Пусть смерть меня полюбит - Рут Ренделл

Найджел уже нырнул обратно в комнату и собирался закрыть окно, когда заметил человека, стоящего на противоположном тротуаре. Захлопнув створки, Найджел запер их на шпингалет. Что-то знакомое было в мужчине, топчущемся на тротуаре, хотя Найджел не мог вспомнить, где видел его прежде. Человек был одет в джинсы и темный пуловер, поверх которого носил куртку или ветровку на молнии. Его средней густоты каштановые волосы не были ни особо короткими, ни длинными. Выглядел он лет на тридцать пять.

Найджел решил, что никогда раньше не видел этого типа, но спокойнее ему не стало. Возможно, тот человек кого-то ждал, но тогда он выбрал странное место – у церкви возле поворота с Чичели-роуд. Это мог быть полицейский, сыщик. Возможно, это он постоянно звонил в дверь. Найджел прикинул, что одежда мужчины выглядела совсем новой, а манера держаться казалась несколько скованной, как будто он не привык так одеваться и ему было в этом неуютно. Полисмен в штатском? Найджел заставил себя отвернуться от окна, сесть и еще раз пролистать газету. Когда десять минут спустя он снова подошел к окну, мужчина уже ушел. Найджел слышал, как захлопнулась дверь в комнату Брайди, вниз по ступеням простучали ее шаги – соседка ушла на работу.

22

Алан был почти уверен, что это не та комната. Молодой человек со светлыми волосами, который только что открыл окно и высунулся из него, словно намереваясь позвать швейцара, – это, должно быть, Грин, чьей фамилией подписан третий звонок. После того как окно закрылось и сердитое лицо исчезло, Алан пересек дорогу и несколько раз нажал этот самый третий звонок. Он стоял несколько секунд, давя пальцем на кнопку, но никто не ответил и не вышел.

Алан двинулся прочь и зашел в магазин на углу, чтобы купить газету. В этот момент он увидел, как мимо прошла девушка по фамилии Флинн. «Надо еще раз поговорить с ней», – решил Алан. «Роза Килларни» должна была открыться через десять минут.

Со вторника он приезжал в Криклвуд вот уже во второй раз. Мог бы приехать еще и в среду, но не мог так обойтись с Уной, не мог продолжать лгать ей. Кроме того, Алану казалось, что он исчерпал все вдохновение, отпущенное для изобретения предлогов, когда во вторник сообщил ей, что ему нужно наведаться к своему адвокату, поговорить об Элисон. Уна приняла это объяснение без единого слова. Она была занята приготовлениями к пятничному отъезду: писала письма, относила лучший парадный пиджак Эмброуза в чистку, заказывала доставку газет на дом, начиная с субботы. Но вылазка во вторник не принесла ничего, Алан ни на шаг не продвинулся вперед. Хотя он провел бо́льшую часть послеполуденного времени, наблюдая за домом и прохаживаясь по соседним улицам, он не видел, чтобы кто-нибудь входил в здание или выходил, – даже девушка-ирландка.

Вернувшись, он вынужден был сказать Уне, что был у адвоката, и рассказать, что тот ему передал. Он поведал, что ему пришлось оставить свою часть дома Элисон, и эта ложь далась ему легко, потому что в ней была изрядная доля истины. Алан был удивлен и тронут, когда Уна ответила, что с его стороны это было правильно и великодушно, но как же он должен себя чувствовать, ведь он столько лет трудился, чтобы приобрести этот дом!

– Должно быть, ты считаешь меня слабовольным человеком, – промолвил он.

– Нет, почему? Потому что ты отдал дом своей жене без борьбы?

Конечно, он имел в виду вовсе не это, но откуда ей было знать? Алан желал сказать ей, кто он такой на самом деле. Но если он скажет, то потеряет ее. Он совершил слишком много проступков, за которые никто не смог бы простить его, даже Уна: воровство, предательство Джойс, ложь, приписанное себе чужое прошлое…

В тот вечер они пошли гулять вместе с Цезарем и Энни, но в среду провели весь день вдвоем. Они нашли кинотеатр, в котором шел «Доктор Живаго», потому что Алан не видел этот фильм. После сеанса они, что логично, отправились пообедать в русском ресторане на Олд-Бромптон-роуд, потому что Алан никогда не пробовал русскую кухню. Когда они вернулись домой, из Сингапура позвонил Эмброуз – там было девять часов утра.

– Он был очень мил, – поведала потом Уна. – Сказал, что все, конечно, понимает и желает мне счастья, но мы должны обещать, что будем приезжать к нему в гости на выходные. Я сказала, что обязательно.

