Генерал Доватор (Книга 2, Под Москвой) - Павел Федоров

- За такую ошибку, что совершил полковник Бойков, нельзя, товарищ генерал, наказывать.

- Почему? - круто повернувшись к нему, спросил Доватор.

- В ночь перед наступлением в полосе обороны полка немцы сосредоточили до сорока танков. Вот разведсводка, - Жаворонков положил перед Доватором отпечатанную на машинке бумагу.

- Хоть четыреста, но драться он должен был насмерть! - с глубокой, непоколебимой решимостью проговорил Панфилов.

Слова его прозвучали как суровый безапелляционный приговор.

- Плохую вы делаете услугу Бойкову, товарищ подполковник, защищая его подобным образом, - гневно сверкая глазами, сказал Доватор.

- Я не защищаю Бойкова. - Жаворонков со смелым упрямством смотрел Доватору в глаза. Побледневшее, с острыми скулами лицо его нервно подергивалось. Человек он был вспыльчивый, но умевший в нужную минуту брать себя в руки, опытный, честный и волевой командир. - Дело не в защите полковника Бойкова.

- А в чем же? - вмешался все время молчавший Шубин.

- Скажу, товарищ бригадный комиссар, - ответил Жаворонков. - Дело в простой человеческой справедливости. При том соотношении сил, какое сейчас у нас, полковник не мог бы удержать свои оборонительные рубежи. Если мы худо воевали, то надо нас всех отстранить и назначить других командиров. А мы дрались неплохо. Это вы все знаете. Я прошу командование учесть не только заслуги полковника Бойкова, но и наши ошибки. А они у нас были. Бойков просил подкрепления, мы не дали. Просил пушек, дали только две. Ни для кого не секрет, что это очень мало. - Жаворонков, поправив на плече ремень, полез в карман за папиросами.

Все напряженно молчали.

Каждый в эту минуту чувствовал себя ответственным за то, что враг был близок к Москве.

"Действительно, как могло случиться, что фашисты очутились у самой Москвы?" - напряженно думал Доватор. Разве, в самом деле, плохо дрались его дивизии? Вспомнить хотя бы августовский рейд. Ведь он со своими полками мог пройти всю Смоленщину и Белоруссию. Но ему приказали вернуться обратно. Разве плохо дрались они раньше? Да и теперь вот уже две недели кавалеристы, не вылезая из окопов, ведут тяжелые бои с противником, численно превосходившим их вдвое.

Начальник штаба дивизии коснулся самого больного места. Нужны дополнительные резервы и усиление материальной части. Об этом Доватор и Шубин говорили целые ночи напролет. В какой же степени в этой обстановке виноват полковник Бойков?

Выпрямившись на стуле, Лев Михайлович решительным движением руки отодвинул разведывательную сводку в сторону и, усилием воли преодолевая нахлынувшее волнение, начал говорить:

- На войне, товарищи, сущность поведения солдата и командира определяется воинским долгом и приказами вышестоящих начальников. Если командир дивизии решил отстранить командира полка - значит, тому и быть. Ему вверены кавалерийские полки, он хозяин своего положения и ответствен не только перед командованием, но и перед своей совестью и честью.

Доватор, вглядываясь в лицо Атланова, давно понял, что комдив погорячился с отстранением Бойкова и теперь мучается. Лев Михайлович решил накалить атмосферу пожарче, надо было дать прочувствовать, что приказы даются для того, чтобы их исполняли.

- Я не могу отменить приказ комдива, да и не собираюсь. Наоборот, прикажу направить дело в трибунал и потребую разжалования Бойкова. И впредь недостойных командиров буду смещать и судить независимо от рангов и положений. - Доватор не говорил, а чеканил каждое слово.

Атланов морщил лоб и покусывал губы. Взглянув на Бойкова, он вдруг изумился. На лице полковника млела страшная в своей бессмысленности улыбка.

- Строговато, но мудро, - резко кивнул головой Панфилов.

- Бригадный комиссар Шубин, за вами слово, - пытливо посматривая на военкома, проговорил Доватор.

Лев Михайлович чувствовал, что они с Шубиным хорошо поняли друг друга.

- Да что здесь говорить. - Михаил Павлович поднялся со скамьи и оправил китель. - Я не хочу сейчас говорить, кто прав и кто виноват. От нас Родина требует напряжения всех сил. Нам партия приказала не только отстоять Москву, но и разгромить врага. Задача трудная. Нам, старшему командному составу, это хорошо известно. Но мы ее выполним, потому что у большевиков невыполнимых задач не существует.

Михаил Павлович, качнув крепкое туловище, заложил руки за спину, медленно прошелся из угла в угол.

- Я думаю, полковник Бойков не трус. Он опытный и волевой командир, не раз доказывавший это на деле. Мне кажется, следует дать ему возможность загладить свою вину. Пусть докажет, что он настоящий советский офицер. Над исправлением ошибок в первую очередь должны трудиться мы, начальники, веско заключил он.

Атланов кивнул головой и облегченно вздохнул. Бригадный комиссар все подытожил с неумолимой правдивостью. Доватор с торжествующей улыбкой посмотрел на Жаворонкова, явно гордясь своим комиссаром. Он мужественно заявлял не только о чужих ошибках, но и о своих собственных.

Панфилов, подойдя к Шубину, крепко пожал ему руку и, изменив своему правилу говорить коротко, сказал с шутливым-многословием, ни к кому не обращаясь:

- Это называется сначала попотеть, а затем попеть... Хорошее правило. Умереть и вновь воскреснуть!..

Подойдя к растерянному Бойкову, он с присущей ему откровенной простотой добавил:

- Не обижайся, полковник. Моральное взыскание для честного человека страшнее смерти. Пойми, друг, что генерал Доватор не пугал тебя, а пытал страшной пыткой. Думаешь, нам легко посылать полковника в солдаты?

- Знаю, Иван Васильевич! Мне доверяет командование, и мне больнее всего потерять это доверие. Страшна не смерть - страшен позор.

- Это верно, - подтвердил Панфилов.

Бойков, вытерев папахой влажный лоб, надел ее на голову и, подойдя к генералу Атланову, попросил разрешения немедленно выехать в полк. Атланов молча вывел его на кухню и, взяв за пряжку ремня, спросил:

- А почему не хочешь ужинать? - Комдив устало улыбнулся. В уголках его губ резко обозначились морщинки. Глаза смотрели мягко и добро. - Тебе надо выпить стакан водки и отдохнуть. Так или нет?

- Так, Иосиф Александрович. Стакан водки выпью, но ужинать не могу, поверь...

- Верю. Однако на рассвете атака. С голодным желудком много не навоюешь. Предупреждаю, Виктор! Действовать надо без фокусов. Людей беречь и самого себя тоже. Иначе я тебе пропишу и валерьянку... Никаких обещаний мне не нужно. Я тебе доверяю по-прежнему. За дружбу нашу кровь отдам!

- А ведь это, Иосиф Александрович, для меня самая лучшая ласка.

И, только выехав на коне из ворот, Бойков понял все значение последних слов командира дивизии. Конь пошел широкой, плавной рысью. В лицо полковнику ударил морозный воздух. Казалось, он освежал не только прокуренное горло, но и облегченно забившееся под полушубком сердце. Бойков дал коню свободный повод. Мелькали дремавшие под снежным покровом избы. На окраине, по лесной проселочной дороге, изломанным строем, гремя снаряжением и хрустя по свежему снегу, еще не растоптанному валенками, входила в село пехота.