Ничейной земли не бывает - Вальтер Флегель

В этот момент генерал Вернер увидел полковника Шанца, который неожиданно появился из-за кустов терновника. Раздвинув их, Шанц подтянул к себе цветущую ветку и понюхал. Утром, когда началось наступление, генерал лишь мельком видел полковника.

В прошедшую ночь Шанц, сам того не желая, заставил говорить о себе многих. Историю с пропавшими автоматами генерал Вернер слышал дважды: сначала из уст полковника Бредова, а чуть позднее от полковника Хемпеля, которому доложил о случившемся сам Шанц. Правда, время не позволило офицерам развернуть принципиальную дискуссию по этому вопросу. Одни поддержали полковника Бредова, другие разделяли мнение начальника политотдела, который во всеуслышание заявил: «Я бы поступил точно так же, как полковник Шанц. И вообще, не следует забывать о том, что жизнь диктует принципы, а не принципы диктуют нормы жизни…» Генерал Вернер своего мнения не высказал, но решил, что поговорит об этом более обстоятельно, как только позволит обстановка.

Сделав несколько шагов навстречу Шанцу, генерал невольно подумал о том, что теперь некоторые офицеры станут еще больше злословить по поводу демократичности Шанца. К ним, безусловно, примкнет и полковник Бредов.

Разрешая подобного рода конфликты, генерал Вернер опирался на собственный опыт, которого у него было предостаточно. Конкретная ситуация всегда подскажет, к какому средству следует прибегнуть. Шанцу и офицерам, подобным ему, генерал всегда доверял. Подполковник же Кристиан, как обычно, думал только о себе или вообще ни о чем не думал. Когда Кристиан увидел оставленное на бруствере окопа, никем не охраняемое оружие, он, вероятно, сразу же вспомнил об уставных положениях и счел, что поступает в строгом соответствии с ними. А Бредов? Утром полковник рассказывал о случившемся так, как будто это произошло в офицерской палатке, у него на глазах, а не на позиции роты.

Посмотрев на Шанца, генерал сразу же заметил, что вид у полковника такой, будто он только что проснулся. Генерал молча пожал ему руку и почувствовал, как она слегка дрогнула. Не выпуская руки Шанца, Вернер повернул ее ладонью кверху и заметил свежие волдыри.

Перехватив любопытный взгляд генерала, Карл усмехнулся и сказал:

— Как говорят, принимал непосредственное участие в дооборудовании позиции в инженерном отношении.

Генерал молча кивнул. Он и без того уже знал, что Шанц ночью помогал солдатам отрывать окопы. Вернеру нравился этот человек, нравился по многим причинам, и не в последнюю очередь тем, что, часто бывая в частях, он как бы случайно всегда оказывался на самых важных и ответственных участках.

Вернер вполне допускал, что столь успешное продвижение частей дивизии на сегодняшнем этапе учений не обошлось без вмешательства Шанца. «Солдатское радио», можно сказать, молниеносно разнесло по подразделениям весть о пропаже автоматов, а вслед за тем и о том, как и кем они были найдены. Генерал даже предполагал, что в громкое и протяжное «ура», с которым солдаты бросились в атаку, среди сотен других голосов вплелся и голос Шанца, который вполне мог оказаться в первом эшелоне наступавших. Он даже мог первым крикнуть это «ура». Сначала его подхватили те, кто находился поблизости от полковника, а затем оно разрослось в широкое, громогласное «ура», докатившееся до позиций «противника».

Вернер и Шанц прошли мимо офицеров.

— Ты, случайно, не знаешь, кто первым закричал сегодня «ура»? — как бы между прочим поинтересовался генерал.

Шанц покачал головой и сказал:

— Пока нет, но вечером буду знать.

— В принципе это не столь важно, — заметил Вернер.

И Шанц согласился с комдивом. Первым крикнуть «ура» мог и солдат, и унтер-офицер, и кто-нибудь из офицеров. Крикнул, подгоняемый чувством радости, что они уже недалеко от цели и она вполне достижима. А может быть, кто-то вдруг почувствовал, что силы у него на исходе да и другим, судя по всему, нисколько не легче, вот он и крикнул, чтобы подбодрить и воодушевить себя и других. А сейчас было действительно не столь важно, кто крикнул первым, важно то, что крикнул и всколыхнул других.

