Нейропат - Р. Скотт Бэккер

В определенном смысле такова вся современная популярная культура — движимый рынком протез палеолитического мозга. Разве не могла такая культура соблазнить психопата? Скажем, Нейла?..

Они маячили в каждой тени, шли по пятам за домохозяйками, возвращавшимися из магазинов, выкрадывали школьниц через окна спален, выдавали себя за случайных попутчиков, выслеживали проституток сквозь тонированные окна…

Это было плохо в деревушке каменного века, где жили двести человек. Очень опасно.

Развиваясь, они вырабатывали правила. Как черт на душу положит.

В Мире Диснея, населенном девятью миллиардами людей, таких аттракционов было немного.

Для профессора Скита психопаты были прямым воплощением всадников Апокалипсиса. Современная культура усвоила бессмысленность естественных событий, тот факт, что человек чужд всему человеческому. Некоторые упрямые идиоты все еще грозили кулаком Богу, но большинство просто пожимало плечами. Большинство знало это лучше, как бы пламенно оно ни молилось. Что делало психопатов столь неудобоваримыми, утверждал Скит, что заставляло культуру слой за слоем накладывать на них грим кинематографических и литературных шедевров, так это то, что они были людьми, которым безразлично все человеческое. Они были воплощенным природным бедствием.

Они были ходячим гнозисом, тайным знанием, выражением нигилистической сути бытия. И именно поэтому, настаивал Скит, психопаты были единственными святыми, единственными подлинными аватарами, оставленными человечеству.

Томас задумался о том, что бы сказал профессор Скит про Нейла сейчас. Звезда. Чудо…

Пророк древнейшего из Заветов.

И все же — сколько звезд.

Они напомнили Томасу об одном безумном представлении, которое Нейл устроил на семинаре Скита. Вместо того чтобы показать что-нибудь из собственного репертуара, Нейл вырядился Человеком в Розовом и исполнил «песнь приношения» Эрика Айдла из «Смысла жизни по Монти Пайтону».[41] Вся аудитория, включая Скита, ревела от хохота. Однако Скит не собирался дать Нейлу обвести себя вокруг пальца простым ерничеством. После этого он потребовал, чтобы Нейл объяснил значение песни.

Нейл кивнул, ухарски улыбнулся и сказал: «Мы живем в мире, где спрашивать о смысле жизни стало шуткой. И дело не в том, что ответ по-прежнему ускользает от нас. Про вопрос мы тоже уже давно забыли».

Остряк-самоучка, разумеется, получил высший балл.

Вглядываясь в звезды, Томас беззвучно, одними губами, прошептал слова — разве он мог забыть их после стольких пьяных репетиций? И ему показалось: он чувствует, как весь земной шар плывет под ним, вращаясь в свете нескончаемого ядерного холокоста… Солнце. Звезда.

Частица света в бесконечной пустоте.

Глава 11

25 августа, 7.23

— Папа! Пап! Проснись!

— Что?

Это была Рипли, она плакала навзрыд. Ладони ее были в крови.

— Бар умер, пап! Кто-то убил Бара!

Томас провел рукой по лицу, выбрался из спального мешка и, пошатываясь, встал, одновременно начеку и все еще в полусне. Что происходит?

Бар, казавшийся каким-то невероятно черным, растянулся на матовой от росы лужайке между внутренним двориком и детской палаткой. Чернота была кровью — Томас понял это, когда взглянул на кончики его лап. Подернутые пленкой карие глаза были открыты. Язык вывалился на траву.

Рипли стояла, прижав ладони к щекам, и не переставала рыдать.

— Бар! — крикнула она сквозь слезы.

Ужас, подобного которому он никогда раньше не чувствовал, схватил Томаса за горло.

— Милая, — сказал он насколько мог спокойно, — где Фрэнки?

— Я не…

Слова дочери как обухом ударили его по голове. Томас застыл, в животе похолодело, руки и ноги стали легкими, как пенопласт.

«Выброс адреналина», — подумал он.

Он подошел к палатке:

— Фрэнки!

Отдернул полог, прикрывавший вход. Никого, только мешанина спальных мешков в оранжевой полутьме.

Томас побежал к дому, рванул калитку внутреннего дворика, все время крича: «Фрэнки!»

Дом стоял тихий, как снегопад, словно вернулся из долгого путешествия.

Томас ринулся наверх, надеясь, что Фрэнки забрался в его кровать. Никого.

— Фрэнки! — снова крикнул он.

Он вынужденно хохотнул, убеждая себя, что Фрэнки всегда любил прятаться.

— Это не смешно, сын!

Он стремглав бросился в подвал.

— Фрэнки! Господи боже… Это не смешно!

Он обыскал подвал. Никого.

