Блики - Виталий Цориев

Они допивают чай, Даша моет посуду. Обменявшись несколькими дежурными фразами со своим другом, Джохар говорит, что им пора идти – тот предлагает остаться, у него есть бутылка виски, но Джохар отказывается – ему завтра на работу и он решил, что остаток ночи будет спать у Марины. Они прощаются, выходят на улицу, Джохар спрашивает у Даши, где она живет, оказывается, совсем рядом. Они прогуливаются по ночному городу – машин и прохожих почти совсем нет, жара спала и воздух посвежел. Даше эта прогулка кажется романтичной, Джохар же испытывает не свойственное ему чувство тоски, словно он совсем недавно приехал сюда, в этот чужой город, и еще скучает по родным местам.

8

Проводив Дашу до подъезда дома, в котором живет ее парень, обняв и поцеловав ее на прощанье, Джохар идет обратно, к освещенной фонарями улице, через темные дворы, плотно заставленные припаркованными авто, раздумывая по пути, почему ему хочется вернуться к Марине – неужели потому, что он привык к ней, к её доброте? Жизнь с ней кажется размеренной, слегка монотонной, но, может быть, это именно то, что ему нужно сейчас – так ему проще будет разобраться с собой, найти внутреннее равновесие, не наделать ошибок.

Наконец, срезав путь по призрачной детской площадке и обогнув серый кристалл здания с отраженным в стеклах лунным небом, он оказывается на знакомой улице – широкая автомобильная дорога пуста, высаженные по краям тополи почти беззвучно трепещут на теплом летнем ветру, все залито электрическим светом фонарей, неестественно-оранжевым, мертвенным. Он идет по тротуару, разглядывая подвижные узоры теней под ногами – его собственный темный силуэт то и дело сливается на неровном асфальте с проекциями листвы и ветвей. Он слышит смех с другой стороны улицы – там стоит несколько парней, он не видит, сколько именно, так как большая часть их компании скрыта мраком, на виду, спиной к Джохару, стоят лишь двое – их головы обриты, один из них лопоух настолько, что это бросается в глаза даже с такого расстояния. Он идет дальше, слегка ускоряя шаг – ввязываться в драку ему сейчас совсем не хочется. Он проходит еще метров двести, прежде чем свет фонарей гаснет – их отключают в три часа ночи, чтобы сэкономить энергию. При слабом лунном свете все кажется еще менее реальным – тени отвоевывают территорию, сгущаются, разливаются густым потоком из-под кустов. Он уже близко, осталось пройти совсем немного, потом свернуть во двор – он нащупывает в кармане ключи от подъезда и от квартиры, представляет заспанное лицо Марины, проснувшейся из-за стука железной двери.

Тихие шаги сзади, совсем рядом, он не успевает повернуться, подпустив к себе чужака слишком близко. Тяжелый стальной прут с размаху опускается ему на голову, он дергается в сторону, стараясь избежать прямого удара – ребристый кусок арматуры обдирает ухо и кожу с головы, но не раскалывает череп. Джохар успевает ударить кулаком в челюсть напавшего на него парня, заставив его отступить назад на шаг и прижать ладонь к губам, но через миг видит, что тот не один – из темноты за его спиной появляются еще трое, все со стальными прутьями в руках. Кровь струится по шее Джохара, пропитывает футболку. «Бежать», мелькает в его сознании одно из последних слов, потом лопоухий делает выпад и ударом сбивает его с ног. Он закрывает голову руками, стараясь ее защитить и чувствуя, как на ставшее чужим тело ритмично опускаются прутья, ломая кости, разрывая сухожилия и мышцы.