Дым от разрывов и стрельбы превратился в тяжелый сизый туман, сквозь который с трудом просматривались контуры танков и бронетранспортеров. Зато реку было видно хорошо, так как течение отгоняло сизую пелену дыма в сторону. Понтонеры уже заканчивали наведение переправы. Еще несколько понтонов — и мостовики зацепились за вражеский берег. А через минуту по понтонному мосту пошла первая машина. Это был большегрузный советский автомобиль, один из многих, на которых к берегу реки доставляли части понтонов.

Как только грузовик въехал на мост, генерал Вернер снова засек время. В этот момент к нему подошел генерал-полковник Беляев и, взяв из рук Вернера часы, сверил со своими. Покачав головой, он посмотрел на переправу, по которой пошел первый танк, снял папаху и провел рукой по седым волосам. Другой рукой, с папахой, он несколько раз похлопал себя по бедру и громко выкрикнул чье-то имя.

К генералу подбежал молодой лейтенант, с копной черных волос, держа в руке небольшой чемоданчик. Потом лейтенант открыл его и придвинул поближе к генералу. Беляев достал из чемоданчика термос с кофе и несколько стаканчиков из толстого стекла и подал один из них генералу Вернеру, другой — генерал-лейтенанту Клинкману, третий взял себе, а пять остальных роздал офицерам. Открутив колпачок термоса и вынув пробку, генерал разлил кофе по стаканчикам, рассказывая при этом, что в войну он служил в инженерном полку в армии генерала Чуйкова, ставшего впоследствии маршалом. Их легендарная армия прошла с боями длинный и нелегкий путь от Сталинграда до Берлина. Немало славных побед было одержано на этом пути, немало чарок поднято и выпито по их поводу. Правда, пили тогда не из современной посуды, а из простых алюминиевых стопок, но водка была отменной.

И, подняв свой стаканчик, генерал Беляев улыбнулся Вернеру и сказал:

— А мы с вами, генерал, давайте выпьем за мост и за наших славных солдат горячего кофе!

Через десять минут генерал Беляев вместе с сопровождающими переправлялся на противоположный берег. За его машиной ехали еще пять машин. Генерал высунулся из окна и что-то крикнул солдатам, а они моментально прореагировали на слова генерала и откозыряли ему, а некоторые даже помахали рукой.

Генерал Вернер остался на КП. Полковник Шанц уехал вместе со всеми, заявив, что ему обязательно нужно увидеть майора Виттенбека.

Двадцать четыре минуты и двенадцать секунд понадобилось мостовикам, чтобы навести через реку понтонную переправу. Это было рекордное время, тем более если учесть, что наводилась переправа после утомительного марша, да еще через реку, уровень которой превышал расчетный. Затраченное время почти на шесть минут оказалось меньше нормативного, соответствующего оценке «отлично», а это было важнее любого рекорда.

Генерал Вернер от души радовался этой удаче, и радовался отнюдь не за себя или за полковника Бредова, поскольку не считал это результатом умелого управления и организации. Мастерское наведение переправы он ставил в заслугу самой инженерной роте, мостовикам, которые смогли уложиться в такие короткие сроки.

Вернер радовался еще и потому, что хорошо знал: солдаты, унтер-офицеры и офицеры его дивизии трудились отнюдь не ради этих минут и секунд и уж совсем не потому, что где-то за их спиной стояли, наблюдая за их действиями, командиры. Просто воины сознательно относились к своим обязанностям. Генерал Вернер был глубоко убежден в том, что с такими людьми он выполнит любое задание командования, направленное на защиту завоеваний ГДР.

Генерал Вернер стоял над рекой, засунув руки в карманы шинели и крепко прижав их к туловищу, но стоял он в такой позе не потому, что ему было холодно. Его душу переполняла радость. Со своего КП он смотрел на колонны подразделений, проезжавшие в строго определенном порядке по понтонному мосту на противоположный берег. С того берега им предстояло двинуться вперед, в направлении, которое показывала жирная красная стрела, начерченная на карте комдива. И вдруг к охватившей его радости внезапно примешалось острое чувство боли: он снова вспомнил о своей дочери Катрин и ощутил в этот момент ее утрату особенно сильно и мучительно.

Глава 7

Не доехав нескольких километров до селения, Фридерика свернула на полевую дорогу и мчалась по ней до края леса. Вскоре перед ней развернулась большая лужайка, буйно заросшая цветами и травами. По утрам и вечерам здесь нередко собирался туман и расползался отсюда по всей лощине, используемой как заливной луг. В дождливую пору часть лощины заполняла вода, образуя внушительный залив, похожий на реку.

Фридерика бывала в этих местах и раньше, и каждый раз она любовалась этой изумительной картиной.