Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 4. Пьесы - Карел Чапек

Педант (вбегает с сачком). Ха-ха. Ого-го-го, ха-ха-ха, какие превосходные экземпляры. Апатура Ирис. Апатура Клития… Хамелеон радужный и мотылек глянцевосиний. Великолепные особи! Ого-го, а ну-ка, погоди, вот я тебя сейчас в сетку! Ого, ах, обида, опять улетела. Ага, а вот я потихонечку, осторожно, и-сс, внимание, тихо, тихо, эх, эх! Потихонечку, полегонечку. Ага, ого-го, внимание, внимание… Хоп! Ого-го-го-го!

Бродяга. А зачем вы их ловите? Мое почтение, ваша милость.

Педант. Тихо, тихо, не мешайте. Не шевелитесь, они садятся на вас. Бабочки, мотыльки, нимфалиды[31]. Замрите, не двигайтесь! Они садятся на все, что дурно пахнет. На грязь, на испражнения, на падаль. Внимание, они садятся и на вас! Ого-го! Ого-го, эх!

Бродяга. Не троньте их, они играют.

Педант. Играют?! Игра есть лишь прелюдия к спариванию. Да-да, сейчас период размножения. Самец гоняется за самочкой, она улетает, манит его ароматом, преследователь щекочет ее усиками, опускается в изнеможении, самочка летит дальше, появляется новый, более сильный и более храбрый самец, она дразнит его ароматом, улетает, он за ней… Ага, ага! Вы уже поняли в чем дело? Закон природы, вечный круговорот и состязание в любви, вечное спаривание, всемогущий пол, извечный секс! Ш-ш-ш-ш, тише!

Бродяга. А что вы с ними сделаете, когда поймаете?

Педант. Что сделаю? Определю вид, обозначу дату поимки и помещу в коллекцию. Будьте осторожны, не сотрите пыльцу! Сачок должен быть из тонкой марли. Бабочку надобно осторожно умертвить, сжав ей брюшко. Насадить на булавку! Расправить крылышки бумажными полосками! В коллекцию поместить хорошо высушенной! Коллекцию надо беречь от пыли и моли. В ящичек вложить губку, смоченную в формалине.

Бродяга. А ради чего все это?

Педант. Ради любви к природе. О, человек, вы не любите природу!.. Ага, вот они опять прилетели. Внимание, тихо, тихо! Э-хе! Не-ет, теперь вы от меня не уйдете! Хе-хе, о-го-го, э-хе-хе! (Убегает за бабочками.)

Бродяга

Горячка брачных игр, борения любви…Им нет конца!.. Пора совокупленья,как говорит Педант!.. Вам кажется — я пьян?Прошу меня простить… Ведь я прекрасно вижу,как спариться стремится все и вся!Деревья, облака и мушкизаигрывают, ловят, трутся, льнут…И там и тут! Везде! Вон птахи в кроне…Я вижу вас! И вас, двоих, в тени!..Сплетаете вы пальцы втихомолкуи боретесь в любовной лихорадке…Не думайте, — отсюда видно все!Ах, это вечное совокупленье!..Пардон, я, может, пьян, но я не так уж плох…

(Закрывает глаза.)

Не вижу ничего… Творите что угодно!Я крикну прежде, чем открыть глаза.

Темнота.

Все живое стремится найти себе пару…Только ты одинок, одинок, одинок…По извилистым тропам плутаешь и тщетно,тщетно, тщетно в любовной погонераскрываешь объятья… Но будет!.. А вы,вы любите себе на здоровье! Хвалю!Это дело благое. Таков уж закон природы,как изволил заметить Педант…И всему в этом мире на пары делиться положено.Вижу сад… Нет! Прибежище страсти, любви,и усеяно розами сплошь оно!..

Поднимается задник.

Подхваченные ветерком любви,там упоенно мотыльки летают:Вон кружится в пылу извечных брачных игрищкрасавчик и его подружка молодая,и нет конца роенью брачных пар!..Все по двое… Вдвоем…

(Открывает глаза.)

Куда же я попал?!

Действие первое

Мотыльки

Лазурное, лучезарное пространство, везде цветы и диванные подушки. Зеркала, столик, уставленный цветными бокалами с прохладительными напитками и соломинками для питья. Высокие сиденья, как в баре.

Бродяга (протирает глаза, осматривается). Смотри-ка, вот так красота! Ну, прямо… прямо рай. Художник лучше не нарисует! А пахнет как славно!

Клития вбегает со смехом.

Отакар (преследует ее). Люблю вас, Клития!

Клития, смеясь, убегает. Отакар за ней.

