В море погасли огни - Петр Капица

- Есть еще и гранаты, - добавил комсорг.

Катер раскачивался на черной воде и все больше и больше кренился.

Минуты тянулись необычайно долго. Лейтенант не выдержал тягостного молчания и приказал сигнальщику:

- Товарищ Помялов, достаньте из ходовой рубки ракеты.

Помялов исчез. Через несколько минут он вернулся и передал лейтенанту две ракеты и ракетницу.

Творогов выстрелил. Желтый шарик медленно покатился ввысь, оставляя за собой светлую дорожку, и рассыпался золотым дождем.

Лейтенант выпустил еще ракету. Наконец вдалеке показывается маленькая точка.

- Наши идут! - обрадовались краснофлотцы.

Головной катер приближался невыносимо медленно. Шторм и темнота мешали ему подойти вплотную.

Творогов крикнул командиру головного охотника, чтобы тот подходил лагом и с правого борта, иначе поврежденный катер перевернется. И вдруг набежавшая волна бросила головной катер. Он ткнулся форштевнем в правую скулу изувеченного катера.

От удара крен еще больше увеличился. Катер почти лег на борт. Уже ясно был виден его киль.

Творогов приказал товарищам ухватиться за леера и повиснуть на борту, чтобы удержать катер подольше хотя бы в этом положении.

На головном катере надумали подать швартовы. Но шторм усиливался. Швартовы скоро лопнули.

Творогов принял рискованное решение: "Надо бросаться за борт, пусть вылавливают по одному". Командир головного катера согласился с ним.

- Давайте первого!

- Первым прыгает краснофлотец Помялов! - объявляет экипажу Творогов.

Помялов, с трудом удерживая равновесие, молча попрощался со всеми и прыгнул в откатывающуюся волну. Она подхватила его, обволокла пеной и унесла.

Все напряженно следили за тем, как Помялов боролся с морем. Через несколько минут с головного катера донеслось:

- Выловлен! Давайте второго!

Вторым поднялся плечистый и рослый командир отделения рулевых старшина Панфилов.

- До встречи, товарищи! Прощай, катер!

Потеряв равновесие, он плашмя упал между волнами. Его накрыл тяжелый вал, бросил на борт, и... рулевой пропал, больше не показывался.

- Внимание! - сдавленным голосом произнес Творогов. - Третьим прыгает воентехник Фадеев!..

Один за другим люди покидали тонущий катер. На борту остались только Творогов и комсорг Чередниченко. Раньше, чем прыгнуть, Чередниченко пробрался в радиорубку: не заперт ли там радист? Потом постучал в кубрик: не отзовется ли кто?

- Мною проверены радиорубка и кубрики, - доложил он лейтенанту. - Людей не осталось.

- В воду! - поторопил его лейтенант.

На опустевшем обломке катера остается один Творогов. Прощаясь с кораблем, он последний раз прошел в штурманскую рубку и, стоя по пояс в воде, начал вспоминать: что еще нужно сделать?

"Снять и разорвать карту. Вот так! Здесь папка с секретными документами. Сжечь?.. Спички подмокли. Надо утопить. Где же взять балласт?.." Он привязал покрепче к папке мраморную подставку чернильного Прибора и бросил за борт.

Ходить по палубе уже было трудно, лейтенант пополз, цепко держась за снасти, выступы, леерные стойки, еще раз проверил все помещения. И только после этого, сложив руки рупором, прокричал:

- Оставляю катер последним!

- Прыгай - ай! - донеслось в ответ.

Творогов снял высокие морские сапоги и соскользнул за борт.

Скачала ему плылось легко. Но дрейфующий катер не приближался, а, подгоняемый ветром, уходил в сторону. Творогов потерял дыхание. Налетевшая волна перекатилась через голову. Лейтенант глотнул соленой воды и чуть не захлебнулся.

- На катере!.. Вас относит, подходите ближе - е! - стал взывать Творогов.

На морском охотнике, видимо, услышали его, катер стал приближаться.

До него уже осталось не более трех метров. Рядом шлепнулся спасательный круг, привязанный к бросательному концу. Но сил больше не было. Творогов отдал их в борьбе с волнами. Руки и ноги не слушались его. В отчаянии лейтенант сделал последнее усилие. Вот он уже у самого спасательного круга, надо лишь ухватиться. Творогов вытянул руку и... ушел под воду.

"Конец", - решил Творогов, но, вспомнив мать, ее скорбные глаза, жену Нину, у которой скоро должен появиться ребенок, он приказал себе: "Борись, нельзя умирать!" Затем принялся работать плечами, головой, всем корпусом... Он стремительно вылетел на поверхность моря у спасательного круга, просунул в него руку и связал пальцы в крепкий замок.

Его так и вытащили на катер вместе с кругом. И с трудом разжали руки.

Он лежал на палубе, не в силах встать на ноги. Неожиданно с моря раздался выстрел, за ним другой, третий... Творогов поднял голову.

- Это Власов из пистолета, - определил он. - Спасите!

Лейтенант с трудом поднялся на колени, и в этот момент увидел, как катер перевернулся вверх килем и медленно ушел в пучину.

Творогов заплакал. Плакать, когда гибнет родной корабль, моряку не стыдно. Терять корабль почти так же тяжело, как терять любимую жену или детей.

Не вытирая слез, лейтенант доплелся до люка и спустился в кубрик. Там краснофлотцы помогли ему

стянуть мокрые брюки, фуфайку и белье. Воентехник Фадеев накинул на его плечи шинель и дал выпить спирту. Спирт теплом растекся внутри, но твердый ком, образовавшийся в горле, долго не размягчался.

13 октября. В свою комнату мне приходится подниматься по крутой деревянной лестнице, похожей на корабельный трап. Комната неуютна, поэтому в ней я бываю редко. Спать прихожу только во втором часу ночи.

Единственное окно в комнате наглухо завешено байковым одеялом. Перед сном я приподнимаю его нижний край и закрепляю булавкой. Пусть утром, когда не работает движок, будет хоть немного светлей. Зажигать коптилку не хочется, от нее неприятный запах копоти.

Просыпаюсь обычно в шестом часу от сотрясающего стены грохота артиллерии или от голоса диктора, читающего сводку Совинформбюро. Сводку я слушаю внимательно. Она определяет настроение на весь день.

Сегодня весьма неприятные вести: наши войска покинули Орел и Брянск.

В передовой "Правды" говорится о смертельной опасности, нависшей над Москвой.

14 октября. Задул норд - ост. Вихри кружат сухой мелкий снег. Холодно. Ветер разгуливает по коридорам нашего домишки, свистит в щелях окон, гремит жестью на крыше.

Я затопил круглую печь. Огонь гудит, сотрясая дверцу. Сухие еловые поленья потрескивают. Приятно в такой день сидеть у огня, имея над головой крышу. А каково тем, кто в открытом окопе? Впрочем, вьюга донимает не только наших бойцов, достается и фрицам.

Сегодня нет ни стрельбы, ни воздушных тревог. Я бы мог спокойно редактировать заметки, собранные на кораблях, но гложет тревога. Наши войска отходят к Москве, они покинули Вязьму. Чего доброго, гитлеровцы скоро подберутся и к стенам столицы. Не потому ли они притихли у Невы, что концентрируют силы на главном направлении?