Пусть смерть меня полюбит - Рут Ренделл

Девушка выкинула окурок прямо на улицу.

– Чертов английский, как и у тебя, – фыркнула она и захлопнула дверь.

Уна ждала его в прихожей. Входная дверь отворилась от нажатия руки Алана – видимо, женщина не заперла ее, чтобы проще было выглядывать на улицу и смотреть, не идет ли он.

Она бросилась к нему.

– Тебя не было так долго, – почти беззвучно выдохнула она. – Я тревожилась.

– Еще только начало шестого, – рассеянно отозвался Алан.

– Неужели твоя встреча с Элисон прошла так плохо?

Алан почти забыл, кто такая Элисон. Ему казалось нелепым, что Уна так беспокоится о счастливой довольной женщине, не имеющей отношения ни к ней, ни к нему. Однако надо было рассказать об этой встрече, которую он придумал, чтобы получить предлог для своего отсутствия.

– Она вела себя вполне рассудительно, спокойно и вежливо, – сказал он и добавил, думая на этот раз вовсе не о жене Пола Браунинга: – Но она считает, что я не должен был уходить от нее. Она говорит, что я разрушил ее жизнь.

Уна не ответила ничего. Алан проследовал за ней через большой дом на кухню, где она занялась приготовлением чая. Ее личико, похожее на мордочку летучей мыши, было нахмурено так сильно, что мимические линии казались старческими морщинами. Алан осторожно обнял ее.

– Что случилось?

– Встреча с Элисон тебя расстроила?

– Ничуть. Давай забудем об этом. – Он крепко прижал Уну к себе, думая о том, какая тоска – все это притворство. Ему так много придется выдумывать – переговоры с адвокатами, финансовые договоренности… Зачем он вообще сказал, что женат? Уна сама была замужем, так что тема брака между ними не поднималась. Ему показалось, что она, по крайней мере, отчасти прочитала его мысли, потому что слегка отстранилась от него и сказала:

– Я получила письмо от Стюарта. Вечерней почтой.

Она передала это письмо Алану. Написано оно было в радостном и доброжелательном тоне. Стюарт сообщал, что ему звонил отец и рассказал все об Уне и ее новом мужчине, так почему бы ей и ее Полу не уехать жить в коттедж в Дартмуре?

– Пол, ведь мы можем так сделать?

– Я не знаю…

– Мы можем просто поехать и посмотреть, если хочешь. Я могу написать женщине из деревни, которая присматривает за этим домом, и попросить ее проветрить и натопить его, и мы можем съездить туда на выходные. Эмброуз приедет домой в субботу, но я оставлю ему дом в безупречном виде. Он будет совсем не против моего отсутствия, наоборот, обрадуется, что наконец-то избавился от меня. Ведь это возможно, Пол?

– Я сделаю все, что ты захочешь, – ответил он. – Ты же знаешь.

Он сел пить чай, который она налила ему. Уна сидела за столом напротив него, облокотившись на столешницу и опершись подбородком на руки. Глаза ее сверкали радостным ожиданием. Алан улыбнулся ей в ответ, и улыбка его была полна нежности. Но как сильно ни любил он ее, как страстно ни желал провести рядом с ней всю свою жизнь, сейчас ему хотелось ненадолго остаться одному. Это было невозможно. Он подумал, что было бы жестоко заговорить об этом после того, как он якобы столько часов беседовал со своей женой. Но он отчаянно жаждал одиночества, необходимого, чтобы подумать, что же ему делать дальше.

Уна начала рассказывать ему о Дартмуре и о тамошнем коттедже. Алан решил, что это будет хорошее место, чтобы скрыться – после того, как он позвонит в полицию, полиция спасет Джойс и та расскажет правду о нем и об ограблении. Они никогда не додумаются искать его в частном доме, так далеко от Лондона. Но прежде чем позвонить в полицию и уж точно прежде чем куда-либо уехать, ему нужно собрать побольше сведений. Он должен точно знать, что похититель Джойс, парень с искривленным ногтем, разменивавший деньги в банке, и Марти Фостер – один и тот же человек.

– Может, уедем в пятницу? – спросила Уна.

Алан кивнул. Это давало ему три дня на действия.

Их взгляды встретились над столом. Его глаза были полны тревоги, ее – восторга, нетерпения и надежды.

Примерно в этот момент в двадцати милях южнее, в аэропорту Гатвик, приземлился самолет, на котором вернулся в Англию Джон Перфорд.

