Троянский конь - Стэл Павлоу

Увеличенные во много раз микроскопом, на мониторе они казались огромными, похожими на бледных головастиков. Их жгутики неистово извивались, подобно хлыстам, и каждое движение продвигало крошечного носителя ДНК вперед; взмахи хвостиков были зигзагообразными, что являлось признаком хорошего здоровья. Несколько сперматозоидов вяло дрейфовали по прямой. Многие были негодными.

Несмотря на это, образец объявили хорошим и половину его поместили в хранилище. Металлический бак ярко-синего цвета, охлажденный жидким азотом, укатили прочь. Круглую стойку с пробирками извлекли, самый старый образец вынули и бесцеремонно выплеснули в отходы, заменив его новейшим. Ген помнил, что был регулярно занят этим уже больше двух лет.

Все для того, чтобы они могли зарыться глубоко внутрь единственной репродуктивной клетки и отделить одну от другой двадцать три хромосомы, из которых она состояла. И все же Ген не понимал, как эти хромосомы могут содержать его память.

– О чем ты сейчас думаешь, мой мальчик?

Ген не ожидал застать здесь Лоулесса. Он ответил:

– Я гадал, откуда пришла моя душа.

Лоулесс дал ему подержать трость черного дерева, пока сам облачался в накрахмаленный белый лабораторный халат.

Ген держал трость, зачарованно разглядывая ее.

«Мы могли бы его ударить».

Узорный металлический набалдашник был довольно массивным.

«Один удар по голове».

Лоулесс удивился, что его наследник пребывает в таком замешательстве.

– Это же простой вопрос!

– И все же я не знаю ответа.

– До сегодняшнего дня никто не смог ответить на него, невзирая на все попытки науки и религии. Не приходит ли тебе в голову, что это некоторое упущение?

По-прежнему держа трость в руке, Ген спросил:

– А вы как считаете?

Поблизости стояли несколько охранников.

«Ничего не получится».

Лоулесс молча протянул руку. После секундного колебания Ген послушно подал ему трость.

«Не сегодня, похоже».

Лоулесс тяжело оперся на трость и повел Гена вокруг стола, дабы продемонстрировать большую лабораторию в действии. Целая армия ученых трудилась в ярком свете ламп, в хирургически стерильной обстановке; отрываясь от процедур и экспериментов, они украдкой посматривали на Гена. Это нервировало.

– Разве ты не можешь сказать, что твои маленькие солдатики – живые? Они ведь двигаются, не так ли? Они наделены инстинктом находить и пробивать стены.

– Они не могут выжить сами по себе. Только одного из них ждет момент оплодотворения.

Лоулесс пристукнул тростью по твердому мраморному полу.

– О, момент оплодотворения! И сколько длится этот момент? Секунду? Минуту? Две?

Ген сунул руки в знакомые глубокие карманы своего собственного белого лабораторного халата. Ответ его был краток:

– От двадцати четырех до сорока восьми часов.

– Так момент зачатия занимает два дня? А где все это время находится душа – болтается поблизости? Плавает вокруг, помахивая эфирными пальчиками?

– Создать жизнь – это не свет включить. Даже когда сперматозоид вошел в яйцеклетку, его гены могут оставаться отдельно от ее генов целые сутки. Я ничего не знаю о душе.

– Быть может, ты ничего не знаешь о душе потому, что у тебя нет души?

– Тогда я должен поблагодарить вас. Я полагал, что передача души – это то, чего мы пытаемся достичь.

Эта колкость заставила нескольких ученых, находившихся в пределах слышимости, вздрогнуть. Однако Лоулесс отреагировал совершенно иначе. Он улыбнулся.

– Я вижу, что ты действительно достойный выбор. Но не будь слишком дерзок, мой мальчик, все может измениться.

– Чего вы боитесь? Анархии?

– О нет, ничего столь вульгарного. Просто маленькой смерти.– Лоулесс устремил конец трости на Гена.– У нас есть правила. У нас есть упорядоченная система, которая служила нам на протяжении многих веков. В свое время она послужит и тебе.

Ген ничего не сказал. Лоулесс явно не знал того, о чем говорил Саваж, – что упорядоченная система не работает.

Мегера подошла к дальнему концу рабочего стола. Пока Лоулесс настраивал приборы по своим персональным требованиям, она раздала листы со строчками цифр и сложными диаграммами.

Ее длинные густые волосы огненного цвета были убраны под сеточку. С любопытством улыбнувшись Гену, женщина направилась по своим делам. Это обеспокоило его. Выглядело все так, будто она его не знает. Мегера сказала:

– Мы насчитали в ДНК Гена более трех миллионов участков, которые отличаются от предыдущего образца. Его кодировочный процесс полностью функционален, несмотря на недавние «неполадки».

