Святые Спиркреста - Аврора Рид

но у меня были отличные результаты по литературе, и я не могу заставить себя дать Закари потенциальное преимущество над собой, пропустив урок. Я проскальзываю в комнату, прижимая к себе сумку, и быстро сажусь, доставая учебники и позволяя волосам упасть, как занавес, между мной и Закари.

Если мы не будем смотреть друг другу в глаза, не будем разговаривать и никогда больше не будем общаться друг с другом, то все будет хорошо. Это моя ложь на сегодня, и я держусь за нее, как за амулет против разгневанного бога.

— Итак, друзья, сегодня наступил момент, которого мы все так боялись, — пятая сцена второго акта "Отелло". Когда мы только начали читать пьесу в начале сентября, я попросил вас прочитать до пятого акта, но не дальше. Может ли кто-нибудь из вас догадаться, почему?

Одна из девочек в комнате поднимает руку. — Потому что вы хотели, чтобы мы сделали предсказания о том, чем все закончится?

Профессор Элмахед качает головой. Другая девушка поднимает руку. — Потому что вы хотели посмотреть, как мы будем страдать?

Профессор Эльмахед смеется.

— Неужели я такой прозрачный? Мои инструкции были четкими, и я вежливо попросил. Так почему же я точно знаю, что некоторые из вас нарушили мои инструкции и уже прочитали эту сцену? Я подозреваю, что некоторые из вас даже уже закончили пьесу.

Она стоит посреди парт, немного позади той парты, которую я делю с Закари, но я все равно чувствую тяжесть ее взгляда на нас.

— Как вы ответите на мое обвинение, Теодора? — спрашивает она.

Я вздыхаю. — Мне очень жаль, профессор.

— Закари? — спрашивает она.

Закари поворачивается, чтобы посмотреть на нее, и я позволяю себе украдкой взглянуть на его профиль, пока он говорит.

— Я прочитал ее, профессор, хотя извиняться не буду. Я прочитал ее до занятий — уверен, вы понимаете, что классическая литература с цветными персонажами в главной роли ограничена.

— Мм… — Губы профессора Элмахеда забавно искривились. — Отличный ответ, Закари. Ответ политика. Тем не менее, поскольку вы оба уже читали эту сцену, вы лучше всего подходите для того, чтобы оживить этих персонажей. Я знаю, что вы оба справитесь с этой сценой.

Мое сердце замирает, и я обмякаю в своем кресле. Закари обожает читать вслух и всегда один из первых добровольцев, а я — наоборот. Чтение вслух перед классом заставляет меня почти дрожать от волнения.

Но я лучше знаю, как отказать профессору Элмахеду. Даже если бы я наотрез отказался читать, она из тех учителей, которым вполне комфортно сидеть в мучительной тишине и ждать, пока я подчинюсь ее воле.

Прежде чем кто-то из нас успевает что-то сказать, профессор Эльмахед театральным жестом открывает свою копию пьесы.

— Акт пятый, сцена вторая, — читает она. — Спальня в замке: Дездемона спит в постели. Свет… — Профессор Эльмахед делает сильную паузу. — Горит. Входит Отелло.

— Как бы вы хотели, чтобы я прочитал Отелло в этой сцене, профессор? — спрашивает Закари, поднимая взгляд от страницы. — Грустным? Неохотным? Сердитым? Решительным?

— Почему бы вам не сказать мне, Закари? Что бы чувствовал Отелло?

— Боль, — сразу же отвечает Закари. — Как будто он вот-вот все потеряет. Как будто он уже все потерял.

Профессор Элмахед кивает, и Закари начинает монолог Отелло.

— Это причина, это причина, душа моя…

Его голос глубок и почти дрожит от эмоций. Он читает дальше, привнося в голос Отелло мир боли, когда он обдумывает последствия лишения Дездемоны жизни, когда понимает, что ее убийство станет точкой невозврата, то, что он никогда не сможет вернуть или отменить.

Но Отелло прерывает свой монолог — он должен разбудить спящую Дездемону, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. И хотя он собирается убить ее, он все еще любит ее — любит отчаянно.

Именно поэтому он будит ее поцелуем.

Закари делает паузу в конце своей реплики, чтобы дать профессору Элмахед прочитать указания к сцене. Она делает это тихим тоном, полным благоговения.

— Целуя ее, — читает она. Она поднимает глаза и спрашивает: — Как, по-нашему, он ее целует?

— Как первый поцелуй, — тут же отвечает Закари. — Со всей нежностью, благоговением и важностью первого поцелуя.

— На самом деле это их последний поцелуй, — говорю я, мое терпение наконец-то лопнуло. — И он собирается убить ее. Он целует ее поцелуем лжеца, поцелуем предателя.

Закари сжимает челюсть, но его голос остается каменным.

— Она — любовь всей его жизни. Каждый их поцелуй — это первый и последний поцелуй, каждый поцелуй — судьбоносный. Вот что делает любовь. Она все обостряет, все делает чистым, насыщенным и важным. Каждое прикосновение, каждое слово, каждый носовой платок с клубничными пятнами — и да, каждый поцелуй. — Он резко и неожиданно улыбается. — Однажды, Теодора, ты поцелуешь того, кого действительно любишь. Может быть, тогда ты поймешь.

У меня открывается рот. Я смотрю на профессора Элмахеда, глаза которого расширились. Я теряю дар речи, и жар заливает мои щеки так, что я молюсь всем святым, чтобы не покраснеть.

Профессор Элмахед разражается недоверчивым смехом.

— Когда литература затрагивает истинные эмоции, часто бывает так, что грань между вымыслом и реальностью стирается. Закари, позвольте напомнить вам, что Отелло — не реальный человек, как и Дездемона — как и их поцелуй, если уж на то пошло. С другой стороны, Теодора — реальный человек, и вы только что поговорили с ней так, как, возможно, не следовало. Подумайте о том, чтобы извиниться перед ней после урока — наедине. А теперь давайте продолжим чтение, пожалуйста.

Мы заканчиваем читать сцену — Отелло звучит обиженно и отчаянно, но не раскаивается, а Дездемона полна гнева и печали. Мы позволяем своим эмоциям проникать прямо в персонажей, и все смотрят на нас, как на немного сумасшедших.

Возможно, так оно и есть.

Глава 26

Олеандровое обещание

Закари

По окончании урока Теодора собирает свои вещи и выходит из класса, как заяц, который чувствует горячее дыхание гончих на задних лапах.

Профессор Элмахед прав: я должен извиниться перед Теодорой. Мое поведение на уроке было грубым, незрелым и граничило с ребячеством. Я вел себя как отвергнутый любовник, который попался в колючую сеть отказа и разочарования и набросился на объект своего желания.

Я позволил себе стать беспутным Родериго, чья безответная одержимость Дездемоной скорее приведет ее к гибели, чем позволит ей быть счастливой с мужчиной, которого она любит.

Вот только Теодора — не Дездемона, а Лука — не Отелло. Она поцеловала его не потому, что влюбилась в его историю, его боль,