Голоса из окон. Ожившие истории петербургских домов - Екатерина Кубрякова

Ленинграде у Ботвинника, который жил на улице Чайковского. Капа все шутил: «Всюду у вас — Чайковский!.. В театре — «Пиковая дама» Чайковского, в Москве — «Евгений Онегин» Чайковского, <…> Ботвинник — на улице Чайковского»«[122].

Гроссмейстер Михаил Ботвинник, первый советский чемпион мира по шахматам, действительно жил на улице Чайковского, в этом роскошном необарочном доме. В 1936 году, когда сорокавосьмилетний Капа, как ласково называли кубинского шахматного гения Хосе Рауля Капабланку советские поклонники, приезжал в Россию на московский турнир и бывал в этом доме, Михаилу было всего двадцать пять лет.

К этому моменту упорный и решительный молодой человек уже дважды становился чемпионом СССР и находился на пике своей славы. Вычурный дворец, построенный всего семьдесят лет назад (но как будто в другой жизни) для статс-дамы Елизаветы Бутурлиной, а теперь ставший многоквартирным домом, меньше всего по своему облику соответствовал характеру проживавшего в нем шахматиста.

Михаил Ботвинник

Михаил Ботвинник — материалист, шахматная машина, с детства упорно шедший к своей цели, был идеалом настоящего большевика. Ботвинник вырос без отца, и формулой его жизни стала самостоятельность и упорство в достижении цели, которую он определил уже в двенадцать лет, научившись игре в шахматы у соседа. Вера в себя передавалась и шахматным фигурам. В четырнадцать лет состоялось его знакомство с легендарным Капабланкой. Чемпион мира давал в ленинградской филармонии сеанс одновременной игры на тридцати досках, и одно из поражений нанес ему юный гений Ботвинник.

«Лиса знает множество вещей, а еж знает одну большую вещь — в шахматах 30-х, 40-х и 50-х годов было много замечательных лис, но Ботвинник, конечно, был из разряда ежей» [123] [124]. Выработав свои принципы игры, Михаил оставался верен им до конца карьеры. Так было и в остальном — однажды принятым решениям Ботвинник следовал всю жизнь. В девять лет он стал убежденным коммунистом и рассматривал себя как «казенное имущество» партии и государства.

Государство отвечало ему взаимностью, тем более шахматы к 1936 году достигли своего «идеологического пика». Нарком юстиции призывал развивать советский агрессивный стиль игры и организовать ударные бригады шахматистов, начав немедленное выполнение пятилетнего плана по шахматам. Летом 1936 года, после посещения Капабланкой этого дома на улице Чайковского, оба шахматиста поедут на Ноттингемский турнир, один их самых впечатляющих во всей истории этого вида спорта. Сорокавосьмилетний экс-чемпион мира Капабланка разделит первое место с двадцатипятилетним триумфатором Ботвинником, а газета «Правда» отметит возвращение героя: «Единство чувств и воли всей страны, огромная забота о людях советской власти, коммунистической партии и прежде всего товарища Сталина — вот первоисточники побед советской страны… Сидя за шахматным столом в Ноттингеме, Ботвинник не мог не чувствовать, что за каждым движением его деревянных фигурок на доске следит вся страна, что вся страна, от самых углов до кремлевских башен, желает ему успеха, морально поддерживает его. Он не мог не ощущать этого мощного дыхания своей великой Родины» [125].

Была у внимания партии и обратная сторона. Тем же летом разразился скандал, чуть было не стоивший Ботвиннику дружбы с Капабланкой и композитором Сергеем Прокофьевым (шахматистом-любителем, дружившим с обоими). Появились неприятные слухи о том, что соперника Ботвинника, Левенфиша, сорокасемилетнего чемпиона СССР, не ладившего с советской властью и ни разу не допущенного до выезда за рубеж, заставляют уступить Михаилу в одной из партий. Лидер в стране должен быть только один. И им будет тот, чьи личные интересы совпадают с государственными, — Михаил Ботвинник. Конфликт уладился сам собой — победу на московском турнире 1936 года одержал Капабланка, которого поздравил лично Сталин. Капа вспоминал, что в одном из туров видел вождя наблюдающим за игрой из-за портьеры, а когда был представлен ему, пожаловался, что советские шахматисты играют с ним не в полную силу. Сталин обещал разобраться, и в следующем туре ситуация кардинально изменилась. Эту легенду любила рассказывать и Ольга, русская княгиня-эмигрантка и жена Капабланки, которую один из соперников мужа прозвал в споре lа tigresse [126].

Вот кому пришелся бы по вкусу этот дом, так похожий на Зимний дворец. Хосе Раулю Капабланке, который был не только шахматистом, но и дипломатическим послом Кубы (он даже пытался обсуждать со Сталиным поставку нефти), и княгине Ольге Чагодаевой, бывшей жене белого офицера, тосковавшей по дореволюционной России, была не чужда неуместная в советской стране тяга к красивой жизни.

Капа был похож на голливудского актера. Гурман, возвращавший назад недостойные блюда, звезда любого приема, прекрасный теннисист, бриджист, бильярдист, — кубинец считался самым элегантным шахматистом мира, чрезвычайно вежливым и воспитанным, никогда не заискивающим перед публикой. Он обожал СССР — здесь были сильные игроки, красивые женщины преследовали его, а поклонники носили на руках.

В 1925 году шахматный гений, на радость многочисленным фанатам, даже снялся в фильме Всеволода Пудовкина «Шахматная горячка». Ольге, однако, настойчиво посоветовали не сопровождать мужа в поездках на ее бывшую родину.

Рауль Капабланка с женой Ольгой

Капабланка посетил этот дом один. Здесь он познакомился с новоиспеченной женой Михаила Ботвинника — двадцатидвухлетней балериной Мариинского (Кировского) театра Гаянэ. О приветливой, доброй и глубоко верующей девушке Хосе сказал: «Et bonne et belle». Помимо шахмат, таких разных и по возрасту, и по характеру людей объединяла любовь к музыке. Ботвинник не только посещал все спектакли жены, но, получив за спортивные заслуги бесплатный пропуск в ложу дирекции во все театры, часто отправлялся слушать оперу. Капа тоже был театралом. Однажды, быстро выиграв партию, он сказал: «Вот хорошо! Я еще успею попасть на балет!»

Стены дома Бутурлиной на Сергиевской улице (так называлась улица Чайковского до 1923 года) видели немало театралов. В конце XIX века здание принадлежало Надежде Михайловне Половцовой, наследнице огромного состояния своего приемного отца барона Штиглица. После того как ее старшая дочь Анна в 1881 году вышла замуж за князя Александра Оболенского, дом передали молодой чете. Александр, управлявший хрустально-стекольным заводом в Пензенской губернии и служивший в Сенате, был истинным любителем музыки и покровителем искусств.