Троянский конь - Стэл Павлоу

Стэл Павлоу

Троянский конь

Отцу Полу Павлоу (1928-1999)

Провозглашай прошлое,

определяй настоящее,

предсказывай будущее.

Киклад в подземном мире

Я помню день своей смерти.

Подробности стерлись. Остались лишь неясные ощущения, годные единственно для того, чтобы сделать ночные кошмары ярче. Я помню леденящий скрежет металла о металл и пронзительный многоголосый вой: резня под парусами. Жажда крови. Ручьи пота струились по моим рукам. Грязь и жир пятнали мраморные плиты. Вонь горящего мяса – оно шипело и плевалось на огне, словно вырезки молодой свинины. Истекало соком. Кровь лилась щедрой рекой, как вино. Лучшая жертва богам – люди, а не животные.

Мне сказали, что конь сработал. Не знаю, почему это запомнилось. Конь сработал. Такие дела. Помню, как я убивал. На одного я налетел так быстро, что он и дернуться не успел, а только прикрыл рукой нос. Я сжал ладонями его голову и выдавил его глаза большими пальцами. Не помню, кричал ли он. Наверное, кричал. Подробности тонут в тумане. Этот кровавый пир закончился в один миг, когда мой собственный живот оказался вспорот, а кишки вывалились наружу, как лоскутья из тряпичной куклы.

Я размахивал мечом, а удар врага взрезал мне живот. Второй удар отсек мою правую руку. Это был конец. Рука упала на землю, но окровавленные пальцы так и не выпустили рукоять меча.

Я не знаю, что было потом. Все теряется в тумане. Остались неясные ощущения, годные лишь для того, чтобы сделать ночные кошмары ярче. Может, это и к лучшему. Я не хочу помнить ужасы, свидетелем которых я был. Хотя знаю, что в тот день видел зло и не смог ему противостоять.

Очнулся я в сумерках. В моей одежде кто-то рылся. Наверное, приняли меня за труп. Я застонал, ошибка вскрылась. Меня вытащили на улицу и погрузили на какую-то телегу.

Потом начался дождь. Но дождь лился снаружи, а я был в пещере, озаренной отсветами костра. Я лежал, то погружаясь в забытье, то всплывая на поверхность сознания, и не понимал, как долго это продолжалось. Понимала она – стерва с растрепанными волосами, которая жадно глядела на меня и ждала, когда я вдохну запах ее колдовского варева. Вдохнув, я замер, не в силах отвести от нее взгляд. Поэтому я видел ее подлую волшбу.

Она внимательно разглядывала мои кишки, будто я был жертвенным барашком. Можно подумать, что мои внутренности показывали будущее. Не знаю, что она там увидела,– ведь будущего для меня не было. Такие не живут. Но она намазала меня медом и одела. Дала ягод, пива и коры деревьев. Протолкнула каждый кусочек еды в мое истерзанное горло. Она вновь принялась колдовать, отчего пламя взметнулось еще выше, а пещера начала кружиться. Ведьма сбросила одежду и распустила густые черные волосы. Она вспрыгнула на меня сверху и, к немалому моему удивлению, некая часть моего тела стала ей послушна. Колдунья шипела, ругалась и требовала дать ей мое семя. Набросилась на меня с кулаками. Вокруг нее вспыхнуло белое пламя, заклубился дым, но все потонуло в вихре ее страшных волос и блеске голодных глаз. Так продолжалось, пока она не получила то, что требовала.

И когда она успокоилась, огни погасли, а я был оставлен умирать от ран и жажды. Я лежал, вдыхая вонь собственной разлагающейся плоти. А потом она привела его, уверяя, что спасла меня для него. Он поднял меч и пронзил мой висок.

Умирая, я посмотрел ему в глаза – и все понял.

Я помню день своей смерти. В тот день я стал свидетелем собственного зачатия.

Мое имя – Киклад. И вот моя история.

Книга первая

Познай себя.

Город Нью-Йорк

Он заколол первую жертву ровно в десять часов двадцать три минуты. Это установили, когда просматривали запись, сделанную службой видеонаблюдения.

Дело было так. В главный зал вошел мужчина, одетый в простую серую водолазку. С виду он казался обычным безобидным молодым человеком. Металлоискатель даже не пискнул, когда он проходил мимо него. Минут десять молодой человек помешкал у величественных стеклянных витрин вестибюля. Не взял карту со справочного стола. Не спрашивал, куда можно пройти.

Около трех минут странный посетитель наблюдал, как служители меняют цветы в зале Лайлы Эйсон Уоллес, постоянного донатора музея. Потом он шагнул было к лестнице на второй этаж, но передумал и, наконец приняв решение, направился в левый выставочный зал. Он даже не взглянул на два кассовых автомата для добровольной оплаты. Прошел тридцать—сорок футов по залу греческой скульптуры в направлении к залу Роберта и Рене Белферов. Он казался потерянным. Но не как заблудившийся турист. По-другому.

