Иранцы. Личный опыт - Павла Сергеевна Рипинская

городе, построенном за две тысячи лет до появления на свет Мухаммеда? Конечно, появилась она в позднейшие времена. Соорудить ее было необходимо: ведь все немусульманские памятники завоевателями в древности уничтожались. На развалины Персеполя рука не поднялась — их объявили остатками одного из «дворцов царя Соломона».

Свои истории про древний город есть и у персов. Слово «Персеполь», «Персеполис» ничего не скажет иранцу, который не владеет иностранными языками. Персы называют город «Тахт-е Джамшид» («Трон Джамшида»). Джамшид — знаменитый царь из персидских легенд, пересказанных Фирдоуси в «Шахнаме». Семьсот лет правил он Ираном и сумел сделать его самой большой и процветающей страной мира, поскольку был умен, справедлив и его любили боги.

Увы, как это часто бывает, царь собой загордился и решил построить великолепный трон до небес. Трон оказался настолько высок, что Джамшид перестал видеть, что происходит на земле, в его государстве. Начались драки и склоки, былая справедливость была утеряна, а владыка потерял благословение богов. Об остальном догадаться нетрудно — остался от царя только трон…

Устав гулять по фундаментам древних строений и посетив сувенирную лавочку по соседству, мы решили подняться к могиле очередного Артаксеркса. Подъем крутой, но он того стоил — только отсюда можно по-настоящему полюбоваться древним городом. Пусть от дворцов остались лишь стены с барельефами, да колонны, увенчанные головами мифических зверей. Пусть тысячи лет назад пропали яркие краски, которыми были раскрашены здания, а от городских домов сохранился только фундамент — воображение все равно рисует яркую людскую толпу, гул голосов, разноцветные одеяния.

Солнце заходит и из громкоговорителя раздается просьба покинуть Персеполь. Хотя туристов рано выпроваживают за пределы памятника, в определенные дни можно задержаться дотемна, чтобы полюбоваться световым шоу.

В окрестностях Шираза у путешественника еще есть редкая возможность познакомиться с жизнью иранских кочевников. Их быт мало чем отличается от быта прадедов, перегонявших свои стада с гор на равнины и обратно сотни лет назад. Важно найти гида, который укажет, где лучше искать. В Иране проживает множество кочевых племен. Например, недалеко от Шираза живут кашкаи. Они населяют провинцию Фарс и горы Загрос.

Кочевники — серьезная головная боль для правительства, любящего контролировать всех и вся. А как проконтролируешь тех, кто предпочитает жить по своим обычаям и кому кроме стада овец да переносного жилья ничего не надо? Женщины в кочевых племенах предпочитают чадре национальные костюмы. Правда, если кашкаи живут слишком близко к большому городу, их дамам поневоле приходится носить платочки.

В Иране кочевые народы гордятся своей независимостью, но жизнь у них, прямо скажем, жалкая. Они отрезаны от благ современной жизни и при этом прекрасно знают, как живут другие иранцы в городах. Деньги все равно нужны, экономически такое скотоводство давно себя не оправдывает. У многих кочевых семей денег нет даже на самое необходимое. Цивилизация надвигается — и подросшие дети не хотят жить в беспробудной нищете. Многие теперь стараются послать их в школы в близлежащих городах — образование в Иране бесплатное, но на жизнь в городе нужны средства.

Наше авто остановилось на продуваемой всеми ветрами равнине. Серые камни, серое небо, серая земля — и серые овцы.

Сначала мы заметили стадо и только потом — палатки. На наскоро собранный каменный фундамент ставятся доски, на которые натягивают обычный целлофан, сверху — что-то типа брезента или уж что придется. В самой большой палатке стелют коврики — тут едят, спят и хранят нехитрую утварь. В палатки поменьше на ночь загоняют овец и ослов (кроме них из живности были замечены куры и несчастный щенок, которого пинали все кому не лень). Впрочем, овцам хочется туда, где потеплее, а потому они постоянно норовят расположиться в главной «квартире».

Все кашкаи щуплые и невысокие. В полный рост стоять в палатке могла только я — молодые люди (мой муж и Пашка) пригибались и чертыхались, в очередной раз стукнувшись лбом о какой-нибудь шест.

В первый момент нам, городским буржуям, овцы показались куда интереснее самих кочевников — мы даже отловили одного прихрамывавшего ягненка и устроили с ним фотосессию. Ягненок вообразил, что нашел новую семью, принялся жалобно блеять и уже не отходил от нас ни на шаг. Тем временем мать семейства зазвала нас на чай в палатку, где мы и расположились.

Стягиваем обувь и садимся перед печкой. Мама оживленно беседует с нашим гидом Мортазой на фарси, параллельно давая указания дочерям — уже на другом языке. Родное наречие кашкаев — тюркское, но, конечно, все взрослые неплохо знают персидский. Разливая чай, мама поясняет, что в такой холод они обычно перебираются в более теплые места, но этой зимой пришлось остаться здесь, дабы застолбить для своего стада этот летний участок. К тому же, у отца семейства какие-то проблемы с горлом, и потому он сейчас лечится в ширазской больнице.

Жизнь кочевников лишена всякой романтики. Это просто борьба за существование — каждый день, каждый час. Промозглые палатки, упрямые ослы и овцы, грязь — хотя внутри жилище кашкаев удивительно чистое. В свои двадцать старшая дочь выглядит на все сорок, младшей, десятилетней, я дала шестнадцать. Но вот Пашка демонстрирует свой фотоаппарат — и семейство радостно сменяет бесформенные кофты и свитера на «парадные» платья. Мы пообещали прислать с Мортазой напечатанные снимки — по словам мамы, девицам давно пора приискать женихов в городе, вот наши фотографии и помогут.

Младшей девочке всего десять, «красивое» платье очень легкое, и ей ужасно холодно. Но она упрямо тянет меня за руку и заглядывает в глаза. И немудрено! Когда еще увидишь такую странную тетю, со светлыми глазами и рыжими волосами. Мой фарси ей непонятен совершенно, и потому мы пытаемся общаться знаками — думаю, выглядело это довольно забавно.

Мы снова в тепле, и улыбчивая мама достает из закромов… ружье. Молодых людей от него не оторвать. А в это время в дверной проем в очередной раз сует свою морду осел — его, пшикая, прогоняют. Сидим, наслаждаясь видами, звуками и запахами века эдак тринадцатого-четырнадцатого. Но проклятая современность дает о себе знать. У Бехруза звонит сотовый.

Кашкаи немедля оживляются, и мама диктует номер — отказать в просьбе позвонить нельзя. Звонок растягивается на полчаса, за ним следуют другие. Недовольный Мортаза шепчет:

— Просил же телефоны оставить в машине.

Но Бехруз только улыбается, на деньги ему наплевать. Сюда еще не скоро снова приедут с телефоном.

А нас ведут в