Степень способности к мутации человеческого генома у мужчин была в пять раз выше, чем у женщин,– из-за постоянного производства спермы. Были ли эти мутации частью того механизма, каким кодируется память?

– Превосходно. – Лоулесс не поднимал взгляда от листов с выкладками.– Скажи мне, Ген, что случится, если, о ужас, более одного твоего сперматозоида проникнет в яйцеклетку? Сколько душ будет создано в этом случае, как ты думаешь?

– Яйцеклетка естественным образом избавляется от всех излишков генетического материала, пока не останется один набор мужских хромосом, которые сольются с ее собственными.

– Ах, но если один зародыш вдруг решит расщепиться на несколько частей, чтобы создавать, например, идентичных близнецов? Как насчет души? Получат ли двойняшки каждый по ее половинке? Или единая душа будет перелетать от одного к другому, как футбольный мяч?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь.– В голосе Лоулесса не звучало убежденности.– Давай попробуем нечто чуть более легкое. Что происходит в те мгновения, когда два эмбриона становятся одним человеком? Близнецы сливаются воедино. Гротескная химера. Получает ли это создание две души? Становится ли оно звучащим хором? Не является ли единичная индивидуальность его клеточного узора всего лишь иллюзией? Быть может, оно всего лишь человек с множественной личностью?

«Мы? Он подразумевает нас?»

Ген ощутил глубоко внутри странный холод.

– Думаю, это может быть так.

– Ты думаешь, что это может быть так? Да. В этом-то и помеха. Правда состоит в том, что все разговоры о душе – полная ерунда. Ты был обозначен во всей своей славе задолго до того, как встретился с какой бы то ни было яйцеклеткой.

И Лоулесс вновь обратил внимание Гена на образец, все еще отображающийся на экранах. А затем победно отсалютовал ему.

– Эта смесь под микроскопом, этот набор аминокислот, – с жаром заявил старик,– и есть твоя душа. Это жизнь, которую ты сковываешь цепями.

Лоулесс поставил трость между колен и постукивал ею об пол, взгромоздившись на рабочий табурет и наблюдая за показателями индикаторов на приборах.

– Лета, мы еще не готовы?

Женщина не ответила. По ее действиям было ясно, что она не готова. Ген пристально рассматривал ее. Она проверяла и перепроверяла все. Ее сестра-близнец встала рядом и стала помогать Лете.

Мегера и Лета были почти неразличимы. Те же огненные волосы, то же решительное лицо. Их всего две? Или он пойман целой вереницей огненно-волосых женщин, полагая, что она всего одна? В этом зеркальном месте такое более чем вероятно. Ген говорил с той, которую Лоулесс назвал Летой, и заметил туман в ее глазах, тупую отрешенность. Именно это, осознал Ген, отличало ее от сестры.

– Мы встречались, когда я вернулся. Ты была той женщиной с ароматами,– сказал он.

Лета насмешливо улыбнулась.

– Это была я?

– Ты не Мегера.

Он внимательно посмотрел на Мегеру, помогавшую Лете в работе. Она знала, что он на нее смотрит, и наслаждалась этим вниманием.

Сердечность Леты казалась ненадежной, но постоянной.

– Нет, это была не я,– ответила она.– Хотя что-то подсказывает мне, что ты был немного одержим нашей сестрой. Я не могу доказать, но это так.

Ген не обратил внимания на ее комментарий. Он был настойчив.

– Ты очень молчаливая, Мегера.

Мегера не подняла взгляда.

– Я польщена. Я так рада, что мы стали ближе друг к другу за последние несколько дней.– И она сделала выпад: – Ты слышал, отец, что Ген и я делали сегодня днем?

«Она собирается унизить нас. Останови ее».

– Ничего.

– Ничего? Мы выясняли наши различия. Я думала, что ты оценил мою помощь. Отец, почему я всегда должна убирать после Гена?

Лоулесс сосредоточился на своей задаче, убийственно безразличный ко всему другому. Их мелкие перепалки его не интересовали. Его ответ был прям и холоден:

– Потому что это твоя работа.

Ни Гена, ни Мегеру этот ответ не удовлетворил. Ген уселся на свое место.

– Как близко вы подошли к доказательству моей гипотезы о ЦРЭС?

Лицо Мегеры помрачнело.

– Твоей гипотезы?

– Я должен стать следующим Атанатосом, мы все – щепки от одного ствола. Гипотеза настолько же моя, насколько чья-либо еще. Быть может, даже более моя.