Особенно когда он заплакал.

Нет, он не разразился громкими рыданиями. В этом случае кто-нибудь из служащих в синей форме подошел бы к нему, чтобы успокоить и помочь, и наверняка заподозрил бы неладное. Молодой человек миновал зал с фрагментами спальной комнаты римской виллы из Боскореала, с фресками на стенах и мозаичным полом. Там его увидела миссис Маргарет Холланд, школьная учительница из Скарсдейла, которая находилась в музее на экскурсии вместе со своей группой. Она заметила, что человек выглядел как школьник, накурившийся в туалете какой-то дряни.

И она благоразумно отошла от него подальше.

Поравнявшись с римским мраморным саркофагом, стоявшим справа от входа, странный посетитель провел пальцем по рисунку на терракотовой поверхности: черные фигурки умирающих людей. Мужчина шел по комнате и рассеянно трогал предметы, пока не добрался до центра зала. Вокруг высились мраморные статуи богов и царей, но его внимание привлекла центральная скульптура – «Раненый воин». Это было изображение Протесилая, который считался первым греком, погибшим в битве за Трою. Но скульптура изображала его сражающимся: воитель вздымал над головой дротик, готовясь нанести смертельный удар.

Лорен Берген, двадцатилетняя студентка отделения истории искусств Нью-Йоркского университета, рассказала потом, что она делала наброски «Раненого воина», когда рядом появился незнакомец и заговорил со статуей. Девушка удивилась и спросила, знает ли он эту скульптуру. Тот ответил, что скульптуру видит в первый раз, зато знает этого человека. Лорен Берген поспешила покинуть выставочный зал.

Мужчина хотел последовать за ней, но остановился, заметив проход в следующий выставочный зал, древнегреческий. Там были собраны исторические экспонаты от Троянской войны до первых Олимпийских игр – видимо, к летним играм этого года. Керамика, копья, горшки, кубки, монеты. Но чужака более всего заинтересовали мечи.

Мечи и черепа.

Лорен Берген пожалела, что заговорила с незнакомцем. Может быть, промолчи она в тот момент, не произошло бы того, что случилось после.

В десять часов двадцать три минуты странный мужчина снял с выставочного стенда короткий бронзовый меч, который три тысячи лет пролежал в земле, и отрубил руку Ричарду Скотту – единственному посетителю в этом зале. Через мгновение он с легкостью расправился со служителем из этого зала и вторым, из соседнего, который прибежал на подмогу. Как ни странно, но лезвие древнего меча оказалось острым и прочным. Было много крови.

Взмахнув бронзовым клинком над головой, кошмарный посетитель разнес вдребезги витрину номер сорок три, в которой лежали шлем и треснувший череп.

Не обращая внимания на осколки стекла, впившиеся в руку, он достал из ящика оба предмета. А потом его ярость словно выдохлась, он выпрямился, тяжело дыша. На видеозаписи отчетливо заметно, как лицо молодого человека, разглядывавшего череп, приобрело растерянное выражение. И он рухнул на пол.

Несколько минут этот странный человек лежал неподвижно, бормоча что-то на непонятном языке.

Затем он прижал череп к груди. И заплакал.

Норт

Жаркое и душное августовское утро превратило Нью-Йорк в раскаленную печь. Воздух обжигал и давил, вонь выхлопных газов и запах бензина текли вдоль Пятой авеню, как реки пота.

Норт припарковал машину за тремя глянцево блестевшими автобусами скарсдейлской школы и принял рапорт Брудера. Разложив на капоте своей синей «импалы» бело-голубой план музея, он отметил расположение преступника.

– Когда прибудут ребята из ОЧС? – спросил Норт.

Отряд чрезвычайной службы был тактическим подразделением нью-йоркской полиции. Специалисты по ведению переговоров и парни из SWAT[1], которых специально готовили для обезвреживания особо опасных вооруженных преступников. Норт был детективом четвертого округа полиции города Нью-Йорка и сам не работал с заложниками.

На потных впалых щеках патрульного Дона Брудера заиграли желваки, когда он оглянулся на центральный вход музея Метрополитен, на ступенях которого бушевала толпа. Полиция оттеснила любопытствующую публику от дверей. Среди зевак преобладали туристы, продавцы хот-догов и разносчики газет. И хотя вдалеке слышались завывания сирен патрульных машин, которые пытались прорваться по запруженной в этот час Восемьдесят шестой улице, до Норта сюда успели подъехать только две машины.