Семь сувениров - Светлана Еремеева

Приступы холода подступали постоянно, но после последнего убийства я боялся повторений, я даже научился, как мне казалось, задерживать приступы, прерывать их развитие, заглушать на корню. Но вот, получив очередной отказ от потенциального работодателя, я возвращался домой. Было уже поздно. Я ехал в полупустом трамвае. Тащились долго через весь город. Когда проезжали через Фонтанку, мне почему-то неожиданно стало плохо. Это были не просто покалывания в руках, это были судороги и боль во всем теле… Вот… Я встал и пошел по салону вперед. Надо сказать, я почти ничего не видел в тот момент. Мне еще никогда не было так больно. Трамвай подъехал к остановке. Двери открылись и девушка, которая стояла у дверей, стала выходить из вагона. Я направился за ней. На улице мне стало еще хуже. Холод был просто чудовищный. Я шел за ней, еле держась на ногах, еле различая ее саму… Но шел… Не отрывался… Она не замечала меня. Шла… Думала о чем-то своем. Видимо, ей было так же несладко, как всем в 92-м… Одета была бедно. Куртка не по сезону. Очень худая. Я до сих пор помню…

– Помните?!.. – прогремел голос Шахова.

– Да…

– Это хорошо, что помните! Надеюсь, что не забудете до гробовой доски.

Николай услышал шепот. По всей видимости, Волков просил Шахова не перебивать Радкевича. Шахов резко поднялся со стула и стал расхаживать взад-вперед по кабинету. Кто-то зажег сигарету. Выдохнул. Скорее всего, Волков.

– Ну продолжайте же! – гаркнул откуда-то издалека Шахов.

– Продолжаю… – прохрипел Радкевич. – Продолжаю… Она шла. Я за ней. Начался дождь. Мои шаги были совсем неслышными. Я положил руку в карман, нащупал нож. Когда я нажал на рычажок, лезвие выскочило и разрезало карман куртки. Я быстро переместил его, чтобы никто не заметил. Она тем временем свернула во двор. Там было темно. Все фонари разбиты. Все это было мне на руку. Я ускорил шаг. Она шла по направлению к одному из домов. На площадке перед домом никого не было. Да и вообще вокруг не было ни души. Сообразив, что нужно было действовать быстрее, я ускорил шаг, а затем побежал за ней. Она не слышала. Не реагировала, хотя грохот моих башмаков разрывал тишину двора. Видимо, она очень глубоко ушла в себя. Ничего не замечала вокруг. И вот я догнал ее. Слету сбил с ног. Она упала. Так как-то мгновенно, как тряпичная кукла. Я схватил ее за одежду и потащил с дорожки в кусты… Бил я ее долго. Даже, думаю, что зря бил так бесконечно… Она умерла наверняка еще от первых двух ударов. Когда я очнулся, то увидел под собой кровавое разорванное в клочья полотно. Только лицо осталось нетронутым. Прекрасное нежное лицо… Я долго смотрел в него… Оно было похоже на лицо ангела… Мне было так больно… Так нестерпимо больно…

– От чего?! – воскликнул Шахов.

– Сам не знаю! От всего! От того, что все полетело ко всем чертям. Что она, эта девушка, была такой красивой… Что холод не проходил… Что лил дождь… От всего сразу… Постепенно, когда ее кровь пропитала мою одежду, я стал все же согреваться. Проходили минуты… Но мне казалось, что тянулись часы. Неожиданно я услышал шаги на дорожке. Я притаился. Кто-то шел мимо. Этот кто-то не видел нас. Встал совсем неподалеку.

– Катя! – услышал я громкий хриплый голос. – Катя! Где ты?

Этот кто-то звал и звал. Он стоял в нескольких шагах от нас. Наконец он оторвался и пошел куда-то в сторону. Я вскочил, вырвал сережку из ее уха… Я не мог не вырвать… Не мог… Это уже превратилось в своего рода ритуал… Если бы не вырвал, не успокоился бы… Ощущал бы незавершенность… ощущал бы холод… И помчался куда глаза глядят. Возвращался в гараж пешком, в кромешной темноте. Никто не видел меня. Там я переоделся, спрятал сережку в мой тайник… и отправился домой…

Николай прочитал в папке с делом о шестом убийстве Радкевича, что его жертвой на этот раз стала студентка Герценовского университета. Она возвращалась домой после работы. Времена были сложными. Ей приходилось и работать, и учиться. Дома ее ждали родители, которые потеряли работу, и, по сути, семью на тот момент содержала она одна. Звали ее Екатерина Воронова. Именно ее искал во дворе дома отец. Он стоял в нескольких шагах от тела своей дочери и притаившегося маньяка. Он каждый вечер выходил ее встречать, но на этот раз его задержал телефонный звонок. Отец Екатерины умер от обширного инфаркта через полгода после гибели дочери.

* * *

В Музее истории МВД Николая встретила одна из хранителей, в прошлом сотрудник ленинградской милиции. По дороге в запасник, она рассказала, что была в отделении в тот самый день, когда привезли Радкевича. Она работала в то далекое время в Красносельском районе. Его схватили в парке, совсем недалеко от его же дома. Она уточнила, что брали его на живца. Под видом девушки по парку прогуливался сотрудник их отделения. Радкевич набросился на него с ножом, но милиционера спас бронежилет. Когда они упали на землю и стали бороться, подоспела бригада. Радкевича схватили и привезли в отделение. Хранительница музея до сих пор помнила его глаза. Они показались ей бешенными – черными-черными как угли в костре. Он был бледным, измазанным в собственную кровь, со лба стекал пот, его трясло, зуб на зуб не попадал. А дело было летом. Чтобы начать разговор со следователем, ему пришлось вызывать врача. Только после введения каких-то инъекций, он пришел в себя и смог реагировать на происходящее.

Когда Краснов и сотрудница музея наконец оказались в хранилище, перед ними, на широком деревянном столе показались несколько предметов. Николай вглядывался. Он никак не мог взять в толк, что перед ним были те самые вещи, сорванные с убитых тел. Те самые, о которых он уже так много читал и слышал. Трудно было это осознать, прочувствовать их буквальность, их вещественность, их материальность. Он подошел к столу, протянул руку и стал рассматривать эти предметы близко-близко. Он брал их в ладони, дотрагивался до них пальцами, подносил к ноздрям, вдыхал их запах. Они действительно хранили какой-то странный, затхлый аромат. Возможно, это был аромат времени, того самого времени, которое навсегда осталось позади. Ему казалось, что он видел капельки крови то на перчатке, то на пуговице, то на сережке… Но сотрудница отрицательно качала головой.

– Нет… Это не кровь… Это от времени…

Он взял в руки тот самый перочинный нож, который маньяк использовал во всех семи убийствах. Небольшой, но очень острый. На его лезвие тоже были какие-то