Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева

Между тем гроза прекратилась, незаметно перейдя в типично осенний, занудно моросящий дождь.

Стемнело и похолодало, и мы даже предположить не могли — что же это понадобилось человеку в мокром лесу ночью? Даже если этот человек — лесник.

Так называемые «удобства» находились рядом, за стенкой, в холодных сенях. Может, ушел покормить животных? Но мы даже собачьей конуры возле избушки лесника не видели. Что, вообще говоря, наверное, странно.

— Ну мало ли? Проверить пошел — не покрали ль злые волки его ржавый УАЗик. Или еще там чего. Дела хозяйские! — махнул рукой Вадим и длинно, протяжно зевнул. — Засиделись мы, мужики. Пора и на боковую.

И первым подал пример, завалившись спать на диванчике. Мы с Серегой устроились на полатях, а Данила прикорнул на огромном сундуке, покрытом матрасом. Очень скоро избу огласил дружный богатырский храп моих друзей. Я заснул последним и сквозь сон слышал, как хлопнула входная дверь. «Илья Иванович вернулся», — отметил я про себя и провалился в черноту, в глубокий крепкий сон без сновидений.

Проснулся я от ужасного вопля — и спросонья так перепугался, что сверзился с печи.

Приземлившись на холодный пол пятой точкой, я увидел Вадима: он сидел на диване, встрепанный, бледный, с вытаращенными глазами. Серега и Данила стояли над ним, встревоженные и ошарашенные не меньше моего.

— Кошмар приснился, — хриплым голосом объяснил Вадим и, зажмурившись, потряс головой. — Фу, мерзость какая! Какой-то черный старик. Высотой с елку. И птицы. Много мертвых ворон. Он их палкой сшибал. И говорил со мной на каком-то чужом языке… Угрожал.

— Если он не по-русски говорил, как ты понял, что он угрожает? — рассудительно поинтересовался Серега, глядя в серый квадрат окна. На часах было около восьми, солнце давно поднялось, хотя рассвет оказался столь мрачным, что скорее походил на вечерние сумерки.

Вадим огрызнулся:

— Чего непонятного? Если на тебя кто палкой замахнется… Дубиной.

Он встал, схватил высохшую рубаху и принялся торопливо, неловко напяливать ее на себя. Потом нагнулся, чтоб надеть сапоги, и я заметил, что руки у него трясутся.

К тому же он как-то упустил из виду, что, прежде чем обуваться, неплохо было б для начала натянуть штаны и носки.

— Давайте уже линять отсюда, мужики. Что-то не по себе мне тут. И лесник этот странный…

Спать уже никому не хотелось. Слушая ворчание Вадима, мы тоже начали одеваться.

Хозяин куда-то пропал опять. Мы перекусили остатками своих припасов, собрали вещи и оружие — все было на месте — и вышли на крыльцо.

Вчерашний дождь сменился густым молочным туманом. Черный вымокший лес казался населенным болезненно худыми привидениями. Отойдя от дома не больше чем на десять шагов, мы обнаружили дорогу. Странно, что умудрились не заметить ее вчера.

Собственно, это была не совсем дорога, а наезженная лесная просека, грунтовуха с двумя глубокими колеями и затянутыми пожелтелым бурьяном обочинами. Русского человека таким не напугаешь, разве что автолюбителя, да и то не всякого. Дорога выглядела бы вполне обыденно и привычно, если б не одно ужасное обстоятельство: всю ее, сколько хватало глаз, усеивали мертвые или умирающие птицы — в основном галки и вороны.

— Это что еще за хиромантия?! — Вадим при виде необычного и жуткого зрелища застыл столбом. Лицо у него сделалось белее мела.

Мы тоже остановились, пораженные. У меня защекотало под ложечкой от дурного предчувствия. Больше всего не нравилась тишина. Замороженная, нереальная тишина леса с тысячью мертвых птиц. Некоторые из них еще шевелились, мучительно разевая клювы, корчились, пытаясь махать крыльями. Но звуков не было — туманная, липкая мокрая взвесь глушила всё.

— Как мы… Как можно идти… здесь?! — с отвращением спросил Данила. Левый глаз у него задергался в нервном тике. — Прямо по ним, что ли?! Я не могу…

И тут мы увидели, как на покинутый нами дом наползает тень — где-то над верхушками деревьев двигалось что-то крупное. Что-то настолько большое, что оно загораживало от нас солнце, слабым бледным кружком проступающее на сером небе за облаками. Послышался хруст. Тяжелый, сырой хруст веток в лесу. Земля задрожала, каждый ощутил неприятную вибрацию в ногах.

— Быстрее! — закричал Серега. — К дому. Там машина!

Мы вспомнили про УАЗик, стоявший под навесом, и кинулись назад. Я с ужасом подумал, что ведь лесник вполне может таскать ключи от зажигания у себя на поясе или в кармане.

