Пылай для меня (ЛП) - Илона Эндрюс

О боже.

Из коридора донесся легкий шорох и в поле зрения показался маленький пес. Он был приземистым, с огромными треугольными ушами и приплюснутой мордой, сообщающей, что когда-то его бабушка загуляла с французским бульдогом. Происхождение остальных его ДНК было загадкой. Он был насыщенного черного цвета, с густой и жесткой шерстью, и двигался так, будто был в своем царстве.

— Привет, Наполеон, — сказала я.

Наполеон удостоил меня взгляда темных глаз на его симпатичной горгульей морде. Затем он развернулся и потрусил по коридору.

— Собака-проводник, — сказал Роган.

— Да. Будь осторожен. Багу нравится растягивать повсюду прозрачную леску. Если ты ее заденешь, может случиться что-то плохое.

— Насколько плохое? — спросил он.

— Вроде взрыва.

Мы проследовали за Наполеоном через лабиринт коридоров на третий этаж. Массивная стальная дверь преградила нам путь. Я вытащила свой «тазер» из рюкзака.

— Никаких убийств.

— Буду паинькой, — заверил Роган.

Дверь лязгнула и открылась в комнату, уставленную мониторами. Они росли со стен и потолка на узких креплениях, словно прямоугольные электронные цветы, распустившиеся на лианах из кабелей. В центре этих цифровых джунглей в разорванном кольце клавиатур, выдвинутых из стен, на вращающейся платформе сидел мужчина. Его одежда — грязная, темная футболка с длинным рукавом и армейские брюки — знавала лучшие времена, и висела на его худощавой фигуре. Его темные растрепанные волосы спадали на глаза, вместо того, чтобы быть зачесанными назад с широкого и высокого лба. Они соревновались с одеждой в том, кто дольше продержится без мытья. Маленький нос и небольшой рот в сочетании с треугольной челюстью делали его лицо непропорционально массивным сверху. Его большие карие глаза горели безумным огнем. А руки тряслись.

— Дай ее мне. — Он соскочил со своего стула. Он был примерно моего роста и весил фунтов на двадцать меньше. — Дай мне.

Я подняла «тазер».

— Сначала работа.

Он запрыгал на месте.

— Она мне нужна. Дай ее мне.

— Сначала работа.

— Дай! Дай, дай-даймне… — Он двигался слишком быстро, нервно и дрожал. Слова начали сливаться друг с другом. — С. кадайсюда-дай-даймне-надо-надо-надо…

— Сначала работа.

— Черт! — Баг развернулся на ноге. — Что?

— Адам Пирс. Найди его.

Он поднял вверх палец.

— Чтобы снять напряжение. Одну. Одну!

Я передала пузырек Рогану, не сводя «тазер» с Бага. Он уже кидался на меня раньше.

— Пожалуйста, дай ему одну таблетку.

Чокнутый Роган открыл баночку. Таблетка поднялась в воздух. Обалдеть. Он обладал сумасшедшим контролем.

Пилюля поплыла к Багу. Тот схватил ее прямо в воздухе, вытащил нож из чехла на поясе, и, положив таблетку на стол, отсек от нее треть. Дрожащими пальцами он смахнул меньший кусочек со стола и закинул в рот. Баг замер, вытянувшись на цыпочках, руки по швам, словно собирался вот-вот взлететь. Дрожь прекратилась. Внезапно он стал совершенно спокойным.

Чокнутый Роган посмотрел на меня.

— Экузол, — пояснила я.

Экузол был военным препаратом, созданным, чтобы вывести вас на новый уровень. Если вы были сонными, он заставлял вас бодрствовать; если же были взвинчены, то успокаивал. Стоило его принять и все тут же прояснялось. Вы все видели, все замечали, быстро реагировали и ничего не боялись. Он предназначался для снайперов и водителей конвоя. Они принимали его во избежание промахов или усталости, а после окончания его действия спали по двадцать часов подряд. Это было засекреченное вещество, но у моей мамы все еще были связи.

Баг открыл глаза. Странная, нервная истерика все еще читалась в них, но она отступила, притихла внутри.

— Они успокоились, — сказал он тихо и улыбнулся.

Я кивнула на пузырек.

— Адам Пирс.

Баг сел на место и закатал рукава своей темной засаленной рубашки. Его предплечья покрывали дюжины крохотных точек, каждая словно отдельное тату, сливающиеся вместе в тайный узор. Его руки запорхали над десятком клавиатур, будто он был виртуозным пианистом. Воздух наполнила успокаивающая мелодия транс-музыки. Изображения на экранах замелькали слишком быстро, чтобы можно было за ними уследить. Он проникал в систему камер наблюдения на улицах. Я уже видела, как он делал это раньше, и в этом он был эксперт.

Лицо Чокнутого Рогана приобрело холодное, сосредоточенное выражение. Его глаза стали безжалостными.

— В чем дело? — спросила я тихо.

— Он — свормер, — процедил он сквозь зубы.

— Да.

— Как долго?

— Как долго он им был?

— Да.

— Три года. Он был привязан к рою два года во время службы, и уже год, как вышел в отставку из ВВС.

Чокнутый Роган разглядывал Бага.

— Он должен быть мертв. Продолжительность их жизни после привязки — восемнадцать месяцев.

— Баг особенный.

Свормеры были специалистами по наблюдению. Они были магически связаны с тем, что сами описывали как рой. Рой никак не проявлялся физически. Он каким-то образом существовал внутри разума свормера, позволяя ему или ей распределять внимание на сотни независимых задач, подобно тому, как река растекается на узкие ручейки. Свормеры с нечеловеческой скоростью обрабатывали информацию. Большинство из них проходило привязку в армии, и выдерживало не больше двух лет после этого. На эту процедуру соглашались либо те, кто был неизлечимо болен, либо те, кого привлекала денежная выплата для семьи. Баг каким-то образом выжил. Возможно, дело было в камере сенсорной депривации3, или он просто лучше подходил для этого, но он выжил, вышел в отставку из ВВС и спрятался здесь, вдали от всех.

Чокнутый Роган сжал зубы. От этого его челюсть стала казаться еще более квадратной.

— Тебя это волнует? — спросила я.

— Меня волнует то, что они делают с солдатами — выжимают из них все соки, а затем выбрасывают их как мусор. Люди об этом знают, но никто и бровью не ведет. Приемлемые потери. — Он произнес это так, словно слова обжигали ему рот.

Какая-то часть в драконе все же была человеческой.

Мой мобильник зазвонил. Неизвестный номер. Опять. Я ответила.

— Да?

— Привет, Снежок, — промурлыкал Адам Пирс.

Я поборола желание заорать в трубку.

— Привет, Адам. — Я включила громкую связь. — Ты решил все-таки сдаться?

Чокнутый Роган в мгновение ока перешел от ледяной ярости к хищной настороженности.

— Возможно. Ты все еще меня хочешь? В смысле, любишь. Забавно, как я продолжаю повторять эту ошибку.

— Возможно, — сказала я. — Не хочешь встретиться и поговорить об этом?