Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Именно преднамеренно «устрашающий характер» имело и новое возвращение Тухачевского на должность командующего «Западным фронтом» в феврале 1925 г. В мае же 1925 г. во время 7-го Всебелорусского съезда Советов приездом Тухачевского в Минск была осуществлена самая настоящая «демонстрация силы и угроз».

Не без скрытой гордости и политического вызова ответственный секретарь ЦК КПБ Криницкий, представляя съезду Тухачевского, прямо комментировал действительную и вероятную реакцию зарубежной печати по поводу приезда в Минск командующего «Западным фронтом». «В польской печати много шумят... о приезде тов. Тухачевского в Западный округ, о приезде его в Минск, — говорил Криницкий, — и толкуют о том, что этот приезд знаменует то, что, дескать, Белоруссия или Советский Союз готовит нападение на Польшу...»351 352. Он говорил, что «весь съезд воспламеняется при лозунге «даешь Варшаву» и что «мы в ближайшие же дни в польских газетах прочтем нелепейшие сообщения о том, что Советский Союз... имеет вождя, чтобы этот лозунг осуществить, — товарища Тухачевского»'1.

Председатель съезда Червяков подхватил и продолжил рассуждения Криницкого: «К нам на съезд Советов приехал командующий Западным военным округом тов. Тухачевский. Он пробыл тут всего несколько дней, а уже в берлинских, варшавских, виленских и других газетах разнеслись слухи, что тов. Тухачевский приехал в Минск, чтобы здесь разработать планы похода на Запад, на Польшу, а может быть, и дальше»353 354.

Выступавшие явно преднамеренно «оговаривались», называя Тухачевского не командующим округом, а «командующим Западным фронтом»355. Так же представлялся делегатам и сам М. Тухачевский. Это обстоятельство, имея «знаковый смысл», усиливало «агрессивное» значение присутствия Тухачевского в Западном округе и в Минске.

Ожидаемый и предполагаемый результат был достигнут: зарубежная пресса на приезд Тухачевского в Минск отреагировала так, как это нужно было Москве: «Тухачевский приехал в Минск для подготовки в ближайшее время военного вторжения на Запад»356.

Не сомневаясь в том, что все это, равно как и выступление самого Тухачевского, станет вскоре известно заинтересованным лицам на Западе, «бряцание оружием» и его призыв к правительству Белоруссии «поставить в повестку дня подготовку к войне» — было рассчитано прежде всего на западных политиков, журналистов и обывателей. Тухачевский, как и прежде, играл роль политической «страшилки» для Запада.

...Долголетняя военно-политическая устойчивость М. Тухачевского была обусловлена прежде всего окончательно сложившейся к 1922 г. устойчивой, семантически двуединой политической «легендой»: Тухачевский — это «красный Бонапарт», а «Бонапарт» — это «революционная наступательная война». Его имя прямо и косвенно использовалось властью, блефовавшей перед зарубежьем, будучи экономически и политически немощной и социально неустойчивой. В зависимости от внешнеполитических обстоятельств Тухачевского «выставляли» либо в качестве «пугала революции извне», либо в качестве вождя близкого «бонапартистского переворота». В первом случае власть стремилась напугать Запад новым «революционным вторжением», во втором — пыталась удержать Запад от интервенции, намекая на близкую свою «бонапартизацию».

' 6 «Бонапарт» и его «маршалы»

Следует отметить, что М. Тухачевский достаточно легко сближался с людьми, но, как сообщают некоторые мемуаристы, и достаточно легко мог менять свои дружеские привязанности. Это может свидетельствовать о весьма сильной и устойчивой личностной самодостаточности Тухачевского. Подвергаясь неизбежному воздействию среды, он в то же время легко избавлялся от ее влияния при изменении круга лиц, в котором ему приходилось вращаться в то или иное время. В его дружеских связях с его стороны никогда не замечалось большой сердечности. Его холодность, рассудочность (отмечаемые мемуаристами) в отношении с окружавшими, как выше говорилось, объяснимые аристократическим самомнением, видимо, обусловливали характер его связей с друзьями и приятелями. «По моим наблюдениям, — вспоминала Л. Норд, — он вообще чувствовал себя с женщинами лучше, чем с мужчинами, и держался куда проще. Это не означало, что он очень любит ухаживать: его самой большой приятель нице, жене начарта округа М.М. Белавинцевой, было далеко за пятьдесят лет... Мне кажется, что тут играло роль и то, что почти на всех женщин внешность Тухачевского и его обаятельность (а он мог быть таким, когда хотел) действовали неотразимо, и это льстито ему. М.М. Белавинцева обожала его так, как не всякая мать обожает своего сына. Усомниться при ней в каких-нибудь достоинствах Михаила Николаевича было нельзя. Однажды я это сделала и надолго испортила свои отношения с ней»1. Отвечая незримому собеседнику на возникающий в контексте приведенных рассуждений вполне банальный вопрос: «Были ли у него настоящие, глубокие романы?» — Л. Норд, учитывая многочисленные слухи о любовных «похождениях» Тухачевского, отвечала: «Пожалуй, нет... Увлечения кончались у него очень быстро»357 358. Можно полагать, что женщины не оказывали сколько-нибудь заметного воздействия на его поведение и поступки, разве что усиливали от природы и по воспитанию весьма развитое эстетическое восприятие окружающего мира и людей.