Но, к счастью, мое предположение не подтвердилось. УАЗ смирно стоял под навесом, как и накануне, с открытой дверью, а ключи торчали в замке зажигания. Мой друг, видимо, лучше меня понимал деревенских жителей.

Мы вскочили в кабину, Серега — на водительское место. Двигатель завелся с полпинка, и УАЗ вывернул на проклятую дорогу, закиданную птичьими трупами.

— Еще ни на одной охоте… Никогда, — нервно подрагивая челюстью, бормотал Вадим, когда мы понеслись, давя колесами птичьи тушки. Они лопались, разбрызгивая кровавое содержимое. Звук при этом получался омерзительный — какое-то скользкое, хлюпающее похрустывание.

— Быстрее, быстрее, — повторял Данила.

Придерживая рукой дергающийся глаз, он следил через боковое окно за тем, что делается позади.

В машине было только два сидячих места, и ни одно из них мне не досталось. Я сел прямо на пол и схватился за ножки сидений, потому что автомобиль подбрасывало на всех кочках, и я мог запросто улететь куда-нибудь вместе с ружьем и рюкзаком.

— Ну что там? А?! — спрашивал Серега, выворачивая голову назад.

— Ничего не вижу! — отвечал Данила. — Ты давай лучше езжай. Езжай быстрее!

Нащупывая, за что бы покрепче ухватиться, я угодил рукой во что-то мокрое, теплое и липкое. Поднял ладонь к лицу: она была в крови. Я пригляделся: под сиденьем лежало что-то массивное, укрытое мешками. В следующее мгновение УАЗ подкинуло на кочке, мешок сполз и обнажил окровавленную человеческую руку — она вывалилась на резиновый коврик и чуть ли не мне на колени.

— Труп! Здесь труп! — заорал я. — Серега, останови!

— С ума сошел?! — заорал, в свою очередь, Данила. — Гони, Серега! Скорее давай!

В изумлении я оглянулся и тут увидел такое, что потрясло меня куда сильнее, нежели расчлененный покойник, укрытый мешком, под сиденьем УАЗа.

Я бы хотел стереть из памяти эту картину, но, к моему глубокому сожалению, вряд ли когда-нибудь это удастся.

Недавно я навестил Данилу в той лечебнице, где он провел последние полгода, и его врач сказал, что мой друг, как и я, все еще слишком отчетливо помнит представшую нашим глазам картину. И «это, увы, мешает в целом процессу выздоровления, — сказал доктор. — Ему бы больше повезло, если бы память у него была похуже».

Что касается Сереги, то, в отличие от нас троих, он ничего не видел, сидя за рулем, а, когда мы ему рассказали, не поверил. Или, возможно, поверил, но не захотел признаться. Такое тоже случается.

Что думает обо всем этом Вадик, я не знаю. Он уехал, сменил место жительства и перестал общаться с прежними друзьями.

А что до меня, то я не мистик и не суевер, но что видел — то видел. И тут меня ничем не свернешь и не заставишь соврать.

А видел я следующее: тот самый якобы лесник, наш гостеприимный Илья Иванович, черный, как обгорелое на пожаре бревно, и огромный, выше самых высоких елей в лесу, разъяренный и страшный, бежал за нами, пытаясь дотянуться и смахнуть с дороги громадной деревянной клюкой, такой же черной и обгорелой, как и он сам. И летели вокруг перья от мертвых птиц, по которым он бежал.

Если это означает, что мы побывали в гостях у того самого духа, хозяина клада, охранявшего на болоте старинное сокровище, — что ж, так тому и быть. Труп в салоне УАЗа остался неопознанным.

Когда мы рассказывали в полиции о леснике, приютившем нас ночью, нас едва не подняли на смех: никаких лесников и лесных сторожек в указанном нами месте нет. И никогда не было.

После случившегося нас на удивление быстро оставили в покое. Может быть, причиной тому было чудовищное состояние Данилы, а может, и что-то другое, о чем следователи не сказали. В конце концов, среди местных жителей почти каждый с детства пребывал в убеждении, что в здешних лесах не без чертовщины. В том числе и представители власти.

Так что хотя бы в этом отношении нам все-таки повезло.

АВГУСТ

Тверская область

Август — самый благодатный месяц лета.

В августе многие городские наведываются в деревню. Там есть чем порадовать высохшую душу человека, зажатого прессом площадей, пыльных улиц, прожаренных мостовых и тротуаров, отравленного гарью автомобильных пробок.

В августе у людей просыпается первобытный инстинкт собирателей, и они устремляются в лес за поспевающими дикими ягодами — малиной, смородиной; за рыжими лисичками, которые россыпями веснушек выскакивают на прогретых солнцем опушках.