Вавилонские хроники - Елена Хаецкая

Завидев Ицхака, Буллит тихо зарычал и накренился – устремился в атаку.

– Тихо, тихо, – сказал я, потрепав Буллита по плечу. – Это же Изя.

– Вижу, что Изя!..

Ицхак ничуть не испугался. И даже не смутился.

– Ты как, Булька, в порядке?

– Я тебе… в порядке…

Ицхак безбоязненно плюхнулся на диван рядом с Буллитом. Начал врать. И каким-то хитрым образом – я даже не понял, как это произошло – соблазнил его поучаствовать в «сейшне». Мол, такой улет… Мол, улетим так, что… И, главное, привыкания нет. И химии никакой нет.

– Трава? – спросил Буллит, морщась с отвращением, но уже без враждебности.

– И не трава!

Ицхак зазывно засмеялся. Мне стало противно. Ни дать ни взять шлюха из притонов Нового Тубы. «Никакой гонореи, никакого СПИДа, одноразовый презерватив, мистер».

Буллит с подозрением посмотрел на Ицхака, потом на девиц – строгую Циру, утомленную Луринду.

– Если не трава и не химия, то что?

– Психология! – радостно объявил Ицхак и задвигал носом. – Безболезненно, безвредно и никаких пагубных привычек.

– Сядешь ты, Иська, за свое экспериментаторство, – сказал Буллит. Дружески.

– Решено? – жадно спросил Ицхак. – Участвуешь?

Буллит кивнул и тут же схватился за лоб. У него болела голова.

– Луринду! – гаркнул Ицхак. – Таблетку господину юристу!

Луринду стремительно вынула из кармана таблетку от головной боли. Ицхак впихнул таблетку Буллиту за щеку.

– Что это? – спросил Буллит.

– Это для начала, – сказал Ицхак.

– Ты же обещал… никакой химии.

– Это от головной боли. Глотай.

Буллит послушно проглотил. Поприслушивался к себе. Сказал капризно:

– Все равно болит.

– Сейчас перестанет.

Ицхак кивнул девушкам, чтобы спускались вниз, подхватил Буллита под руку и сказал мне:

– Помогай.

Вдвоем с Ицхаком мы спустили Буллита на второй этаж. Там уже собрались Луринду, Цира, товарищ Хафиза и мой бывший раб Мурзик. Мурзик накачивал «грушей» надувные матрасы, купленные изобретательным Ицхаком нарочно для этого случая.

Учитель Бэлшуну, расхаживая взад-вперед, что-то втолковывал им. Объяснял, видать, про путешествия в прошлые жизни. Товарищ Хафиза сверлила Бэлшуну глазами: искала возможность вклиниться в гладкую речь учителя каким-нибудь ядовитым замечанием.

Завидев нас, учитель Бэлшуну прервал пояснения и махнул рукой.

– Все в сборе? Великолепно. У нас все готово. Прошу.

Он показал на матрасы. Мурзик заткнул пробкой последний, проверил – не спускает ли воздух. К каждому матрасу прилагалось одеяло.

– Если вы задумали глумление… – начала товарищ Хафиза.

Мурзик вовремя прервал ее.

– А на что здесь мы с вами, товарищ Хафиза? Если кровососы и задумали глумление, то народ пресечет их коварные замыслы.

Это, как ни странно, успокоило товарища Хафизу. Она вызывающе глянула на учителя Бэлшуну и, прошипев что-то, первая улеглась на матрас. Вытянулась, уставилась в потолок. Мурзик заботливо закутал ее одеялом.

Я хотел попрощаться с Цирой, но она даже не смотрела в мою сторону. Легла на самый крайний матрас. Отвернулась к стене.

– Лягте на спину, – велел ей учитель Бэлшуну. Как незнакомой.

Цира послушалась, но закрыла глаза.

– Арргх, – ласково сказал Ицхак и поцеловал Луринду. Они улеглись рядом. Я видел, что они держались за руки.

– Руки отпустить, – велел учитель Бэлшуну. Он тоже, конечно же, это видел.

– Ну что, Булька, пошли? – сказал я Буллиту.

Он хмыкнул. Улегся. Поинтересовался:

– А что будет-то?

– Что надо, то и будет, – сказал я, натягивая одеяло до подбородка. – Ты, Буллит, укройся. От этой штуки холодно будет.

– Не надейтесь обмануть народ! – неожиданно громко произнесла товарищ Хафиза, после чего опять затихла.

Учитель Бэлшуну прошелся перед нами. Мы лежали рядком на полу, закутанные в одеяла, и бессмысленно пялились в потолок. Только Цира не открывала глаз.

– Готовы? – еще раз спросил Бэлшуну. Он потер руки и начал: – Я хочу, чтобы все вы расслабились. Чтобы вы осознали, в каком спокойном, прекрасном месте вы находитесь…

Это было похоже на оргазм. На неистовое купание в океане света. Синева небес проламывалась в бесконечность. Ледниковая белизна облаков проносилась над головой. Мир был пронизан сиянием. Каждый лист, каждая травина трепетали. Море зелени разливалось вокруг. И каждая капля в этом море сама по себе была неповторимой жизнью.

