Тайная вечеря - Хавьер Сьерра

Что касается Церкви, — продолжал я, — то священники с амвонов пытались разъяснять людям заблуждения этих выродков, но это не помогало. Им симпатизировало все больше людей, понимавших тщетностъ подобных усилий, считавших еретиков добрыми соседями. Их убеждало то, что катары проповедовали, подавая пример смирения и бедности, в то время как облаченные в изысканные ризы и увешанные безделушками клирики клеймили своих противников от позолоченных алтарей. Поэтому вместо того, чтобы искоренить ересь, Церковь добилась того, что та стала распространяться подобно чуме. Святой Доминик — бедный, как и апостолы, которым подражали катары, — был единственным, кто осознал ошибку и решил отправиться в земли, населенные «праведниками» (ведь katharos по-гречески означает «чистый»), чтобы проповедовать им. Святой Дух укрепил его. Он дал ему решимости проникнуть в эти бастионы ереси, где катары преобладали среди населения, и начал одного за другим наставлять их на путь истинный. Доминик не оставлял камня на камне от их абсурдных положений и провозглашал Господа единственным Творцом. Но даже эти усилия не давали плодов. Зло распространилось повсеместно.

Банделло прервал мою речь. Изучая теологию, он также ознакомился с этой историей. Ему было известно, что катары вербовали сторонников не только среди крестьян и ремесленников. Среди них были также члены королевских и дворянских фамилий, которых это учение освобождало от уплаты подати и необходимости считаться с церковнослужителями.

— Это правда, — признал он. — Те, кто не платит десятину Церкви, как сказано в Библии попирают Закон Божий [48]. Рим не мог более сидеть сложа руки. Нашего высокочтимого Доминика беспокоило подобное нарушение, и он начал действовать. Для этого он собрал группу священнослужителей, с которыми и принялся проповедовать Евангелие на такой обширной территории, как французский Лангедок. Сегодня мы являемся наследниками этого ордена и его божественной миссии. Однако после смерти святого, удостоверившись в том, что только словом зло победить невозможно, Папа с верными Риму монархиями решил прибегнуть к широкомасштабным военным действиям, чтобы окончательно расправиться с проклятыми безбожниками. Кровь, смерть, города, преданные огню и мечу, гонения и скорбь в течение многих лет потрясали земли, населенные Божьим народом. Когда папские войска входили в город, в котором поселилась ересь, они убивали всех без разбору — и катаров, и христиан. Господь, говорили они, сам узнает свою паству на небе.

Прежде чем продолжить, я поднял глаза на собравшихся. Этой паузой я хотел заставить их насторожиться.

— Братья! Таков был наш первый крестовый поход. Просто не верится, что все это происходило менее двухсот лет назад и так близко от этих мест. Но это означает, что мы должны, не колеблясь, поднять меч против наших собственных семей. Войска восстановили справедливость при помощи оружия. Они рассеяли «праведников», прикончили многих их главарей и вынудили сотни еретиков бежать, покинув обжитые места.

— Вот так, скрываясь от солдат Его Святейшества, последние катары и прибыли в Ломбардию, — добавил Банделло.

— Они прибыли в эти места, будучи очень ослабленными. И хотя все способствовало их скорому вымиранию, им улыбнулась удача. Политическая ситуация благоприятствовала им. Мне помнится, это были времена борьбы между гельфами и гибелинами. Первые выступали за то, чтобы Папа был наделен властью, превосходящей монархическую. Для них Его Святейшество был наместником Бога на земле и как таковой имел право на собственную армию и обширные земли. Гибелины с капитаном Маттео Висконти во главе отвергали подобные идеи, полагая, что светская власть должна быть отделена от божественной. Рим, были уверены они, должен заниматься делами духовными. Остальное было уделом королей. Поэтому никого не удивило, когда гибелины в Ломбардии приняли последних катаров с распростертыми объятиями. Так они еще раз продемонстрировали свое неповиновение Папе. Род Висконти их тайно поддерживал. Позднее эту же политику продолжили Сфорца. Я почти уверен в том, что Лодовико иль Моро придерживается тех же взглядов. А посему эта обитель, находящаяся под его покровительством, и превратилась в убежище для проклятых еретиков.

Никола ди Пьядена встал из-за стола, прося предоставить ему слово.

— В таком случае, падре Лейр, вы обвиняете нашего герцога в том, что он гибелин?

