Знойная параллель - Валентин Рыбин

— Неужто только из-за денег? — спрашиваю с претензией. — А энтузиазм?

Катя вмиг перехватывает разговор. Скривила губы в ухмылке:

— А шестнадцать часов в сутки за штурвалом — разве это не энтузиазм?! Да наша фамилия с доски почета не сходит. Будете на усадьбе, взгляните на доску почета!

— Энтузиазм, конечно, есть, — начинает философствовать Мирошин. — Сейчас без него и шагу не сделаешь. Так вот сядешь и думаешь: надо, надо туркменскому народу помочь! Без воды ведь столетиями он находился! Ну и, конечно, тут силы будто бы удваиваются, а то и утраиваются. Тяжело, но работаешь. Мускулы дрожат и свинцом наливаются, но все равно вкалываешь.

— Ну, теперь тебе легче будет, — говорю я Мирошину. — Вот сменщика тебе привезли. Знакомься: Иван Земной.

Мирошин замолчал. Побледнел заметно. Катя — эта быстрее освоилась. Заговорила с вызовом:

— А зачем ему сменщик? Никакого сменщика ему не надо. Он и один хорошо управляется. Ну, скажи им, чего ты молчишь? — закричала она на мужа. — А то разжалобился, дурак. Мускулы у него дрожат, руки свинцом наливаются, чтоб тебе пусто было!

— Да оно, конечно, — бормочет Мирошин. — Это, так сказать, для красного словца. Шестнадцать часов проработаешь — и не чувствуешь их...

Теперь понятно, какой ценой даются Мирошину тысячи. Один на бульдозере. Вкалывает за двоих, да еще и помощником у него — жена.

— Легче будет вдвоем с Земным. Посменно вы рекорд всесоюзный поставите, — вразумляю его.

— Может, и поставят! — опять ввязывается Катя. — Но сутки-то не прибавишь! Со сменщиком можно вконец машину загнать. Муж будет шестнадцать часов на ней, да ваш Земной — восемь: как раз двадцать четыре часа. А когда же мотору отдыхать?

— Ну, ладно, — заговаривает Ковус. — Мне все ясно. Работаете вы, товарищ Мирошин, очень хорошо. Но сменщик вам положен и он будет. Давай, Земной, занимай место в соседнем домике.

Посидели мы еще с полчаса. Я порасспросил обо всем, что требовалось. Потом отправились с Ковусом вновь в поселок...

Время бежит быстро. Лето давно уже закруглилось. Осень властвует в Каракумах. Дни еще теплые, а ночью холодно — до зубной дрожи. Да и однообразие донимать начинает. Встаем чуть свет. Завтракаем в потемках. Отправляемся на пикеты. Еду то к экскаваторщикам, то к бульдозеристам. В Ашхабад, в свою газету отправил несколько материалов, в том числе и очерк о Мирошине. Очерк я так и назвал «Ас пустыни». Вскоре его опубликовали. Тут, в Кельтебедене — полный ажиотаж. Узнали, что очерк написан мной: особое уважение стали оказывать. Потом вышел в газете репортаж «25 километров по трассе». В нем почти все кель-тебеденцы фигурируют. И обо всех упомянуто добрым словом. В день, когда привезли газету с репортажем, Шумов с женой затащили меня к себе и принялись угощать джейраниной. Ковус с пикетов возвратился, прочитав, тоже повеселел: о нем много хороших слов. Сел на корточки, уткнулся в развернутые полосы и головой закачал:

— Ну, ты даешь, Природин. Клянусь — все правильно. Прямо срисовал.

Посидели, поужинали, в преферанс сыграли. Утром Ковус уехал в Мары.

Когда я проснулся, его уже не было. Я позавтракал и сел за очередной материал о строителях. Работал без передышки до самого обеда. Получилось что-то в виде публицистического рассказа. Тут почту привезли, как всегда, на вертолете. Понес письмо пилоту: довезет до Мары, а там бросит в почтовый ящик. Рядом с ним — приезжие какие-то. Интеллигентные люди с рюкзаками. В плащах, в шляпах. Двое. Я передал конверт пилоту и — к ним. Оказывается, это ребята из областного комитета физкультуры. Один спрашивает недовольно:

— Вы что ли писали критическую статью о том, что на канале не ведется никакой спортивной работы?

— Допустим я, — отвечаю ему в тон. — А по-вашему, значит, есть?

— Нет, что вы, — сбавляет он в тоне. — Просто я хотел оказать, мы приехали организовать физкультурный коллектив. Мячи, сетки привезли.

— Это другой разговор, — отмечаю довольно. — Тут хоть и сплошной песок, но все равно что-то можно сделать. Хотя бы волейбольную площадку.

— Все сделаем, — обещает инструктор. — Просто у вас тут люди ленивые. Могли бы и без нашей помощи. Привыкли на всем готовом.

Видимо, кто-то из механизаторов слышал, как приезжие поносили кельтебеденцев. Ничего пока им не сказали. А вечером — ЧП.

Приходят спортсмены в столовую. А там Аскад со своими дружками распивают бутылку. Воспользовались отсутствием Ковуса, решили хлебнуть.

