Сват из Перигора - Джулия Стюарт

С годами обитатели Амур-сюр-Белль настолько сжились с беспрестанным бризом, что мало кто в тот злосчастный день 1999-го заметил, как ветер поднялся и к моменту, когда на сие обстоятельство все же обратили внимание, дул уже со значительной силой. Большинство жителей деревни восприняли это как развлечение и сгрудились у окон в надежде увидеть, как ветер срывает парик с головы Марселя Кусси. Но спектакль так и не состоялся, поскольку в тот день старик-фермер с удивлением обнаружил, что его лимузенские коровы, вместо того чтобы лечь на землю — как они поступали всякий раз в предвестии дождя, — вдруг стали пятиться задом. Феномен, о котором маленькому Марселю рассказывал — хотя сам лично ни разу не видел — еще его дед, так напугал фермера, что тот, не доверяя своему ветхому коровнику, заперся в доме вместе со всем своим двурогим семейством. И когда выкорчеванные брюквы с грохотом полетели в окна и деревня сотряслась от звона разбитого стекла, перепуганные обитатели кинулись закрывать ставни. Но было уже слишком поздно. Порывы ветра попросту вырывали ставни из петель и взметали ввысь, точно игральные карты. Лизетт Робер же, наоборот, незадолго до этого распахнула все окна настежь — в надежде, что ветер пройдется по комнатам и избавит ее от необходимости вытирать пыль. И теперь, попытавшись закрыть их, с изумлением обнаружила, как нечто с чудовищной силой толкает их ей навстречу. С полки посыпались ее драгоценные баночки с фуа-гра, вдребезги разбиваясь о кухонный пол, мебель принялась кататься туда-сюда от стены к стене, и Лизетт Робер первым делом подумала о сыне и возблагодарила Всевышнего, что тот уехал на все выходные. Вторым же делом повитуха подумала о семейном фортепиано — единственной вещи в доме, которая для нее что-то значила. Лизетт уселась на него сверху, пытаясь ногами прижать крышку. Но уже через миг верхом на любимом инструменте проехалась вдоль всей гостиной и поняла, что дни ее сочтены и как-то глупо умирать, разучив лишь одну мелодию.

Эти-то ее слоновьи попытки разучить вторую и предупредили Стефана Жолли о плачевном состоянии повитухи. Он только-только успел закрыть ставни, позвонить родителям, чтобы попрощаться, и сидел теперь в кухне с бокалом и бутылкой шампанского. Отвратительный звук булочник узнал в первую же секунду, как только тот вырвался из дымохода под аккомпанемент ревущего с ним в унисон ветра. Стефан Жолли был человеком сдержанным и терпеливым, но чтобы встречать под назойливую какофонию еще и свой смертный час? Нет, это уже перебор. Он встал, надел куртку и открыл дверь на улицу.

Стефан Жолли был, пожалуй, единственным человеком в Амур-сюр-Белль, кто мог удержаться на ногах в столь ужасающих погодных условиях, и все благодаря двум десяткам лет безграничной преданности своему ремеслу. Хватаясь за подоконники и водосточные трубы, булочник следовал за обрывками музыки, которые забивались ему в уши, приближая дозу почти к летальной. Когда Стефан Жолли увидел Лизетт Робер, склонившуюся над партитурой, через открытое окно гостиной, он залез внутрь, взвалил пианистку на плечо и, не говоря ни слова, вынес все так же через окно. Цепляясь за подоконники и водосточные трубы, Стефан Жолли взял курс на свой дом — красная юбка повитухи надулась парусом и хлопала над их головами на ураганном ветру. Уже на кухне он поставил Лизетт Робер вертикально, а сам приступил к монументальной задаче — закрыванию входной двери. Справившись наконец с этой частью, булочник исчез в гостиной, но вскоре вернулся, волоча за собой диван, которым и подпер дверь — для вящей надежности. А затем невозмутимо достал второй бокал, наполнил шампанским и, предложив Лизетт, сел.

Когда опустела вторая бутылка, Стефан Жолли решил, что умирать в компании намного приятнее, и, в знак благодарности, предложил гостье разделить с ним прощальную трапезу. Повитуха подумала, что это отличная мысль, и пожалела лишь о том, что не захватила с собой чего-нибудь перекусить. Подозревая, что времени на готовку у них не осталось, булочник опустошил буфеты и холодильник, спустился в погреб и разложил все свои деликатесы, включая конфи из гуся, несколько паштетов из дичи и кролика, террин из куропатки, четыре колбаски из дикого кабана и три обваленных в золе сыра на кухонном столе. Пикник устроили прямо на диване, с парочкой свежих багетов, взятых из булочной через смежную дверь, под вой ветра в замочную скважину и с видом на кульбиты козы за окном.