— Формально я пока не могу этого сделать, брат, — уклончиво ответил я, не обращая внимания на гневный тон его голоса. — У меня нет доказательств. Хотя, если я заподозрю, что кто-то из вас скрывает их, я без колебаний прибегну к трибуналу инквизиции или к пыткам, если мне будет необходимо получить доказательства. Я решил разобраться в этом деле до конца.

— А как вы намерены доказывать присутствие «праведников» в нашей общине? — вскочил восьмидесятилетний брат Джорджио, пользуясь неприкосновенностью, которую ему обеспечивал его преклонный возраст. — Вы будете собственноручно пытать всех братьев, падре Лейр?

— Сейчас я объясню вам, как это сделаю.

Жестом я пригласил к столу Матгео, племянника приора. У него в руках была ивовая клеть с петухом, принесенным с птичьего двора. Я попросил доставить птицу всего за несколько минут до начала капитула. Петух встревоженно озирался по сторонам.

— Как вы знаете, катары не едят мяса и отказываются убивать каких бы то ни было живых существ. Если бы вы являлись одним из них и я вам вручил вот такого петуха с просьбой зарезать его у меня на глазах, вы бы отказались это сделать.

Джорджио покраснел, увидев, что я взял нож и занес его над птицей.

— Если один из вас откажется убить птицу, он поймет, что его разоблачили. Катары верят, что в животных обитают души людей, умерших в грехе и вернувшихся в таком виде на землю, чтобы очиститься. Они опасаются того, что, убив животное, отнимут жизнь у себе подобного.

Я крепко прижал петуха к столу, вытянул его шею, чтобы все могли наблюдать за происходящим, и вручил нож Джузеппе Болтраффио, сидевшему ко мне ближе других. По моему сигналу он нанес удар, забрызгав кровью наши рясы.

— Вот видите? Брат Джузеппе, — при этих словах я иронично улыбнулся, — свободен от подозрений.

— А вам известны более тонкие методы определения катаров, падре Лейр? — запротестовал Джорджио, придя в ужас от этой сцены.

— Разумеется, известны, брат. Существует множество способов опознать их, но все они менее убедительны. К примеру, если им показать крест, они откажутся его целовать. Они верят, что только такая сатанинская церковь, как наша, способна поклоняться орудию пытки, на котором умер наш Господь. Не поклоняются они и святым мощам, не умеют лгать и не боятся смерти. Хотя это, конечно, касается parfaits.

— Parfaits? — несколько монахов с удивлением повторили французское слово.

— Совершенных, — пояснил я. — Это те, кто руководит духовной жизнью катаров. Они считают, что ведут жизнь апостолов, на что не способен ни один из нас. Они отреклись от собственности, потому что ее не было у Христа и его учеников. Им поручено проводить melioramentum (ритуал благословения верующего совершенным), который они должны проделывать всякий раз при встрече с одним из parfaits. Только они руководят apparellamentum (ежемесячной публичной исповедью), во время которой грехи каждого обнародуются, обсуждаются и публично отпускаются. И хотя это происходит очень редко, только они могут отправлять единственное таинство, которое признают катары: consolamentum [49].

— Consolamentum? — опять зашептались братья.

— Этот обряд заменял им крещение, причастие и соборование, — пояснил я. — Он осуществлялся посредством положения священной книги на голову неофита. Но этой книгой никогда не была Библия. Это действие считалось «духовным крещением», и те, кто его удостаивался, превращались в «истинных» христиан. Они назывались умиротворенными.

— А какие у вас есть основания полагать, что ризничий и библиотекарь были такими умиротворенными? — поинтересовался брат Стефано Петри, смешливый казначей общины, всегда успешно решавший все финансовые проблемы монастыря. — Позвольте заметить, что я ни разу не замечал, чтобы они шарахались от креста. И я не думаю, что их крестили, возлагая им на голову книги.

Некоторые из монахов согласно закивали.

— С другой стороны, брат Стефано, вы же не будете отрицать, что они соблюдали строжайший пост?

— Мы все были тому свидетелями. Пост возвышает дух.

— Но не в их случае. Для катара строгий пост — средство достичь consolamentum. Что касается креста, им нецелесообразно его сторониться. Им достаточно подточить края любого католического распятия, слегка затупив их, чтобы иметь право беспрепятственно носить его на шее. Если крест греческий или даже паттэ, они его носят без изменений. И конечно же, брат Петри, они вместе со всеми читали Pater Noster [50]. В конце концов, это единственная молитва, которую они признают.