Никола зимний - Сергей Данилович Кузнечихин

ей, действительно, нетрудно, язык не отсохнет, а дальше – не ее забота. Пусть Светка переживает или воображает себе, что угодно.

– Попробуй на всякий случай. Потом вечером позвонишь. – Светка выдирает листок из блокнотика и записывает телефон. – А сейчас, извини, люди ждут. Замоталась с этими делегациями. Я же в горкоме комсомола работаю.

Непыльно пристроилась подружка. Значит, не только Настя не пожелала идти в штукатуры-маляры.

Саратонов приходит перед самым перерывом.

– Что так поздно обедаете? Режим надо соблюдать, – журит его Настя.

– А вы, оказывается плюс ко всему и заботливая.

– Притворяюсь такой. На самом деле я очень коварная.

– Ну, что же, чистосердечное признание всегда учитывается.

– На это и надеюсь. Потому что готовит у нас мужчина, а мужчины только хвастаются, что они лучшие повара.

Настя довольна собой, про повара она очень вовремя ввернула, теперь можно будет приглашать и на домашний обед. Ловко получилось, главное, без натуги, как бы само собой.

– Придется терпеть.

– Сегодня придется. А завтра, если хотите пообедать по-настоящему, могу взять с собой, меня на день рождения пригласили. Именинница – лучшая повариха в Качинске. Двух мужей до смерти закормила.

– Отравила?

– Нет, от обжорства умерли.

– Не может быть.

– Рискните проверить.

– А много народу будет на дне рождения?

– Я да именинница – две пожилые, никому не нужные женщины.

– Заманчиво.

– Значит, договорились?

– Не знаю прямо как быть…

– Неужели боитесь?

– Удар ниже пояса.

– Я на такое неспособна.

– У меня, видите ли, дела с утра, а вечером я уже отбываю.

– А я разве не сказала, что в обед пойдем?

– Тогда нет вопросов. Остается одна благодарность.

Она звонит Светке и не может удержать наставительные нотки, да и не хочет, пожалуй, надо же выставиться перед работницей горкома. Но Светка, похоже, не очень-то вслушивается в ее тон, она просто боится поверить ей. И это делает голос Насти еще капризнее.

– Я сказала, что ты лучшая повариха, смотри не опозорься.

– Об этом не беспокойся.

– Мне-то с какой стати беспокоиться? Говори адрес и начинай беспокоиться сама.

Доведись до Насти, она бы не стала терпеть такую наглость от несчастной официантки. Она бы сообразила, как поставить ее на место. А Светка покорно щебечет:

– Я в центре живу, первый дом от кинотеатра, девятая квартира. Запиши. Жду ровно в два. Если, конечно, не шутишь.

Сомневается активисточка, боится, как бы ее стряпня даром не пропала и проверить нельзя. А Настя такие сомнения век бы слушала. То ли еще завтра будет…

Домой возвращается с легкой душой и легкой сумкой. Пять бутылок приносила и все успела пристроить – вот так надо работать. Осталось хорошенько выспаться, чтобы идти на званый обед и свежей, и веселой.

Только в доме почему-то светятся все окна, и музыка даже с улицы слышна. Неужели сестрица отважилась принять гостей?

Гости… да не те. Настю встречает Зойка. Та самая, которую Людмила упорно отваживала от дома. Разгадать-то разгадала, но отвадить не смогла. Унюхала лиса, где вкусным пахнет, и подкопала с другого бока. С матерью сорвалось, она дочку подкараулила.

Верка принимает своих друзей. Она сегодня, если не царица, то, самое малое, атаманша. Сидит в широкой мужской рубахе, завязанной узлом на животе, и курит. Рядом с ней голый по пояс парень. На плече у него яркая татуировка. Крепкий парнина, только физиономия очень тупая. Выставляясь перед Настей, Верка обхватывает парня за шею, а потом, посчитав, что этого недостаточно, забирается к нему на колени.

– Ну, что уставилась, тетушка, мужика в первый раз видишь?

– Ладно, Верк, не выступай, – успокаивает Зойка, – всем хватит и выпивки, и мужиков.

И верно, по другую сторону стола сидят еще двое, словно заранее о Насте позаботились, знали ведь, что к ночи вернется с работы.

– Я, девка, нежадная, – смеется Зойка, – одного могу уступить. Любого, на выбор.

– Только не меня. Я не бабник, я алкаш, – предупреждает парень с челкой, нависающей на раскосые глаза. Для убедительности он сгребает со стола ополовиненную банку и прижимает к груди.

А спиртик-то из запасов Людмилы. Отыскала доченька маменькин тайник.

– Не ломайся, Толян, посмотри, какая у меня тетушка и мужик у нее в Америке.

Верка заводит Толяна, а заводится парень, у которого она сидит на коленях.

– Симпотная. Не тетушка, а мечта.

– Я тебе покажу мечту!

Верка хватает его за волосы и старается повернуть лицом к себе. Парень медленно поднимает руку, кладет ладонь Верке на плечо и давит, пока она не отпускает волосы.

– Спокойно, кроха.

– Отпусти, паразит.

– Еще раз вцепишься, хуже будет.

И атаманша помалкивает, не по нутру ей такое молчание, – тушь на глазенках от злости расплавилась, а губа все равно закушена, знает, видно, характерец своего кавалера.

– Да поставь ты банку, дурак, прольешь! – кричит Зойка.

Пьяный Толян еще крепче прижимает банку к груди, а уязвленная Верка старается напомнить, что хозяйка в доме все-таки она.

– Лей, Толян, не жалей. Одну кончим, другую начнем.

– Мать приедет, она тебе начнет.

Верка пропускает оскорбление. Сообразила, что, цапаясь с теткой, она только привлекает к ней внимание. Напуганная мрачным холодом своего парня, она ластится к нему и шепчет что-то в самое ухо.

– Мое дело предупредить, а там, смотрите, немаленькие уже, – говорит Настя и проходит в свою комнату.

Среди ночи к ней стучат. Защелка на двери ненадежная, если Толян навалится плечом, она не выдержит. Но стук очень уж вкрадчив, а Толяну таиться не от кого. Больше похоже на парня с татуировкой, дождался, наверное, когда Верка уснула и решил полакомиться. Настя лежит и ждет, пока ему надоест, и на всякий случай вспоминает, где стоит утюг – вроде бы оставляла на подоконнике. Стук не унимается. Вот и надейся выспаться в родном доме. Прихватив утюг, она подходит к двери.

– Что надо?

– Открой.

Голос Веркиного хахаля. С этим посложнее, чем с Толяном, войдет – не вытолкаешь.

– Иди проспись.

– Открой, хуже будет.

– Перепугал! У меня топор в руках. – Настя не сдерживает голос, надеется разбудить остальных.

– Сука.

– А ты сутенер. Завтра Людмила приедет, она устроит вам опохмелку.

Парень еще раз обзывает ее, но от двери отходит. Чуть погодя с кухни слышится разговор, наверно, поднял Толяна, а спирту хватит надолго.

Настя возвращается в постель. Лежит с закрытыми глазами, пробует считать слонов, но говор в кухне сбивает со счета. Так и засыпает с утюгом под рукой.

Поднимается она после десяти. На кухне хозяйничает Зойка, опохмеляет своих кавалеров. Верка еще спит или вышла – Настя не спрашивает, никуда не денется ее разлюбезная племянница. У Насти не так много времени, чтобы выяснять, зачем к ней стучались