Бродяга. Мотыльки. Ей-ей, мотыльки играют. Полюбоваться бы на них, не будь я в таком виде. (Отряхивает одежду.) Ну что ж, пускай меня выгонят отсюда… пока что я полежу. Ей-богу, полежу! (Собирает подушки, стелит себе на просцениуме.) А если мне все это будет не по душе, закрою глаза и вздремну часок. (Ложится.) Вот так!

Феликс (входит). Где же Ирис? Только что я видел ее, она пила нектар… Ирис, Ирис! Вот бы найти рифму на это имя. (Садится на подушки.) «Пленительная Ирис — единственная в мире-с»… Нет, не то. Лучше бы иначе: «Тотчас всё мое существо преобразилось в клирос…» Ага, клирос — Ирис, роскошная рифма. В предыдущей строке должно быть нечто совершенно отчаянное: распад, мука, смерть, а потом внезапный поворот: «Тотчас все мое существо преобразилось в клирос, ангельский хор воспевал божество… Ирис, Ирис, Ирис!» М-м-м, это недурно. Но где, однако, Ирис? Как может она вечно проводить время с этим Виктором? О-о! «Победна на устах твоя улыбка, Ирис!» Когда разочаруюсь в ней, напишу элегию правильным александрийским стихом. Увы, страдание — удел поэта.

За сценой смех.

Это Ирис. (Отворачивается, принимает позу изящной грусти, подперев голову ладонью.)

Вбегает Ирис, за ней Виктор.

Ирис. Феликс, мой мальчик, вы тут в одиночестве? И такой интересно-грустный?

Феликс (оборачивается). Ах, это вы, Ирис? А я и не заметил…

Ирис. Почему вы не участвуете в играх? Там столько девушек.

Феликс (вскакивает). Вы же знаете, Ирис, что… что они меня не интересуют.

Ирис. Бедняжка. Почему же?

Виктор. Девушки вас еще не интересуют?

Феликс. Уже не интересуют!

Ирис (садится на подушки). Вы слышите, Виктор? И он говорит это мне в лицо. Подите-ка сюда, господин невежа. Сядьте рядом. Ближе, еще ближе. А теперь скажите, миленький: вас, стало быть, женщины уже не интересуют?

Феликс. Нет. Я пресыщен ими.

Ирис (глубокий вздох). О, мужчины, какие вы циники. Только бы пользоваться, только бы наслаждаться, а потом каждый говорит: я пресыщен женщинами. Как ужасно быть женщиной!

Виктор. Почему?

Ирис. Мы никогда не пресыщаемся! Расскажите мне о своем прошлом, Феликс. Когда вы полюбили впервые?

Феликс. Не помню… Это было слишком давно. Да и тогда уже не впервые. Я еще учился в гимназии.

Виктор. Ну да, вы еще были гусеницей. Зеленой гусеницей, объедающей листья…

Ирис. Она была брюнетка, Феликс? Хороша собой?

Феликс. Хороша, как день, как небесная лазурь. Прекрасна, как…

Ирис. Как что? Отвечайте быстро.

Феликс. Как вы!

Ирис. Феликс, дорогой мой, она любила вас?

Феликс. Не знаю. Я никогда с ней не говорил.

Ирис. О, боже, что же вы с ней делали?

Феликс. Смотрел на нее издали…

Виктор. Сидя на зеленом листе!

Феликс. И писал стихи, письма, мой первый роман…

Виктор. Поразительно, сколько листов способна извести этакая гусеница!

Ирис. Вы противный, Виктор. Взгляните на Феликса, его глаза полны слез. Разве не мило?

Виктор. Слезы? Это у него слюнки потекли из глаз. От того, что он может увидеть…

Ирис. А ну вас! Феликс, разве вы ничего не видите?

Феликс. Неправда, что у меня слезы на глазах. Честное слово, нет!

Ирис. А ну, покажитесь. Взгляните-ка мне в глаза, быстро.

Виктор. Раз, два, три, четыре… Так я и знал, что он долго не выдержит.

Ирис (смеясь). А ну-ка, Феликс, быстро, какого цвета у меня глаза?

Феликс. Лазурно-голубые!

Ирис. Скажете тоже! Карие. Ах, кое-кто уверял меня, что они золотистые. Терпеть не могу голубых глаз. Такие холодные, бесчувственные. Вот, например, у бедняжки Клитии голубые глаза. Вам они нравятся, Феликс?

Феликс. У Клитии? Не знаю. Да, у нее красивые глаза.

Ирис. Ах, бросьте, ведь у нее такие тощие ноги, просто ужас! Как плохо вы, поэты, разбираетесь в женщинах.