— Здравствуйте, — говорят приезжие.

Аскад уже был навеселе. Только веселье у него особое. Мрачно оно у него проходит. Бычится, злится, грубит. Вот и сейчас: поднял на гостей пьяные глаза.

— Снимите шляпы...

Спортсмены — люди деликатные. Сделали вид, что не расслышали. Тогда Аскад ударяет кулаком по столу и орет:

— А ну-ка, снимите шляпы перед рабочим классом!

Спортсмены оскорбились, дали достойный ответ. Тогда Аскад вскакивает и за бутылку хватается. Повариха высунулась из окна, кричит на гостей:

— Да уйдите вы от греха подальше! Неужели не видите, что ребята подвыпившие?

Те к двери и — во двор. Аскад со своими братцами за ними.

— Снять шляпы! — орет. — Я приказываю снять! Интеллигенция гнилая! Я вам покажу, как оскорблять рабочую честь!

Гости бежать. Аскад с дружками — за ними. Спортсмены врываются ко мне. Дышат тяжело, а я пока понять не могу, что происходит. Тут Аскад на пороге, с бутылкой:

— Пусть снимут шляпы и извинятся, интеллигенты дохлые!

— Погоди, Аскад, — строго выговариваю я. — Брось бутылку. Почему они должны извиняться?

— Да эти же интеллепупы нас лентяями обзывали, когда с вертолета слезли. И вы тоже вместе с ними были, писатель. Вы тоже хорош!

— Уймись, Аскад! — наступаю на него. — Проспишься, каяться будешь за свои выходки. Люди тебе мячи привезли, форму спортивную, сетки волейбольные, а ты на них руку поднимаешь.

Аскад совсем набычился, требует одного: пусть докажут, что зла не имеют. Пусть снимут шляпы и раздавят с ним вместе «пузырек!»

— Да мы с удовольствием! — восклицает инструктор. — Мы же к вам, так сказать, с дружеским визитом. Чего-чего, а «пузырек» мы с вами согласны освоить.

Перемирие состоялось. Спать легли где-то в одиннадцать. Утречком Аскад подался на пикет, а спортсмены занялись устройством волейбольной площадки. Все, кто был свободный от смены, помогали им или топтались рядом, покуривая. Затем играли в волейбол. На весь поселок разносились звуки судейского свистка. Я тоже играл. И душа у меня радовалась. В самом деле, стоило в тяжелый быт огрубленных пустыней людей внести небольшое разнообразие, как сразу весь поселок преобразился.

Все возбуждены, веселы. Только один Аскад не весел. С похмелья голова у него болит, а выпить нечего. Все вчера прикончили. Ходит, как затравленный медведь, вздыхает тяжко.

Ложимся поздно ночью, а он все еще стонет, приговаривает:

— Сколько я зарекался ее не пить... Опять соблазнился. О боже мой, о аллах, хотя бы глоток!

Примерно в час ночи приехал Ковус. Я слышал сквозь сон, как он тихонько разделся и лег. Он же и проснулся самым первым. И нас всех на ноги поднял неистовым криком:

— Куда чернила делись?! Привез целую бутылку, на тумбочку поставил... Теперь бутылка пуста, ни капли нет. Где чернила?!

Ковус выскакивает во двор. Аскад стоит, ухватившись рукой за угол домика. Он орет и стонет, а изо рта его потоками извергаются чернила.

— А, изверг! Налопался! — злорадствует Ковус. — Думал, я тебе водку под нос поставил. Схватил и выпил?! Нет, друг...

— Ой, умираю! — со стоном вопит татарин. — Ой, мамочка!

Я выбежал к ним. Понял, в чем дело, побежал за медсестрой. И сам Аскад, весь залитый чернилами, несется следом за мной и приговаривает:

— Молока надо! Молока!

Подняли медсестру. Открыла она кухню, вынесла в ковше молоко. Выпил и опять...

Думали умрет. Спасали, как могли. Ничего, выдюжил. Только осунулся немного. И ухарства как-то сразу в нем поубавилось.

После этого случая Ковус стал обращаться с ним, как с самым никудышным знакомым. Говорит однажды ему:

— Мне стыдно, Аскад, жить с тобой под одной крышей. Чернила выпил — это ничего. Еще привезу. Но ты знаешь — кто похмеляется чернилами? Это такая категория пьяниц, которая вообще не поддается никакой классификации. Единственное, чем ты можешь оправдаться перед народом, это геройским поступком.

— Каким геройством? — спрашивает уныло Аскад.

— О «восемнадцатом» слышал?

— Ни о каком «восемнадцатом» ничего не знаю, — отвечает Аскад.

— Так вот знай. Рядом с Мирошиным находится экскаватор под номером восемнадцать. С месяц назад мы посадили на него двух младенцев из училища механизации. Они покопались на нем немного и сбежали в Байрам-Али, откуда приехали. Экскаватор уже раскулачили. Нашлись такие. Видимо, наши, но разве узнаешь кто? Придется тебе искать запчасти и самому делать ремонт. Потом будешь все время на нем работать.