Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Но бо́льшим утешением стало соблазнительное предложение, полученное в последнюю минуту из Москвы. Сергею пообещали выступления с ансамблем Персимфанс, уникальным оркестром, в полном соответствии с пролетарскими идеями выступавшим без дирижера[212]. Кроме того, в Ленинграде готовилась постановка оперы «Любовь к трем апельсинам». Коллеги подгоняли Сергея.

Сергей не был в России с 1918 года, его жена – с раннего детства. Он описал свое отношение к родине французскому радиоведущему Сержу Моро в интервью, опубликованном в Tempo. «Воздух чужбины не возбуждает во мне вдохновения, потому что я русский, и нет ничего более вредного для человека, чем жить в ссылке, находиться в духовном климате, не соответствующем его расе. Я должен снова окунуться в атмосферу моей родины, я должен снова видеть настоящую зиму и весну, я должен слышать русскую речь, беседовать с людьми, близкими мне. И это даст мне то, чего так здесь не хватает, ибо их песни – мои песни. Здесь я лишаюсь сил. Мне грозит опасность погибнуть от академизма. Да, мой друг, я возвращаюсь…»[213]

Прокофьев проникновенно, с чувством говорит о России, хотя сентиментальность была ему несвойственна. Он возвращался в Россию, потому что, в сущности, никогда не покидал ее.

Глава 6

В 1927 году Лина вела подробные записи во время гастролей по Советскому Союзу, и они вошли в дневник ее мужа, который описал их поездку по возвращении в Париж. Пока родители отсутствовали, Святославу исполнилось три года.

Для Сергея, уехавшего из Санкт-Петербурга в 1918 году, в начале Гражданской войны между красными и белыми, турне было возвращением на родину. Лина немного помнила язык, но ее знания о России исчерпывались рассказами матери и детскими воспоминаниями о поездках на Украину и на Кавказ. По мере продвижения с Запада на Восток Прокофьевы чувствовали социополитические изменения. Плакат на советской границе призывал трудящихся всего мира «объединяйтесь!» – известный коммунистический лозунг, впервые выдвинутый Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии». Ленин умер; грузинский борец-большевик, специализировавшийся на похищениях и грабежах, занял его место. При рождении его назвали Иосиф Виссарионович Джугашвили, но он изменил фамилию на Сталин, то есть «человек из стали». Он захватил контроль над всеми уровнями власти сразу после смерти Ленина, последовавшей после третьего инсульта 21 января 1924 года. Сталин быстро избавился от своих политических противников и на их место посадил коленопреклоненных союзников. Эти союзники в свое время будут заподозрены в саботаже, и повторится цикл чистки и очищения. Истинный характер сталинского режима проявится в 1930-х годах, после провала сталинской экономической политики.

Прокофьевым показали лучшее из того, что было в Советском Союзе в 1927 году, и постарались оградить от худшего, о котором Прокофьевы имели весьма смутное представление. За пределами ближнего круга Сталина ни у кого, а уж тем более у изнеженных, привилегированных заграничных гостей не было предчувствия относительно грядущих ужасов: коллективизация, милитаризация, Великий голод, аресты и расстрелы партийных чиновников, офицеров Красной армии, полицейских, потомков аристократических семей, бывших землевладельцев – «кулаков», православных священников, евреев и рядовых граждан за такие мелкие преступления, как распускание слухов. Подобные приговоры либо замалчивались вездесущей пропагандистской машиной, либо оправдывались необходимостью национальной самообороны.

17 января, по пути в Россию, Прокофьевы дали концерт в Риге; в репертуаре были те же произведения, которые они исполняли в прошлом году в Америке и Италии. Сохранилась одна фотография с этого концерта: Лина стоит на сцене, Сергей – за роялем. Когда они достигли латвийско-советской границы, то успокаивали себя тем, что еще могут повернуть обратно, закончить на этом поездку и вернуться в Париж. Но у них были куплены билеты в Россию, и они продолжили путешествие.

Прокофьевы отказались от предложения получить советские документы и цеплялись за свои нансеновские паспорта[214], что раздражало принимающую сторону, зато избавляло супругов от будущих проблем при въезде во Францию и Соединенные Штаты. Максим Литвинов, занимавший особое место среди сталинских дипломатов, выдал Прокофьевым специальные проездные документы. Затаив дыхание от страха, они предъявляли их при каждом пересечении границы, особенно на советском милитаризированном контрольно-пропускном пункте, где конфисковали багаж их попутчиков. Но и Прокофьевы, и их вещи благополучно прибыли в Москву на Белорусско-Балтийский вокзал, который Сергей упомянул в своем дневнике под старым названием Александровский[215]. Огромный сарай с деревянными платформами, пастельными фасадами и декоративными шпилями «напоминал деревенскую станцию», прокомментировал Сергей. На улице еще было темно, в купе тоже, «так как сломался газ. Проводник принес свечку»[216]. Прокофьевых пришли встречать Лев Цейтлин, организатор Персимфанса и концертмейстер групп в Персимфансе, и Арнольд Цуккер, убежденный коммунист, связующее звено между Персимфансом и правительством[217].

Немного в стороне стоял музыкант с лицом хорька, которого Сергей знал с юности. Владимир Держановский был одет в тулуп, валенки и огромную меховую шапку. Пенсне подрагивало на носу, когда он выкрикивал приветствия. Лина, с трудом сдерживая смех, позволила ему ухаживать за собой. Держановский вместе с тучной помощницей заведовали нотным магазином от музыкального сектора Госиздата[218]. Он предложил Сергею подержанный рояль, но Прокофьев отказался, поскольку, по его словам, инструмент был «расколоченный».

Прокофьевых на такси отвезли в гостиницу «Метрополь», которую в брошюре для богатых путешественников описывали как шедевр в стиле ар-нуво, датируемый 1901 годом. Построенная в самом центре Москвы, напротив Большого театра, гостиница «Метрополь» находится в шаговой доступности от нынешней Государственной думы и зубчатых стен Кремля. Строительство гостиницы финансировал железнодорожный магнат Савва Мамонтов, желавший, чтобы гостиница удивляла не только внешним и внутренним убранством, но и современным техническим оснащением. Но в 1927 году здесь царил бедлам, ставший результатом нескольких незаконченных ремонтов. После большевистского переворота и переезда русского, вернее советского, правительства из Петрограда в Москву гостиницу заняли правительственные учреждения[219]. Теперь «Метрополь» опять превращали в отель, но к 1927 году успели привести в порядок только один этаж. Номер, в котором поселили Сергея и Лину, был «безукоризненно чист, довольно просторен и с необычайно высокими потолками… Но ванны нет, и вода – в кувшинах»[220]. Гостиничный ресторан не работал.