Я шел по лесу. Я был огромен. Нет, я был просто человеком высокого роста и большой физической силы, но все мои чувства были обострены до предела. Я был чрезмерен, как и тот мир, в котором я оказался.

Я был – Энкиду. Я был истинный Энкиду, полный…

Боги Эсагилы! Если мое повседневное существование подобно оргазму, то каков же будет мой оргазм? Не разорвутся ли горы, не треснет ли земля, когда я войду своей плотью в женскую плоть и орошу ее семенами жизни?

Я засмеялся, подумав об этом. Я остановился, положил руки на бедра и расхохотался. Где-то наверху, над головой, заверещали обезьяны. Взлетели несколько птиц, розовых и золотых.

Да, я был полон.

И пришло знание. Завтра – да, завтра я войду в Город. Это будет гнилой, печальный Город. Поникли его золотые башни, и увяли некогда зеленые сады, иссякли его фонтаны, пали изразцы, сделанные по образу исступленного неба, что горит у меня над головой.

Я подниму Город, я сделаю его великим. Возлюбленной Царств. И еще я подумал о маленькой статуе пророка Даниила. О грустном чугунном пророке. Когда-то, когда я был умален и унижен, я встречался с этой фигурой. Я сохраню ее, а остальные – да, остальные я брошу в Евфрат. И поглотит их Великая Река.

И будет радостен и полон Вавилон, Столица Мира.

Я отвел ветви в сторону и шагнул на поляну.

И увидел второго человека.

Он спал.

Он не был полон, как я. Он был – не до конца, что ли, здесь… Я не мог найти слов, когда глядел на него, чтобы объяснить свои ощущения. Он, несомненно, был велик, как и я. Он был равен мне и превосходил меня, но он был здесь НЕ ВЕСЬ.

Потом он открыл глаза и улыбнулся мне.

– Энкиду, – сказал он.

Это было мое имя. Он знал его, и пленил меня. И я полюбил его. И бросился я в битву и стал сражаться с ним. И было нам обоим радостно.

– Гильгамеш, – сказал я ему. – Я помню тебя. Ты Гильгамеш.

– Ты говоришь это, – сказал он и засмеялся.

Мы долго бились, и взаправду, и шутейно, и просто катались по траве, и молотили друг друга кулаками, и гонялись друг за другом по первозданному лесу, а потом взялись за руки и поклялись быть друг другу братьями.

Но Город так и не встал перед нами.

И я рассыпался. Я пал со страшной высоты и грянулся о землю. Взлетели брызги бытия, взорвались искры, все мое существо разлетелось на куски и осело на землю бесформенными хлопьями. Я умирал и воскресал, умирал и воскресал бессчетно во время этого бесконечного падения. Я кричал и не слышал своего голоса. Я разлетался на части. Я всплескивал, как вода, и разбрызгивался по Вселенной. Я разбегался, как ртуть. Я делился, как амеба. Части меня то сползались, то расползались, то сливались, то вновь разделялись.

Я был мертв и жив, я жил ужасной жизнью по другую сторону бытия. И конца этому не было.

– Мама! – закричал я пронзительно и жалобно, остатками голоса.

И зазвенело что-то, будто разбились тысячи зеркал, и, изрезанный, искалеченный, я коснулся, наконец, земли и остался недвижим и мертв.

Когда я очнулся, было темно. Я медленно пошевелил пальцами. Двигались. Попытался понять, нет ли крови. Крови, вроде бы, не было. Я был тяжел, как чугунная плита.

Согнул ногу. Согнулась.

Набрался наглости и приподнял голову. Тут же уронил ее обратно.

– Ой, – прошептал я. Голоса у меня не было – сорвал.

Мне было холодно. Я был жив.

Я снова закрыл глаза.

И стал ждать.

Неожиданно рядом послышался стон. Очень тихий.

– Цира? – спросил я одними губами.

Но это стонала товарищ Хафиза. Ей было очень худо. Еще бы, ведь из всех в ней меньше всего было от Энкиду. Да и к такому путешествию она была не готова.

Шепот:

– Товарищ Хафиза! Вы живы?

– Хашта, – позвал я.

Мой бывший раб пошевелился и сел.

– Ох, – донесся сиплый голос Буллита. – Чем это мы так ушмыгались? И где этот главный шмыгала? Я ему зенки выдавлю…

– Ты сначала встань, – прошептал я.

– Иська! – с неожиданной силой закричал Буллит. – Иська! Я тебя, подлеца…

Ицхак и Луринду молчали. Померли, что ли?

– Изя, – просипел я.

– Хрр… – отозвался мой шеф.

Луринду спокойно проговорила, как будто ничего не случилось:

– Где мои очки?

– Цирка! – обеспокоенно звал Мурзик. – Цира!

– Да здесь я, – прозвучал раздраженный голос Циры. – А коновал этот где? Бэлшуну? Зажгите кто-нибудь свет!

Мурзик встал и, покачиваясь, побрел к выключателю.