулась, и одно из колес соскочило с оси.

— А вот и испытание Господне! — Сэр Селинджел встал и вытащил короткий меч. — За грехи наши тяжкие!

Огромный черный медведь, явно намеревался разделаться с путниками. Изо рта чудовища свешивался багровый язык. Сэр Селинджел, разразившись целым потоком английских и французских ругательств, не спускал глаз с взбесившегося животного, поднявшегося на задние лапы.

— Святые угодники! — крестилась матушка Изольда.

Широкая пасть зверя была разинута, из нее капала на землю пена и кровь.

Сэр Селинджел, выбрался из повозки, и встал между зверем и монашкой, выставив вперед короткий меч.

В жилах у монахини буквально застыла кровь. На дороге затевался страшный поединок: маленький человек и огромный черный зверь. Глаза мохнатого чудища вспыхнули злобой и ненавистью.