Закон Моисея - Эми Хармон

прежде. Может, чуть выше. Пожалуй, мускулистее. Определенно старше, несмотря на свои двадцать пять. Он по-прежнему коротко стригся, оставляя всего пару сантиметров волос, чтобы подчеркнуть идеальную форму своей головы. Его внешность почти не изменилась – те же глаза, широкий рот, угловатое лицо и острый подбородок. Все в точности, как я помнила, хоть и редко его вспоминала. В конечном итоге мне пришлось выбросить Моисея из головы. Сделать его безликим, как те люди с присланного им рисунка – с женщиной и ребенком, которые стали для меня бесценными, но в то же время насмехались надо мной всякий раз, как я смотрела на них.

Моисей исчез с лица земли. Его забрали в то жуткое утро Дня благодарения, и, не считая рисунка, я больше ни разу не видела и не слышала о нем. Его просто не стало. И из-за этого – из-за того, что прошло столько времени, – наверное, мне должна была потребоваться минута, чтобы узнать его и среагировать. Но нет. Мне потребовался всего один взгляд, и мое сердце оглушительно ударило в гонг, который по-прежнему громко раскатывался эхом в голове и посылал вибрации по всему телу, пока я пыталась найти стул. Но вокруг не было ничего, кроме длинного коридора и ряда дверей. Я сползла по стене, пока не приземлилась на пол, и поджала ноги к вздымающейся груди, упираясь подбородком в колени. Моисей Райт. Я будто увидела призрака. Но в призраков я не верила.

Моисей

Мой посетитель был босым и одетым в пижаму Бэтменом. А еще юным, но я слишком мало проводил времени с детьми, чтобы с ходу определить его возраст – где-то от трех до пяти лет, но скорее младше, чем старше. У него была копна темных кудряшек и серьезные карие глаза, которые выглядели слишком большими на столь крошечном личике. Мальчик просто стоял у изножья кровати и, встретив мой сонный взгляд, наклонил голову вбок, словно я и был причиной, по которой он пришел. В моей шее вспыхнул жар, и я принялся рефлекторно шарить пальцами вокруг, пытаясь найти карандаш, мелок, хоть что-нибудь, чтобы покончить с этим как можно скорее. Давно такого не случалось. Я уже начал верить, что мои стены непроницаемы, если только я не поднимал их намеренно.

Я рано уснул под умиротворяющий стук дождя по жестяной крыше и тихие завывания ветра, от которого слегка подрагивали стены склада. Я нашел это место почти два года назад, и оно сразу же мне приглянулось. Склад находился неподалеку от центрального вокзала Солт-Лейк-Сити, в отреставрированном районе, который выглядел наполовину возобновленным, наполовину обветшалым. За углом справа находился приют для бездомных, а за углом слева – элитный спа-салон. Через два квартала на север располагался ряд особняков, построенных в начале 1900-х, а через два квартала на юг – торговый центр. Район выглядел как конгломерат всего, что только можно представить, и это одновременно сбивало с толку и располагало к себе. Часть склада переделали в офисные помещения, но поскольку он упирался в жилую зону, владельцу удалось достроить апартаменты на каждом этаже.

Я взял квартиру на верхнем, поскольку к ней прилагалось много свободного пространства, и наполнил все голые стены и балки картинами, которые, как я узнал, было довольно легко продать, особенно если они несли личный характер. Люди приезжали ко мне со всех уголков света. Я общался с их мертвыми близкими, рисовал то, что мне показывали, и затем они уезжали домой с персональной картиной от Моисея Райта. И я зарабатывал на этом безумные деньги. Простите за каламбур.

У меня появилась репутация, личный секретарь и бесконечный список заказчиков. На раннем этапе роль моего секретаря взял на себя Таг. В конце концов, это была его идея. Мы путешествовали по Европе, как вдруг случилось несчастье – все наши вещи украли, пока мы спали в поезде. К тому времени, как мы вышли во Флоренции, я заработал тысячу евро, а Таг хорошо провел ночь с богатой итальянкой, которая потеряла мать год назад. Девушка свободно владела английским и буквально швыряла деньги к моим ногам, пока я тараторил список любимых вещей ее матери, о которых никак не мог знать, если бы только она лично не показала мне их. Ее образы лились красочным потоком в пастельных тонах, очень напоминая пейзажи за окном поезда. Итальянка плакала в течение всей нашей сессии и расцеловала меня в щеки по окончании. Но, разумеется, именно Таг получил ее «благодарность», хотя это я сделал быстрый набросок девушки, танцующей среди волн, какой запомнила ее мать.

Поначалу я очень боялся и не хотел открывать творческие шлюзы, тем более что мне наконец удалось обрести немного личного пространства и контроля. О чем я и сообщил Тагу.

– Я наконец-то научился закрываться от них. Не навсегда, но впервые за всю жизнь меня не окружают мертвые. Я могу блокировать их воспоминания, образы и желания. Теперь у меня это получается гораздо лучше. Я впервые чувствую, что контролирую ситуацию.

– Но?

– Но так мне сложнее рисовать. Если проход закрыт, то и мой разум закрыт, а я так не могу. Видишь ли, когда я опускаю стены, то смываю все краски. Но они нужны мне, чтобы рисовать. Я хочу этого. Мне необходимо рисовать, Таг! Даже не знаю, что делать. Это палка о двух концах.

– Так возьми свой дар под контроль и используй его. Когда жарко, я включаю кондиционер. Когда холодно, я выключаю его. Разве ты так не можешь? Впусти краски в свой разум, когда рисуешь. И смой их по окончании.

Таг пожал плечами, словно это самое простое решение проблемы, и я рассмеялся. Может, игра стоит свеч…

– Ладно. Но если я начну рисовать то, что не следует, попаду за решетку за убийство или грабеж, или какой-то парень начнет на меня охоту, потому что я нарисовал его мертвую жену, спящей с другим мужчиной, тебе придется вызволить меня из тюрьмы… или психушки.

– Собственно, ничего нового. Жестокость и искусство – идеальная комбинация.

Таг посмеялся, но я видел, как вертятся шестеренки в его голове. В скором времени на нас отовсюду посыпались заказы.

Я нарисовал фреску в Брюсселе, портрет в Вене, несколько натюрмортов в Испании, расписал дверь часовни в маленькой французской деревушке и, в память о былых временах, амбар в Амстердаме. Не все картины были успешными. Нас выгнали из нескольких мест, но в большинстве случаев Таг находил англоговорящих людей, которые могли бы интерпретировать картину за меня, я рисовал, и все приходили в восторг. А затем рассказывали обо мне знакомым.