Ключи от королевства (СИ) - Жюльетт Сапфо

доставили королю брат и сестра Монсегюры, эти волки в овечьей шкуре, произносившие сладкие слова, но жаждавшие власти и престола. Граф Эберин Ормуа, господин Сантонума, не был таким. Он стремился только к тому, что возвышает душу, мечтал о прекрасном будущем для Ареморского королевства и уважал только то, что разумно. Как и мастер-приор Тарсис, считавшийся его наставником, он стремился к истине и справедливости.

Король Сиагрий обручил своего старшего сына и наследника с дочерью графа Гослана Монсегюра в интересах своей династии и Аремора. Всем представлялось, что после Сиагрия, властно державшего в твёрдых руках кормило власти, не останавливавшегося перед тем, чтобы показать врагам силу своего оружия, его преемник продолжит расширять владения королевства. Однако Фредебод, под влиянием Великого мастера-приора Тарсиса, который с одинаковой решимостью распоряжался в светских и церковных делах, обеспечил стране спокойное, мирное правление.

Граф Гослан Монсегюр-Блокула считался при дворе великим хитрецом. Он всю жизнь трезво и с разумной долей цинизма смотрел на вещи и мечтал о том дне, когда Аремором станет править один из его детей: сын Раймунд или дочь Розмунда. Король Фредебод, сочетавшись браком с Розмундой, не догадывался, что в лице его юной красавицы-жены, которую ему сосватал отец, в его дом вползла змея.

Граф Эберин Ормуа был тем человеком, который, пережив казнь отца, обвинённого в заговоре против короля Сиагрия по навету Раймунда, мог бы удержать Фредебода от роковой ошибки. Но он не стал вмешиваться в интриги ареморского двора. Он просто сложил с себя маршальские полномочия и уехал из Аремора, чтобы оставшиеся годы провести в гордом уединении под сенью родительского дома…

Несколько дней и ночей подряд метался Эберин, не находя себе покоя. Взбудораженный, не помня о еде и отдыхе, он весь был во власти дурных предчувствий. Как-то среди ночи, не выдержав этой пытки, Эберин встал с постели, дошёл до порога, держась за стену, но, пройдя ещё несколько шагов по тропе, осел на землю. У него открылась рана в бедре, из-за большой потери крови совсем не осталось сил. Ансварт, разбуженный стоном раненого, перетащил его обратно в постель. Эберин тут же забылся в тяжёлом тревожном сне.

А ближе к рассвету, когда рана снова напомнила о себе мучительной болью, он вдруг услышал голос, который звал его по имени.

— Кто ты? — спросил Эберин, пристально вглядываясь в темноту.

— Твой друг, — ответил из неё некто безликий.

— Что тебе нужно?

— Я хочу спасти твою жизнь и престол Аремора.

— Моя жизнь в опасности?

— В смертельной.

— Из-за интриг Монсегюров?

— Из-за самозванца.

— Что же он собирается сделать?

— Избавиться от тебя.

— За что?

— За разоблачение, которым ты можешь погубить его.

— Но я в силах защитить себя и Аремор!

— Ты один и ты ранен. Ты не сможешь защитить ни себя, ни Ирис, ни королевство, пока не окрепнешь. Оставайся здесь и жди знака, который даст тебе Судьба.

— Как я об этом узнаю? Каким он будет, этот знак Судьбы?

— Ты почувствуешь его сердцем…

Слабые отзвуки таинственного голоса растаяли, и теперь со стороны дверного проёма до Эберина долетали звонкие птичьи голоса. Эберин открыл глаза и увидел, что пещера заполнена дневным светом. Он не мог, как ни старался, найти объяснение тому, что слышал. Может быть, ему всё приснилось? Может, это был бред, вызванный горячкой и слабостью? Тогда отчего у него такое ощущение, будто ему доводилось и прежде слышать этот голос? Кто мог прийти в пещеру, чтобы предупредить его? Кто ещё мог знать о тайне, которую он поклялся хранить до решительного часа?..

Увидев, что раненый проснулся, Ансварт поспешил подойти к нему со своим питьём, настоянным на целебных травах.

Боль в ране затихла, и Эберин осторожно приподнялся.

— Я слышал голос, — заявил он в надежде узнать от старика объяснение тому, что произошло перед рассветом.

— Голос? Чей? — Ансварт посмотрел на него, широко открыв удивлённые глаза. — Кроме нас двоих здесь никого не было.

Эберин не собирался спорить со стариком — у него не было причин не верить ему.

Глава 25

Ирис, с рукодельем в руках, сидела на круглой бархатной подушке в глубокой нише у окна. Лицо её было задумчиво и печально. После размолвки с Адальриком, когда юноша на своё предложение руки и сердца получил от неё отказ, они больше не виделись. Вопреки внешней невозмутимости, которая изумляла служанок (те судачили о гордячке с севера, и их шепотки долетали до ушей маркиза), тайная тревога и страх перед неизвестным будущим мучили девушку. Она могла только гадать, какое наказание за строптивость придумает для неё Чёрный Вепрь, но твёрдо знала, что никакие силы не принудят её уступить.

Ах, если бы только она не была наследницей ареморского престола, если бы её судьба не соприкоснулась с судьбами могущественных людей королевства, всё могло бы сложиться иначе!.. Кажется, она смогла бы даже отказаться от титула правительницы Фризии, уступив его самому храброму и мудрому мужчине племени, и посвятить себя простой и уютной семейной жизни… Оба титула, которые ей пророчили и из-за которых возникло столько жарких споров, она с радостью обменяла бы на титул благочестивой супруги молодого маркиза Тревии. Да, наверное, она бы согласилась на это, но — в иных обстоятельствах! В иных! Ведь она понимала, что, даже если бы помыслы Адальрика были чисты и далеки от выгоды, он не сумел бы избавиться от влияния своего отца. Робкий и нежный росток любви, который мог бы в скором времени превратиться в пышный и яркий цветок, был безжалостно затоптан тяжёлым сапогом маркиза Гундахара. Возможный брачный союз, который мог бы соединить два пылких сердца и осчастливить две молодые жизни, рассыпался под гнётом корыстных желаний и тщеславных стремлений…

Ирис невольно вздрогнула, услышав протяжный ржавый скрип, — обитая железом дверь открылась, впуская в покои незнакомую посетительницу.

Волосы, с медовым отливом сквозь седину, выбивались из-под глубокого капюшона, надвинутого на морщинистый лоб; уголки бледного рта были чуть приподняты как будто в смутной улыбке; светло-голубые глаза, под поредевшими, тоже седеющими бровями, глядели пытливо, зорко.

Женщина вошла смело, но, сделав пару шагов в сторону Ирис, вдруг остановилась. Слегка склонив голову, она приветствовала девушку, однако с места так и не сдвинулась.

— Няня, ты ли это? — вскричала изумлённая Ирис и, вскочив с каменного выступа, бросилась в объятия гостьи. — Но что же с тобой сделалось за те годы, что мы не виделись? Ты поседела и высохла, твой стройный стан сгорбился, руки стали костлявы и жилисты! А ведь я помню, что прежде ты была первой красавицей в