– Погодь, Шайтан хотел позырить, как он сдохнет, он должен сказать ему напутственное слово! – Чей-то дебильный голос останавливает удары, затем они волокут его изломанное тело по асфальту, и Джохару кажется, что проходит целая вечность – он смотрит на верхушки тополей, на бесконечное пространство над ними, на далекие звезды, чьё розовое мерцание совпадает с пульсацией его боли. Наконец, его сломанные руки отпускают и они падают, словно плети, он ударяется затылком о бордюр. Звезды горят все ярче, соединяясь друг с другом нитями света и словно образуя паутину, которая вот-вот должна накрыть землю своим коконом целиком. Потом свет закрывает нависшее над Джохаром лицо – впалые морщинистые щеки, поросшие седой щетиной, зловонное дыхание.

– Узнал меня, сука? – голос с хрипотцой, уродливый оскал. – Чё ты там мне говорил? Зубы мне выбьешь и заставишь ими подавиться? Так давай, че лежишь-то?

Лопоухий начинает ржать, к нему присоединяются и другие.

– Эй, пацан, дай-ка мне свою палку. Я этой черножопой мрази преподам урок, как нужно со старшими говорить.

Лысый мужичок берет стальной ржавый прут, подходит сбоку к голове Джохара и опускает его несколько раз на его сжатые челюсти: первый удар разрывает губы и забивает осколками зубов, смешанными с липкой кровью, его горло; второй выламывает нижнюю челюсть так, что она отделяется от головы и повисает на лоскутьях где-то рядом с кадыком; третий, четвертый и пятый удары превращают всю нижнюю половину лица в сплошное месиво. Мужичок распрямляется, втягивает в себя сопли из носа и отхаркивает их на уже мертвого Джохара, вызывая этим восторг у своих ребят, тупых, но зато послушных, физически сильных, готовых на все, чтобы отстоять авторитет своего вожака.

9

Вспышки радужного света, благоговение, блаженство. Чистая энергия его души несется в разноцветном потоке частиц, она с легкостью переносится из одного мира в другой, для нее нет границ, все для нее проницаемо, его тело словно взорвалось в оргазме. Чтобы обрести форму, он должен проникнуть в плоть пространства и времени, должен оплодотворить мир своим присутствием, словно сперматозоид яйцеклетку.

Какие-то воспоминания мелькают напоследок в его растворенном настежь сознании, рисунок его жизни становится завершенным, он впервые смотрит на него со стороны, испытывая при этом восторг. Пульсация капилляров, наполненных кровью, слипшаяся плоть. Он хочет возвращаться туда еще и еще, хочет сыграть все роли, какие только можно вообразить, но мост из света начинает распадаться перед ним, и он понимает, что путь назад закрыт – его личность перестает существовать, теперь он просто яркий свет, которым озарено все вокруг.

10

Старая женщина с животом, с отвисшей грудью, с выкрашенными в каштановый цвет волосами заходит в класс. На ней растянутая бесформенная кофта, заправленная в серую, изношенную юбку, разошедшиеся швы которой заштопаны в нескольких местах. На ногах – толстые чулки и кондовые туфли-башмаки. Галдеж детей раздражает ее, и она непроизвольно морщится: тонкие седые волоски усов на сморщенной верхней губе, похожие на нити паутины; красный от лопнувших капилляров нос. Подойдя к своему столу, она поворачивается лицом к ученикам: они не замечают её, продолжают кричать, смеяться, она для них словно призрак. Опершись рукой на край столешницы, она готовится произнести какую-нибудь из заготовленных заранее фраз, чтобы привлечь их внимание и заставить замолчать, но никак не может найти подходящую и около минуты просто стоит и смотрит на каждого из них по очереди своими мутными, словно у выброшенной на берег рыбы, глазами. Её губы беззвучно шевелятся, то смыкаясь, то размыкаясь так, как будто она шепчет проклятья себе под нос. Хорошо воспитанные дети, в основном девочки, заметив это, перестают говорить, поворачиваются лицом к доске и открывают тетради с домашним заданием, выказывая прилежание, но большая часть класса продолжает игнорировать её. Она вспоминает про зажатую в кулаке связку ключей, перехватывает их шишковатыми пальцами так, чтобы один из них торчал наружу и начинает стучать им по столешнице, покрытой оргстеклом. Резкий звук ударов заставляет стихнуть шум детских голосов.