Они добивали уже седьмую бутылку шампанского, и тут булочник, вспомнив о манерах, объявил: «Женщина не должна умирать без сладкого!» Лизетт Робер, для которой сей факт всегда был неоспорим, проследовала за Стефаном к прилавку с рядами маленьких свежих пирожных. Получив право выбирать первой и боясь, что время истекает, она машинально потянулась к своему любимому — шоколадному эклеру. Первым делом повитуха сняла шапочку из глазури и слизала с нее шоколадный крем. Покончив с верхушкой, она принялась за заварное тело, с наслаждением высасывая шоколадные внутренности. Разделавшись с первой жертвой, Лизетт Робер тут же перешла ко второй, кофейной, которую ждала точно такая же участь. Булочник тем временем с наслаждением умял пару пирогов с абрикосами.

Лишь на девятой бутылке оба вдруг заметили, что на прилавке осталось всего одно лакомство. Булочник, как и следовало ожидать, уступил Paris Brest[29] Лизетт, а та в свою очередь предложила разделить его пополам. Она зачерпнула пальцем немного крема, поднесла к губам булочника и смотрела, как тот слизывает его. Затем он зачерпнул крем пальцем, поднес к губам повитухи и смотрел, как слизывает она. В следующую минуту Стефан Жолли приподнял Лизетт Робер за талию и усадил на прилавок у кассы. Она обвила булочника ногами, и он подхватил ее и перенес на стол, еще покрытый мукой, в глубине булочной, где дотянуться до полочек с пирожными не составляло большого труда. А затем отнес наверх, в спальню, где продолжал месить весь остаток ночи, и столь велика была сила их исступленного экстаза, что они оба подумали, что уже в раю…

Лизетт Робер выскользнула из постели Стефана Жолли на следующее утро — когда смогла наконец-то встать и обнаружила, что, вопреки ее опасениям, она до сих пор не в царстве живых мертвецов. Избавившись от заварного крема, повитуха — после того как увидела, что деревенская аптека закрыта, — помчалась в Брантом за противозачаточной таблеткой. Столь глубоко было ее смущение, что она так и не смогла больше заговорить с булочником после той ночи. Он же предположил, что молчание повитухи есть результат слухов, будто это он съел всех лягушек из ее пруда. Решив, что та сама их и распустила, булочник тоже перестал разговаривать с той, кто пятнает его гастрономическую честь, и скоро их единственным средством общения стало неловкое молчание. Но если всякий раз при воспоминаниях о ночи мини-торнадо остальных жителей Амур-сюр-Белль бросало в жуткую дрожь, Стефан Жолли дрожал от непередаваемого удовольствия…

Тогда-то Лизетт Робер и призналась свахе, почему, несмотря на дивно проведенное время с булочником, она не может продолжить этот роман.

— Я люблю другого, — сказала повитуха.

— Другого? — искренне удивился Гийом Ладусет. — Тогда зачем же ты соглашалась на все эти свидания?

— Я надеялась, что это окажется он.

— Кто он?

— Человек из совета.

После того как повитуха настояла, чтобы ее подписали на «Непревзойденную Золотую Услугу» прямо здесь и сейчас, она встала с подушки с вышитым вручную редисом и покинула «Грезы сердца». Однако пополнение клиентуры не принесло свахе никакой радости, ибо всю дорогу домой он думал лишь об одном: как сообщить печальную весть своему лучшему другу, особенно после того, как тот столь усердно надраил свои ботинки. Дома Гийом Ладусет прямиком направился в спальню, поскольку забытье было утешительнее реальности. Несколько часов спустя, так и не сомкнув глаз, он взмолился о сне — пусть даже с присутствием ненавистного почтальона, — но тот и не думал показываться. И лишь когда ночь пошла на убыль, растворяясь в первых красках рассвета, Гийом Ладусет отплыл в страну грез. А менее чем через час волна беспокойства вновь выбросила его на берег. Убежденный, что так недолго и умереть от разрыва сердца, он спустился на кухню и впервые за всю свою жизнь накрыл на стол к завтраку, как всегда делала его мать, пока вся семья была еще в постели, дабы охранить их сон. Но даже это не успокоило сваху. Ибо стоило Гийому вернуться на свой просоленный тревогами плот, как он тут же вспомнил название цветка, что подарил ему почтальон. «Кровоточащая любовь».

Глава 14

Эмилия Фрэсс проснулась в своей кровати времен Ренессанса на четырех столбиках, полная радости от того, что снова спала одна, и с удивлением поняла, что в бок ей вдавливается какая-то холодная и твердая штука. Перевернувшись, она пошарила рядом и обнаружила тарелку с засохшими остатками соуса от соте из почек. Нет, вовсе не голод погнал владелицу замка чуть свет на кухню по ледяным, давно нуждавшимся в ремонте ступеням. Из постели Эмилию вытащило волнение из-за предстоящего ужина с Жильбером Дюбиссоном, — волнение, которое в столь ранний час, как известно, можно заглушить лишь тушеными потрохами.