Алан подумал, что не будет так беспокоиться о Джойс, когда уедет в Девон и не сможет ускользать в Криклвуд каждый день, – потому что знал, что в четверг снова отправится туда. Идею ему подала Уна, когда сказала, что купит им билеты, сделает все заказы, а потом отправится к парикмахеру. Алан решил, что это его единственный шанс. Он может уйти после того, как она выйдет из дома, и вернуться до того, как она придет. Ему обязательно надо поговорить с девушкой-ирландкой или с Грином, раз уж Фостер не отвечает на звонок в дверь. Наверное, не трудно будет узнать, во сколько Фостер приходит домой с работы, а затем перехватить его и под каким-либо предлогом поговорить с ним. Продолжая выдумывать эти предлоги, Алан взял со столика в прихожей в Монткальм-гарденс коричневый конверт с надписью «Местный житель» и сунул в карман. В конверте были агитационные листовки, напечатанные к выборам в совет округа, предстоящим в мае. В конце концов, не имело никакого значения, если Фостер сразу же вскроет конверт и увидит, что листовки предназначаются жителям округа Кенсингтон и Челси, а вовсе не Брента. К тому моменту Алан уже услышит его голос.

Стоял холодный серый день, куда более характерный для Англии, чем любая другая погода. Небо было затянуто ровной серой дымкой – ни единого проблеска солнца, ни единой капли дождя. Алан порадовался, что на нем ветровка, хотя и не было ветра, от которого нужно было защищаться, только резкий сердитый холод, обжигающий щеки так, как будто их кто-то злобно щипал, согласно народному выражению.

Он начал с того, что несколько раз подряд нажал звонок Фостера. Потом немного побродил и предпринял еще одну попытку. Алан был потрясен, когда увидел, что из дома выходит старик, потому что к этому моменту отчего-то решил, будто в здании, несмотря на перечень фамилий над звонками, живут только девушка-ирландка и тот светловолосый молодой человек. Старик был глух. Алан перехватил его чуть дальше по дороге и попытался спросить его о Фостере, но решил, что излишняя настойчивость будет жестокостью, своего рода издевательством. К тому же ему было стыдно, хотя вокруг не было никого, кто мог бы услышать его крики.

Алан попробовал нажать кнопку под надписью «Флинн» и, поскольку там тоже никто не ответил, вернулся на Бродвей и выпил чашку чая в кафе. Он предположил, что, должно быть, проглядел, как девушка пришла домой, потому что когда он снова вернулся к тому дому и тщетно нажимал кнопку звонка Грина, то краем глаза заметил, как ирландка сворачивает на Чичели-роуд, явно направляясь из дома, а не домой. На внутренней полосе газеты «Ивнинг стандард» была заметка о том, что машина, похищенная в Чепел-Сент-Пол, обнаружена в Эппинг-форест. «Машина похитителей в лесном укрытии». Однако больше в газете не было ничего об ограблении, передовицы были озаглавлены «Мужчина застрелен в казино» и «77 человек погибли во время землетрясения в Ираке». Алан брел по широкому тротуару, где сквозь асфальт проросли деревья, пока не дошел до «Розы Килларни». Когда пробило пять часов, дверь вышла открывать сама девушка по фамилии Флинн.

Брайди боялась человека в ветровке только короткое время – те несколько секунд, что промелькнули между моментом, когда она открыла ему дверь, и возвращением пятифунтовой банкноты. Теперь она уже не испытывала страха перед ним, но все же была не особо рада его видеть. Она нутром чуяла, что это полисмен. Он сказал ей «добрый день», из-за чего Брайди стало казаться, что час намного более ранний, чем на самом деле, и она не могла отделаться от мысли, что до одиннадцати часов, когда бар закрывается, еще очень, очень много времени. Она ничего не ответила, только кивнула и неспешно, в подавленном настроении прошла обратно за барную стойку, уже оттуда спросив нейтральным тоном, что подать посетителю.

Алан ничего не хотел, но, как всегда, спросил полпинты горького пива, а потом предложил Брайди выпить вместе с ним. Она выбрала джин с тоником. Тогда-то в голове у нее и зародилась идея. Хотя девушка никогда и не думала вызывать полицию или идти в участок, чтобы кого-нибудь сдать, но если полиция сама приходит к ней – это ведь совсем иное дело! А она хотела отомстить Марти Фостеру за то, что он ее оскорбил и унизил перед всеми посетителями пивной. Она не верила в подлинность истории о том, что Марти якобы уронил пять фунтов, выходя из «Розы Килларни». Скорее всего, мужчина в ветровке выслеживал Марти, потому что тот был замешан в воровстве или даже в более тяжких нарушениях закона. Брайди не собиралась спрашивать, за что разыскивают Фостера. Она слушала, как полицейский – или кто он там – рассказывает о том, что нажимал звонки у входа, но ему никто не ответил, о старом Грине и о ком-то еще, кого, похоже, считал Грином (половину из этого она так и не поняла). Когда он завершил рассказ, девушка сообщила: