Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение) - Тиамат Tiamat

— Боюсь, это придется сделать вам, сказала она все так же любезно.

Кавалер двинулся к ней с явным намерением выставить за дверь, и дальше все произошло в считанные секунды. Мизуки вылетел наружу кажется, даже с дополнительным ускорением от сапога Фэйд, она захлопнула за ним дверь, приперла банкеткой и схватила Таэссу так крепко, что он вскрикнул и уронил веер. Тогда до него наконец дошло, что угрозы ее не пустой звук и что ему, возможно, сейчас придется пожалеть, что он так активно провоцировал ее весь вечер. Обмирая от острого, пугающего возбуждения, он отбивался от нее, пытаясь дотянуться до двери, и ругался сквозь зубы:

— Следовало брать уроки самозащиты в платье, а не в штанах! Черт побери, Фэйд, вы мне рукав оторвете!

— Почему с тобой нельзя по-человечески? риторически вопросила она, заламывая ему руку, чтобы уберечься от острых ногтей, покрытых алым лаком со стразиками.

— Наверное, потому… ай!.. что я не совсем человек.

— Ага, маленький полуэльфийский гаденыш! выдохнула она, и Таэсса не выдержал и рассмеялся, на мгновение ослабив бдительность.

Воспользовавшись моментом, она завела ему обе руки за спину, придерживая одной своей, прижала к стене всем телом, чтобы он не мог освободиться, несмотря на всю свою силу и ловкость. Таэ попробовал боднуть ее головой и со всего маху натолкнулся на ее твердое плечо, так что в правом глазу будто фейерверк вспыхнул, и скула онемела. Оглушенный, он всхлипнул беспомощно и обмяк, и она прижала его к стене еще сильнее, вдавливая ему в спину его собственные запястья, так что он выгнулся дугой. Сапог ее раздвинул ему щиколотки и влез между ними пока только между ними, ибо пышные юбки мешали. Свободной рукой она задрала ему подол и втиснула ногу дальше, между его сжатых колен, и на тонких чулках полопались и побежали вниз шелковые нитки.

Таэсса застонал, чувствуя, как о голую ногу выше чулка с одной стороны трется грубая кожа сапога, а с другой ее горячая ладонь. Она прижалась губами к его губам, но он упрямо отвернул голову, хоть и дрожал от желания. Вот еще, сдаваться так просто! Она провела губами по его щеке, прикусила мочку уха, играя языком с рубиновой сережкой, и низким голосом, грозным и бархатным одновременно, промурлыкала:

— Ты, ничтожный актер, смеешь отказывать мне, принцессе крови?

От ее жаркого дыхания Таэссу буквально скрутило, и колени подогнулись. Она играла, и это заводило невероятно. В зеркале на стене отражались они, бесстыдно прижатые друг к другу, и он со своей прической и юбкой выглядел как ошалевшая от страсти рыжая девка, будто они разыгрывали «Тигра в зарослях» в театре, где все роли исполняют женщины. Кавалер Руатта, которого домогается принц Дансенну. Кавалер Ахайре, которого соблазняет Кинтаро. Норимицу из Кассанданы, которого берет силой воительница Ашурран. Он был ими всеми и все-таки был собой. Такова сущность актера он находит себя, играя других, вживаясь в роль, говоря чужими словами. Многие люди играют всю жизнь, не задумываясь над этим, но актер знает границу между игрой и реальностью, между притворством и искренностью.

Прославленный актер вздохнул и приоткрыл губы, сдаваясь на милость принцессы. И она его поцеловала, залезая языком ему в рот и свободной рукой в кружевные трусики, которые он для разнообразия надел. Трусикам оставалось жить недолго, судя по тому, как нетерпеливо она пыталась их содрать. Потеряв терпение, она толкнула его к мраморному умывальнику перед зеркалом, нагнула, шуршащие юбки взлетели, чуть не накрыв его с головой, и трусики с треском порвались. Фэйд прижалась бедрами к его голым ягодицам, и Таэсса от удивления приоткрыл рот, ощутив кое-что большое, твердое и совершенно неожиданное у нее в штанах.

— Ты, помнится, сетовал, что я не мужчина? На этот раз у тебя не будет шанса.

Искушенные в удовольствиях дворяне Трианесса, разумеется, вовсю использовали самые разнообразные сексуальные игрушки. И конечно же, в искусственных фаллосах, позволяющих женщине взять на себя мужскую роль, не было ничего удивительного. Но Эсса Элья даже вообразить не мог, что женщине придет в голову провернуть такую штуку с мужчиной. Между ног у него сладко заныло в предвкушении. Фэйд виртуозно владела пальцами и языком, но временами Таэ не хватало чисто мужского яростного напора, вторжения плоти в плоть, полного и безоговорочного доминирования. Уже не думая сопротивляться, он бесстыдно раздвинул ноги, глядя на нее через плечо, и она скинула камзол прямо на пол, расстегнула пуговицы жилета и застежки на штанах, выпуская на волю упругую, качественную имитацию из гладкой черной кожи с тисненым узором вен. Он хотел было промурлыкать пошлую банальность: «Да как же он в меня поместится?» (только банальность эта была оправдана, потому что никто из его любовников не был столь же щедро одарен природой), но дар речи ему изменил, и с губ сорвался только стон, когда Фэйд всунула в него мокрые от смазки пальцы, а потом дошла очередь и до члена. Она вставила ему так уверенно, властно, как будто занималась этим не в первый раз, и где-то в глубине сознания Таэ промелькнула ревнивая мысль: «На ком тренировалась?» Потом ни единой мысли в голове не осталось, потому что она вошла до конца, прижавшись к его спине, толкаясь в него бедрами, целуя его плечи в вырезе платья, играя его сосками под тонкой тканью. Рука ее порылась в ворохе нижних юбок и нащупала его ноющий, напряженный член, стала ритмично ласкать и гладить. Таэсса застонал и лег грудью на мраморный умывальник, расставляя ноги еще шире, отдаваясь в полную ее власть. Близко-близко в зеркале он видел себя: растрепанный, помада размазалась, тени расплылись, на щеках красные пятна. Глаза даже не зеленые, а почти желтые, горящие, шальные, как у мартовской кошки. Фэйд его трахнула, одновременно доведя рукой до оргазма, и судя по срывающему дыханию и беспорядочным движениям бедер, умудрилась кончить сама.

Падкая на сенсации столица не меньше недели обсасывала подробности скандала на королевском балу. «Говорят, Мизуки вылетел из дворца, как ошпаренный! Даже с приятелями не попрощался! А Эссу Элью вы видели? Выглядел так, будто его взвод гвардейцев оттрахал! Все, не видать ему больше воли, принцесса его совсем захомутала. Представляете, вышла с ним под ручку, как ни в чем не бывало!» Сплетники, возможно, и рады были бы преувеличить, но действительность превзошла самую разнузданную фантазию. Эсса Элья появился в бальном зале шелковый и покорный, буквально повиснув на руке Фэйд Филавандрис, и его нисколько не смущало, что у него под глазом расцветает роскошный синяк, нижняя губа прокушена, платье помято, из прически выбились пряди, плечи покрыты засосами, а в походке угадывается многозначительная неуклюжесть. На предложение присесть он отвечал, скромно опуская глаза: «Спасибо, я постою». Танцевал он только с Фэйд и позволял ей настолько открыто себя тискать, что все его бывшие любовники исходили черной завистью. Уехали они вместе, в ее карете, и та же карета доставила его домой на следующий день к вечеру. Никто не сомневался, что Фэйд, обезумев от страсти, силой навязала свое общество несговорчивому актеру. Все только удивлялись тому, что она так долго держала себя в руках. Поведение Эссы Эльи служило лучшим подтверждением слухам. Он томно вздыхал, прятал глаза и прикрывался веером всякий раз, когда на его губах играла довольная улыбка, чтобы никто ее не заметил. Ему нравилось разыгрывать невинную жертву. Он просто купался в лучах сочувствия, симпатии, жгучего любопытства, неодобрения, вожделения, злорадства и прочих эмоций, в очередной раз сосредоточившихся на нем. Особенно приятно было видеть зависть в глазах приятелей и знакомых. Немало было тех, кто был бы совершенно не против оказаться жертвой принцессы Филавандрис. Тем более что молва приписывала ей не только крутой нрав, но и привычку щедро вознаграждать потерпевших. Забыв об остром слухе Эссы Эльи, унаследованном по материнской линии, один из актеров шепнул другому: «За такие роскошные бриллианты я бы ей позволил лупить меня хоть каждый день!» Ибо в театр Эсса Элья явился с бриллиантами в ушах, которых прежде на нем никто не видел, и выглядели они как типичное извинение любовника, распустившего руки.

Начальник городской стражи Эрнани попросил принять его после спектакля и заявился к Таэссе в гримерку с очень официальным видом, пытаясь скрыть неловкость. Кавалер нервно поправил шпагу, переложил из руки в руку шляпу, откашлялся и начал издалека:

— В Криде перед законом все равны, кавалер Таэлья. Закон так же суров и беспощаден к представителям королевской семьи, как и к любому другому гражданину нашего государства. Я хочу заверить вас, что любой человек, преступивший границы личной неприкосновенности гражданина, будет наказан. Кто бы он ни был по праву рождения. И если вы испытываете хоть малейшие сомнения, что закон вас защитит, то я плохо исполняю свои обязанности начальника стражи.