Прекрасная лилия - Кимберли Кейтс

– Твой отец, должно быть, очень любил тебя. Иначе вряд ли он стал бы тратить столько времени и сил на детскую забаву.

Да, это правда, подумал Нилл. Ему вдруг вспомнилась гордость, сиявшая в глазах отца всякий раз, когда он поглядывал на сына, та нежность, с которой он касался его волос, сильные отцовские руки, подбрасывавшие его высоко в воздух.

Уголки губ Кэтлин опустились. Незаметно для себя она коснулась широкого золотого браслета, украшавшего ее тонкое запястье.

– Должно быть, это замечательно, когда у тебя есть семья. Чудесно знать, что ты нужен родителям, что они тебя любят. Все эти годы в аббатстве я ломала голову, гадая, почему мои родители отказались от меня. Нет-нет, я была счастлива. Аббатиса любила меня всем сердцем. Но я хотела бы иметь семью. Мать, отца, сестер и братьев, которые принадлежали бы только мне. А матушка принадлежала вначале Господу Богу, потом монастырю и только потом уже мне. Скажи, Нилл, это очень плохо, что я так думаю? Наверное, я неблагодарная?

– Неблагодарная?! Да ты принимаешь с радостью все, что посылает тебе судьба!

– Может быть. И все-таки мне не суждено увидеть моего отца, обнять мать. Я никогда не почувствую, как они погладят меня по голове, не почувствую, как бьется их сердце.

Пальцы Кэтлин теребили браслет.

– Я бы с радостью отдала эту драгоценную безделушку только ради того, чтобы на мгновение почувствовать прикосновение отцовской руки.

Горло Нилла сжало судорогой от жалости. Все подвиги, которые ему довелось совершить, все битвы, которые он выиграл, казались сейчас такими незначительными рядом с горем Кэтлин, а он был бессилен исполнить самое заветное ее желание.

Помолчав немного, Кэтлин подняла на Нилла голубые глаза, показавшиеся ему бездонными.

– Порой самым тяжелым для нас оказывается наука прощать, Нилл, – пробормотала она. – И если ты когда-нибудь захочешь простить своего отца, попытайся вспомнить все хорошее, доброе, чем ты ему обязан.

Нилл непроизвольно дернулся, как от удара.

– Нет! Ты не понимаешь! После того, что я сделал с матерью, с Фионой, как я могу…

– Когда я была еще маленькой, то вечно попадала во всякие переделки. Я всегда забывала, как себя вести, – то начинала громко кричать в аббатстве, то вбегала в церковь. И каждый раз, когда я расстраивалась, матушка обнимала меня и повторяла одно и то же: «Никогда не поздно начать все снова!»

– Кэтлин!

Она порывисто обернулась к нему, сжимая его руки в своих теплых ладонях.

– Послушай меня, Нилл. Разве ты не видишь, какая любовь написана на лице твоей матери?

– Будет только хуже. Видно, мне на роду написано разбить их сердца. Теперь я вынужден забрать их из Дэйра, отправить на север.

– Тогда эти несколько дней станут вдвойне драгоценны. Фиона цепляется вовсе не за эти камни и не за землю, что у нее под ногами, – она боится потерять воспоминания, память о том времени, когда в замке царила любовь.

– Но этого уже никогда не вернуть. Никогда!

– Твоя мать хочет только любить тебя, Нилл. Позволь ей это. Клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь! Знаю, это звучит странно, особенно сейчас, когда ты вспоминаешь, сколько потерял с тех пор, как уехал из замка Конна. Но может быть, ты обретешь нечто более драгоценное. Просто живи, дыши полной грудью и наслаждайся каждой минутой, пока ты здесь.

– Это и есть твоя тайна, Прекрасная Лилия?

Нилл не мог оторвать глаз от Кэтлин. Нежная, как лепесток, с голубыми, как васильки, глазами, в которых светилась бесконечная любовь, она была похожа на первый весенний цветок.

– Но я совершил столько ошибок. Я предал все, во что верил!

– Я верю в тебя, Нилл. Может быть, это и есть главный подвиг твоей жизни – защитить свою семью, исцелить раны, которые нанесла им жизнь, – тот самый подвиг, о котором много лет назад говорил тебе отец?

Подняв маленький деревянный меч, Кэтлин бережно вложила его в большую ладонь Нилла.

Глава 12

А по Гленфлуирсу между тем поползли слухи. Верховный тан, который держал в повиновении свои земли, который каждую ночь укладывал в постель прекраснейших женщин, теперь проводил ночи в одиночестве.

Это было чертовски странно. А слухи все ползли, но вопреки им каждое утро верховный тан как ни в чем не бывало спускался в зал своего замка. И если лицо его казалось немного бледным, то громкий смех звучал так же весело, как всегда. Может, тайная любовь? – гадали многие. Но никто не слышал, чтобы в окрестностях замка появилась какая-то неизвестная женщина.

Некоторые толковали о том, что тана точит какая-то неведомая болезнь.

Но те, кто знал Конна лучше остальных, говорили, что верховный тан скучает без своего любимчика, приемного сына, которого многие втайне презирали, – Нилла Семь Измен, ведь его не было в замке вот уже почти целый месяц.

Но ни одна живая душа не знала, что происходит на самом деле в те ночи, когда Конн, поднявшись в свои покои, оставался один.

Сны преследовали его с того дня, когда Нилл покинул Гленфлуирс. Сны, настолько реальные, что, просыпаясь, верховный тан трепетал от ужаса, как лист на ветру, а потом весь день чувствовал себя разбитым.

Запершись в своих покоях, Конн вел, может быть, самую тяжелую в своей жизни битву, борясь со сном до тех пор, пока хватало сил. Но потом глаза его сами собой закрывались и сон набрасывал на него свое черно-алое покрывало, вонзая острые когти прямо в сердце.

Конн отчаянно пытался уверить себя, что все по-прежнему, раз его воины смотрят на него так же, как все эти тридцать лет. И все же по замку то и дело пробегал зловещий шепот.

Видят ли они то же, что и он? Призрачная фигура его легендарного копьеносца с копьем в костлявой руке склонилась над ним, и эти глаза, слепые при жизни, в смерти сверкали гневом и презрением. Взгляд Финтана сжигал Конна до костей.

«Моя дочь! – Голос Финтана вонзался в мозг Конна, словно копье в мягкую человеческую плоть. – Я буду охранять ее даже из могилы!»

Ледяные пальцы страха стискивали горло тана, потому что из-за бесплотной фигуры Финтана выступала другая. Так случалось каждую ночь. Ронан из Дэйра, навеки оставшийся молодым и полным сил, как в тот день, когда он простился с жизнью. Темные волосы его сверкали в свете факелов, а лицом он настолько напоминал своего сына, что кровь в жилах Конна обращалась в лед.

– Прежде чем твой меч коснулся меня, я тебя предупредил, – с презрением выдохнул мертвец.

– Нет, – чуть слышно прошептал Конн, чувствуя, как его до сих пор переполняет ненависть даже к мертвому Ронану, – скоро все закончится! И твой собственный сын похоронит мою тайну вместе с бездыханным телом дочери Финтана.