Как известно, слухи и сплетни о многочисленных «амурных похождениях» Тухачевского имели достаточно веские основания в его жизни на протяжении всей карьеры маршала. Л. Норд приводит и те, которые активно обсуждали в «светских» и высших армейских кругах Западного фронта в 1922—1924 гг.

«По гарнизону поползли всякие слухи, — вспоминала Л. Норд. — Одни утверждали, что командарм двоеженец, и это послужило поводом для разрыва'1. Другие говорили, что его первая жена давно покончила жизнь самоубийством, и при этом добавляли, что Тухачевский даже не поехал на похороны, поручив распорядиться о них своему адъютанту. Третьи доходили до того, что рассказывали о садизме Тухачевского, который якобы бил жену тонким хлыстом до крови»1.

Действительно, первая жена Тухачевского, М.В. Игнатьева, с которой он был знаком еще с гимназических лет в Пензе, застрелилась в его штабном вагоне еще в 1920 г. при неясных обстоятельствах359 360. Второй его женой стала 16-летняя Лика, младшая дочь лесничего (так о ней свидетельствует Л. Норд, которая, по собственным уверениям, являлась ее двоюродной сестрой). Брак был заключен по любви и по желанию новобрачной (вопреки нормам партийной этики) — в церкви (Л. Норд)1. Однако брачные отношения Тухачевского со второй женой оказались сравнительно недолгими: в 1923 г. жена Лика ушла от него. Причиной разрыва, по свидетельству Л. Норд, послужила любовная связь командующего фронтом с Татьяной Сергеевной Чарнолузской (как утверждает Л. Норд, сводной сестрой А. Луначарского). Впрочем, говорили, что до этого Тухачевский «слегка ухаживал за ее сестрой, менее красивой, но очень изящной маленькой брюнеткой Наташей» (Натальей Сергеевной Чарнолузской). Говорили, что Тухачевский будто бы «афишировал свои встречи» с Т. Чарнолузской361 362 363. Однако имеются указания на то, что в это время у М. Тухачевского была «женой» («одной из жен», по документам 1937 года1) некая Протас, к 30-м годам уже разведенная с ним.

По штабным документам Западного фронта 1922—1923 гг. прослеживается Амалия Яковлевна Протас. Согласно «Списку сотрудниц женщин управлений и отделов Штазапа, Пузапа и

Упвосозапа по состоянию на 1 августа 1923 г.», «Протас Амалия Яковлевна — адъютант командующего Западным фронтом (т. е. М. Тухачевского), девица, образование среднее, беспартийная, место службы — вагон командующего. Убыла со службы 25 августа 1923 г.»1. Учитывая, что режим службы Тухачевского в должности командующего Западным фронтом в 1922— 1924 гг. был в основном «на колесах» (постоянные разъезды по фронту, в командировки в Москву, Минск и др. города), он жил в своем служебном вагоне364 365 366. Там же располагался и его штаб. А. Протас с 1922 г. в силу своего служебного положения сопровождала Тухачевского в его постоянных разъездах. В самом Смоленске Тухачевский, судя по графику его служебной деятельности, бывал сравнительно мало. Учитывая все вышесказанное о режиме службы М. Тухачевского, возрасте и служебном положении А. Протас, нет необходимости пространно рассуждать о том, что Амалия Яковлевна Протас являлась его «действительной женой». Для «другой жены» в «хронотопе» жизнедеятельности Тухачевского просто не находилось места. Возможно, именно Амалия Протас и была той Ликой, о которой пишет в своих воспоминаниях Л. Норд. (Само имя А мазня вполне могло приобрести в отношениях между близкими людьми уменьшительную форму Лика.) Косвенным свидетельством в пользу такого предположения могут быть и обстоятельства разрыва М. Тухачевского с А. Протас. Судя по штабным документам, с 13 января 1923 года ее отпраатяют в полуторамесячный отпуск. Затем отпуск продлевается до 21 апреля 1923 г.' Однако А. Протас неожиданно возвращается из отпуска 15 марта 1923 г. и вновь сопровождает командующего в поездке по фронту (так записано в приказе по штабу фронта)367 368 369. 21 апреля 1923 г. А. Протас исключают из списков служащих по собственному желанию. В июне того же года она вновь оказывается адъютантом командующего и сопровождает Тухачевского в Москву0. Затем с 11 июля вновь отправляется в отпуск14. Наконец, с 14 августа 1923 г. считается