На бегу распахнув входную дверь, он отчаянно принялся прочесывать кусты, пронзительно крича: «Фрэнки!»

— Папа! — услышал он.

Сердце у него замерло.

Где?

— Где твой сын? — хрипло произнес он.

— Папа! — снова донеслось, на этот раз с заднего двора!

Том стрелой бросился в обход дома, улыбаясь сквозь слезы, уже успокаиваясь.

«Ах ты, маленький засранец!..»

Перепрыгнув через подъездные ворота; Томас обогнул угол и увидел Рипли, стоявшую рядом с неподвижно распластавшимся телом Бара.

Так это она кричала?

— Папа, мне страшно! — прорыдала Рипли.

Томас опустился перед ней на колени, хотел нежно обнять, но руки слишком тряслись.

— Тс-с, милая…

— Где Фрэнки, папа? Куда он пропал?

Томас встал и прижал ладони к вискам.

«Ничего-не-случилось-ничего-не-случилось-ничего…»

— Фрэнки! — взвыл он.

Ноги больше не держали. Он упал на колени.

Он слышал, как плачет Рипли, как Миа трясет его за плечо, хотя и с трудом узнал его.

«Фрэнки…»

Теперь Нейл забрал его сына.

Глава 12

Последовавшие за этим дни были окутаны дымкой ужаса. Все казалось нереальным.

Том понимал, что Сэм разрывается, утешая его и делая все возможное, чтобы найти Фрэнки. К ним снова нагрянула группа реагирования. По приказу Сэм она тщательно осмотрела задний двор, прочесав траву и палатку в поисках волос, кусочков ткани, клочков кожи, словом, любой «зацепки». Томасу тошно становилось, едва он только начинал думать об этом слове… Зацепка. Как могло это глупое, банально-голливудское словечко стать тем, от чего зависело не только сегодня или завтра, но и вся надежда в целом?

Такого не могло, не должно было случиться.

Тем не менее это было так. Томас наблюдал за всеми этими хлопотами из окна своего кабинета, расхаживая по нему взад-вперед, ероша волосы и глухо ударяясь лбом о стену. Он даже молился, чего не делал никогда. Молю Тебя, Господи, и дальше — вся эта мура. Верни сына, ублюдок! Он наблюдал за тем, как работники ФБР топчут траву, смеются, обмениваясь неслышными ему шуточками, почесывают вспотевшие спины. И все это время Бар лежал там, как маслянистое пятно посреди липкого ковра. Его труп унесли оттуда только ближе к вечеру. Томас разрыдался, оплакивая свою собаку. Это опустошило его, обманом вытянуло последние силы, так что ему казалось — дыхание его сейчас остановится, если бы не Фрэнки, если бы не…

Надежда.

Осмотр закончился. Никаких зацепок, кроме поверхностного сходства с несколькими волосками Нейла. Результаты анализа ДНК будут только завтра. Принадлежавший семье пес, как определил некий гений, был убит выстрелом в голову с близкого расстояния.

Дело закрыто. Пора ужинать и дрочить.

Сэм и Джерард между тем обошли всех ближайших соседей в поисках потенциальных свидетелей. Никто ничего не видел. Из трех «незнакомых» автомобилей обнаружили черную «тойоту», белый фургончик и старый «форд эксплорер»; два из них — фургон и «эксплорер» — уже проверили. «Тойот» было пруд пруди.

Сэм едва сдерживала слезы, когда пришла к нему поздно вечером.

— Мне так жаль, профессор, — сказала она. — Том…

ФБР моментально освободило Нору из-под стражи, понимая, что сотрудничество теперь неизбежно. Судя по тому, что рассказала Сэм, Нора была совсем плоха — держалась даже хуже Томаса. Но была полна решимости мстить. Какую бы власть ни имел над нею Нейл, она не могла сравниться с любовью к сыну. Сэм сказала, что Нора жаждет крови Нейла.

Тон у нее был нерешительный, но, казалось, она разделяет чувства Норы.

Но все было нереально. Единственной реальностью было исчезновение сына.

И еще Рипли.

Рипли с трудом понимала, что творится. Томас догадывался, что она скучает по Фрэнки, но мысль о том, что произошло нечто действительно ужасное, ей постоянно подбрасывали взрослые. Томаса мучило, что источником травмы для нее служили его проявления горя и обескураженности. Но первые три дня при ее виде его переполняло чувство отчаяния, какого он еще никогда не испытывал. Томас не мог смотреть на нее и при этом не видеть Фрэнки или чудовищную тень Нейла — не видеть своей утраты или своего злого демона. Но даже при всем том и речи не было, чтобы не ходить на работу, и Томас по-прежнему отправлял дочку к Миа на несколько часов в день.