Рыцарь темного солнца - Валерия Вербинина

Вдоволь налюбовавшись роскошной постелью, которую ей отвели, Мадленка еще раз обошла комнату, заглянула даже под кровать и обнаружила под нею в дальнем углу мышиную нору. После чего Мадленке стало скучно, и она совсем уже собиралась отправиться на поиски кого-нибудь, но тут дверь растворилась, и вошел невзрачный детина с птичьим носом, крошечными глазками и обстриженными в кружок волосами. В руках он тащил ворох одежды. Детина стал перед Мадленкой навытяжку и воззрился на нее сверху вниз.

– Одежа тут для вашей милости, – хриплым голосом объявил детина.

Мадленка таращилась на него, и ужас все глубже проникал в ее существо, когда она сообразила, что детина послан, чтобы помочь ей переодеться. И он не уйдет, пока она не облачится в дорогое, но совершенно бесполезное в ее положении тряпье, ибо, как только он увидит, что она не мальчик… а женщинам в замок вход запрещен… и помощи ей ждать совершенно неоткуда… – Пожалуй, в нынешних обстоятельствах она еще пожалеет, что Боэмунд не успел ее повесить. Мадленке тут же захотелось выскочить в окно, но оно было, во-первых, высоко, а во-вторых, забрано частым переплетом. Ах, святая Мария, небесная покровительница, где ты?

– Если ты думаешь, – проворчал детина, – что я буду помогать тебе с одежей, будто ты какой граф или рыцарь, ты здорово ошибаешься, сударь. – И он бросил одежду на постель. – Есть хочешь?

– Хочу. И помогать с переодеванием мне не надо, сам справлюсь, – закивала Мадленка, в голове которой еще не укладывалось, что она спасена.

– То-то же, – заключил детина и оглядел ее, но уже без прежней неприязни. – А правда, что ты брату Филиберу из плена бежать помог?

– П-правда, – едва пролепетала Мадленка.

– Ну, добро, – заключил парень.

После того, как он скрылся за дверью, Мадленке показалось, что в комнате сделалось намного светлее. Она поспешно переоделась в принесенную одежду, судя по всему, рассчитанную на пажа или трубача. Кафтан был лиловый, как и штаны, и украшенный золотыми кистями. Мадленка ощупала свою старую одежду, отложила Библию матери-настоятельницы – пергамент почти не пострадал от воды, когда она прыгнула в ров, – а рубашку, принадлежавшую брату, спрятала между подушек. Вскоре детина явился снова, таща громадный поднос с кушаньями, которыми можно было накормить дюжину солдат.

– Лопай, пока Конрад тебя к себе не потребовал, – милостливо разрешил он. Затем брезгливо покривившись, сгреб старую одежду Мадленки и исчез.

Девушка поела, попила вина, полюбовалась из окна на реку, после чего захотела выйти прогуляться, но не тут-то было: дверь оказалась заперта. Помянув всех крестоносцев нехорошим словом, Мадленка в унынии села на постели и, упрев локти в колени, обхватила ладонями виски. Солнце на четверть опустилось за горизонт, бросая отблески на прозрачную воду Ногаты, когда дверь наконец открылась и детина появился на пороге. Он застал дивную картину: Мадленка в тоске подкармливала мышь хлебными крошками. Завидев большого человека, мышь удрала под кровать и забилась в нору.

– Эй, рыжий, – хрипло сказал парень, – великий комтур ждет тебя.

Мадленка сердито почесала нос и нехотя двинулась за детиной. Их шаги отдавались гулким эхом под сводами замковых переходов. «Я не сделала… не сделал ничего плохого. Меня зовут Михал Краковский, тьфу, Соболевский. Я только расскажу им то, что со мной произошло, и на этом все закончится. Филибер обещал, что защитит меня… – Тут в ее душе шевельнулось неприятное воспоминание о синеглазом, который тоже обещал, но совсем другое. – Нет, лучше не стоит ни на кого не рассчитывать. Только на себя… Святая Мария, помоги мне!»

Провожатый обогнал Мадленку и теперь ждал ее у входа в зал.

– Дальше ты сам, – прохрипел он. И, прежде чем раствориться во мраке, добавил: – Смотри великому комтуру прямо в глаза и не перечь ему, он этого страсть не любит!

Мадленка вошла в зал, сделала несколько шагов – и обомлела. Первым ее побуждением было броситься обратно, туда, откуда она явилась, вторым – стать невидимой, но она преодолела себя и храбро двинулась вперед, пока не дошла до середины зала. Он был огромен, и высокие его своды терялись в полумраке. Лучи заходящего солнца, соперничая со светом масляных ламп и свечей, ломились в окна, озаряя пугающе неподвижные фигуры сидящих рыцарей, которых здесь собралось, пожалуй, не менее сотни. Мадленка обежала взглядом лица, задерживаясь на знакомых. Филибер… Фон Ансбах… Комтур Боэмунд фон Мейссен… Филибера, в роскошной одежде и чисто выбритого, она едва узнала. Фон Ансбах показался ей багровее, чем обычно, а статный, светловолосый, синеглазый, с черными ресницами Боэмунд в белом, шитом серебром одеянии был хорош – глаз не отвести. Среди всех присутствующих рыцарей он, пожалуй, был самым красивым, а Мадленка при виде своего врага ощутила некоторое… не то покалывание, не то стеснение… словом, непривычное волнение где-то у сердца, а может, и в нем самом, пес его разберет. С усилием оторвав взгляд от Боэмунда, она уставилась на человека, сидевшего прямо напротив нее. Лицо человека избороздили уродливые шрамы, пытливые глаза глубоко сидели в глазницах, очень коротко стриженные черные с проседью волосы почти не скрывали кожу черепа. Черты скорее правильные, но в угрюмом выражении лица было нечто, наводящее оторопь. Человек был одет в темное платье, под горлом блестела дорогая пряжка. На левой руке неизвестного не хватало двух пальцев, и Мадленка, не отрывая глаз от нелепо торчащих обрубков, неловко поклонилась. Первым заговорил неизвестный.

– Это он? – обратился он к Филиберу.

Анжуец подался вперед и прочистил горло:

– Да, брат Конрад.

Черные глаза впились в лицо Мадленки, и она заметила, что ей сразу стало как-то трудно дышать. Она догадалась, что перед нею великий комтур, и, не зная, что делать с руками, заложила их за спину.

– Мы выслушали братьев Боэмунда и Филибера, – сказал Конрад фон Эрлингер удивительно мягким, спокойным голосом, который тем не менее отчетливо разносился по всей зале, – и вызвали тебя, чтобы послушать, что ты можешь нам сообщить, мальчик. Правда, что ты видел людей, которые убили мать-настоятельницу Евлалию?

– Нет, – сказала Мадленка, – не совсем. Но я…

– Ты знаешь, что в преступлении обвиняют наших братьев?

– Да, мне это известно.

– Так что же? Там были они или нет? Говори правду.

– Нет, – пробормотала Мадленка, теряясь. – Дело в том, что я…

Она замялась. Как им объяснить, что она видела нападающих лишь издали, причем на долю мгновения, и ни в чем не уверена? А если великий комтур подумает, что она лжет, что с ней будет? От такого человека можно ожидать всего.