21

Найджел и Марти никогда не думали пересчитывать украденные ими деньги. Они сделали бы это только в том случае, если бы дошло до раздела финансов. Проснувшись утром во вторник, двадцать шестого марта, и выпив немного теплой воды, Найджел вытащил деньги из пакета, разложил их на кухонном столе и сосчитал. Он не знал, сколько они уже потратили, но осталось больше четырех тысяч – четыре тысячи пятнадцать фунтов, если говорить точно. То есть изначально они забрали из банка даже больше, чем думали. Найджел разделил деньги поровну и перевязал каждую из получившихся пачек черным чулком. Затем сложил их обратно в сумку вместе со связкой ключей от «Форда Эскорт».

Ни он, ни Джойс ничего не ели с тех пор, как прикончили банку куриного супа днем в субботу, да и два дня перед тем питались не очень сытно. Найджел уже не чувствовал голода. Не ощущал он и особой слабости или усталости – только головокружение. Видения будущего, в котором он повелевал Джойс, заменились еще более яркими картинами: там Марти оказывался в полной его власти в какой-то средневековой камере пыток. Найджел видел себя в черном плаще с капюшоном, он выдирал Марти ногти раскаленными докрасна щипцами. Как только он отсюда выйдет, он доберется до Марти, будет преследовать его до края земли, если нужно, а затем вернется и прикончит Джойс. Найджел не знал, кого он ненавидит больше, Джойс или Марти, но испытывал к обоим гораздо больше ненависти, чем к своим родителям: те доставили ему куда меньше неприятностей, чем эти двое, с которыми он связался по собственной воле.

С воскресенья Джойс бо́льшую часть времени просто лежала на диване. Она перестала мыть и расчесывать волосы, перестала чистить зубы. Пыль снова лежала повсюду, а постельное белье воняло кислятиной. Как только девушка поняла, что Марти не вернется, что она осталась наедине с Найджелом и что им больше нечего есть, она погрузилась в апатию, точно превратившись в зомби или полностью уйдя в себя. Из этого состояния ее на короткое время вырвал только звонок в дверь, раздавшийся днем в понедельник. Джойс хотела знать, кто это, и попыталась подойти к окну, но Найджел схватил ее и отшвырнул назад, зажав ей рот рукой. После этого они отдаленно услышали звонок в соседнюю комнату, и Брайди спустилась вниз. Найджел с облегчением вздохнул, а Джойс пришла в отчаяние: она поняла, что это, скорее всего, был сборщик пожертвований или коммивояжер.

На следующее утро она выползла на кухню только к двенадцати часам и, выпив чашку воды, нагнулась над раковиной, лицо ее побелело. Когда Джойс пила воду, она испытывала шок от того, что чувствовала, как струйка стекает по пищеводу вниз, в пустой желудок, до самого низа. Девушка не смотрела на Найджела и не заговаривала с ним, а когда встречалась с ним глазами, это вызывало у нее приступ истерического плача. Дважды в день она вяло тащилась к двери, и Найджел должен был понимать это как знак того, что ее нужно сопроводить в туалет. Джойс была слаба и сломлена – легкая мишень для вспышек ярости Найджела. Она считала, что для нее все кончено. Она больше не думала и не тосковала о Стивене и о своих родителях, она не замышляла побег, не заботилась о том, чтобы поддерживать себя в чистоте и пристойном виде. Кажется, прошли века с той поры, как она была непокорной и отважной. Она умирала от голода, как приказал ей Найджел, и полагала (это единственное, о чем она теперь думала), что будет слабеть все больше и больше, будет все меньше и меньше осознавать себя и окружающую обстановку, пока наконец не умрет. Вот и сейчас она подошла к двери и стала покорно ждать, пока Найджел не догадается вывести ее для отправления нужды.

Когда они оба вернулись в комнату, Найджел заговорил с ней. Он произнес ее имя. Она не ответила. Он не стал повторять имя девушки, выговаривать «Джойс» для него было почти мучительно, поэтому он просто сказал:

– Мы не можем оставаться здесь. Ты говорила… ты как-то сказала, что, если мы тебя отпустим, ты ничего не скажешь полиции.

Потрясение и голод вымыли из речи Найджела интонации диск-жокея и эклектические идиомы, оставив интонации, усвоенные в частной школе и в университете. Джойс рассеянно подумала, что у него красивый выговор, как у какого-нибудь актера в серьезной пьесе по телевизору. Однако смысл слов до нее почти не дошел. Найджел повторил свою фразу и продолжил:

– Если ты действительно именно это имела в виду, мы можем выбраться отсюда. – Он пристально смотрел на нее, его глаза мерцали. – Я дам тебе две тысячи, чтобы ты могла уйти отсюда и остановиться в каком-нибудь отеле на пару недель. Дай мне две недели на то, чтобы уехать из страны и скрыться. Затем можешь возвращаться домой и болтать, о чем хочешь.

Джойс обдумала его слова. Она сидела молча, нервно теребя подбородок, на котором вскочили несколько угрей. Через некоторое время она произнесла: