Панихида по усопшим - Колин Декстер

Вам, пожалуй, важно знать это, если вы хотите понять, что случилось со мной позже.

Глава сороковая

Показания, данные мисс Рут Роулинсон (продолжение)

Однажды утром в среду в начале сентября мама почувствовала себя плохо, и я решила перенести уборку в церкви с утра в среду на вечер. Но у меня были ключи от церкви, попасть туда я могла в любой момент, когда хотела, так что перерыв в моей рутиной работе не имел значения. Я заперла за собой дверь (я почти всегда пользовалась южной дверью, потому что могла оставлять там свой велосипед в подъезде), я убиралась в конфессиональной, когда услышала, что отпирается северная дверь. Вошли Пол Моррис и брат Лайонела Лоусона (как я теперь знаю) Филипп. Почему-то я испугалась и решила тихо посидеть, там где находилась. Я не могла хорошо слышать их слова, но мне стало ясно, что Пола шантажируют и что он не может и не будет больше платить. Я не понимала многого из того, что происходило, но я была смущена и обеспокоена. Я просто продолжала сидеть, где была, и я не знаю точно, что произошло дальше. Но спустя несколько минут мне стало ясно, что Пол, должно быть, ушел, и что сам Лайонел пришел в церковь, потому что теперь я могла слышать разговор двух братьев. Опять я не расслышала слишком многого из того, что они говорили, но то малое, что мне удалось разобрать, поразило меня, как удар молнии. Они говорили об убийстве Гарри Джозефса. Я была так поражена, что швабра, которую я держала, упала с дребезжанием на пол – и они нашли меня. Филипп Лоусон покинул церковь почти сразу, а Лайонел потом разговаривал со мной в течение длительного времени. Я не готова даже сейчас раскрыть все, что он сказал мне тогда, но фактом было то, что он просил меня о сотрудничестве. Он напомнил мне о моем предыдущем обещании ему, и он предложил выписать мне чек на 5 000 фунтов немедленно (5 000 фунтов!). Если я сделаю, как он просил. Он сказал, что эта плата будет в том числе и за аренду нашей верхней квартиры, так чтобы его брат Филипп мог пожить там какое-то время, скорее всего, не более месяца. Я чувствовал себя совершенно ошарашенной, и не могла оценить последствия всего этого. В дома дела шли из рук вон плохо. 500 фунтов кредита от Лайонела уже были истрачены, и хотя квартира наверху была сейчас практически готова, наша собственная часть дома переживала неспокойное время. По словам строителей на первом этаже крайне необходимо было ремонтировать систему труб, и резервуар для воды проржавел и, вероятно, мог лопнуть в любой день. В довершение всего газовое отопление сломалась на той же неделе после нескольких дней функционирования с перерывами. Не считая отделки отремонтированной кухни наверху, единственная сумма, которая у меня была, это несчастные 200 фунтов. Только представьте мои чувства тогда! Но было и кое-что еще. Я хотела бы упомянуть об этом гораздо раньше, но так как это единственное, что мне можно инкриминировать, вам, возможно, будет понятно мое нежелание – мой почти отказ – упоминать об этом. Лайонел объяснил мне, что тогда я смогу забыть о моем долге к нему и что для этого потребуется от меня сделать одно ложное заявление. Единственное. Даже сейчас я не могу быть совершенно правдивой. Он заставил меня поклясться моей самой торжественной клятвой, что я скажу эту одну ложь. Он неоднократно подчеркивал, что это будет только одна ложь – ничего не значащая для меня, и он настаивал, что это было совершенно необходимо сделать. Мне было все равно! Я была крайне рада, что в состоянии помочь ему, и я без секундного колебания согласилась. Мой разум был в полном водовороте, когда я вышла из церкви тем вечером. О Гарри Джозефсе я старался вообще не думать. Полагаю, мне почти удалось убедить себя, что я ослышалась. Но, конечно, я не ослышалась. Я знала, что по той или иной причине Гарри Джозефс умрет и что моя собственная обязанность просто солгать, будет, безусловно, достаточной, и не будет ассоциироваться (для меня) с этим нежелательным событием. Почему Филипп Лоусон согласился? Я не могла тогда быть уверена, но если деньги привлекли меня – конечно, они же привлекли к участию и его тоже. Во мне постепенно росло убеждение, что Лайонел нанял своего брата убить Гарри Джозефса, и, если это так и было, то мое участие в деле – моя собственная ложь – была связана с тем, чтобы сказать, что делал определенный человек в определенный момент времени. Алиби. Да. Я убедилась, что дело обстоит именно так – и снова мне было все равно! В то время я не испытывала угрызений совести. Это деньги теперь стали тиранией, а секс перестал быть доминирующей силой и даже если бы был, у меня появилось много других возможностей. Несколько раз я встречалась с одним человеком в коктейль-баре отеля «Рэндольф», которого, очевидно, влекло ко мне. Он был консультантом по продажам в одной престижной фирме, и я не сомневалась, что у него в отеле «Рэндольф» был номер, чтобы комфортно проводить там время в физическом плане, как я подозревала, с другой женщиной, но меня он действительно хотел. В это же время я стала все более прижимисто относиться к деньгам. Теперь, когда у меня их оказалось гораздо больше, чем было когда-либо прежде в моей жизни, я как выяснилось, даже не собиралась платить за напитки и дорогие блюда, и вообще вела себя как совершенно эгоистичная паразитка. Я не покупала ни новой одежды, не духов, ни специальных деликатесов из еды. Мое изменившееся отношение к деньгам, изменило мое отношение и к другим вещам. На той же неделе я позвонила Гарри и сказала ему, что наши еженедельные встречи должны прекратиться, потому что моя мать снова была очень больна. Лгать для меня теперь стало до смешного легко. Хорошая практика! Домашний котел, как мне сказали, можно было легко отремонтировать, и поэтому я отказалась от покупки нового. Я считала первоначальную оценку починки труб смехотворно высокой, поэтому я наняла частного мастера, который сделал это за половину цены. Не то, чтобы он добился прекрасного успеха в этом. Но я решила сделать косметический ремонт на втором этаже в кухне самостоятельно, и я обнаружила, что полностью наслаждаюсь этим делом. В течение многих лет я клала 50 пенсов в казну для пожертвований каждое воскресное утро. Теперь я положила 20 пенсов. Но я до сих пор убиралась в церкви. Это была моя епитимья и я, казалось, гордилась больше чем когда-либо моей добровольно введенной пошлиной. Вы думаете, что все это очень странно, но все же, именно это я чувствовала и именно так действовала. Я понимаю, что то, как я об этом рассказала, звучит так, будто все происходило в течение длительного времени. Но, конечно, это не так. Все продолжалось чуть более трех недель, до 26 сентября.

В этот день мы впятером встретились в 7.00 вечера в Сент-Фрайдесвайд: Бренда Джозефс, и Пол Моррис, и Лайонел Лоусон, и Филипп Лоусон и я. Двери были заперты, и я получила дальнейшие указания. Часовня Девы Марии была освещена свечами и молитвенники разложены так, как будто на службе присутствовали тринадцать прихожан – в том числе на скамье для старосты! Я думаю, что последнее было хуже всего, на самом деле. Пол играл на органе, и он, как мне показалось, выглядел более напряженным, чем любой из нас. Бренда стояла у купели, одетая в зеленый костюм, и смотрела довольно безразлично. Лайонел, казалось бы, хлопотал с обычными атрибутами мессы – его лицо было вполне нормально, насколько я видела. Брат Лайонела был таким же, как тогда, когда я в последний раз видела его, он сидел в ризнице и пил из бутылки, которую Лайонел без сомнения, дал ему. Примерно в 7.15 Лайонел попросил Бренду и меня пойти и встать у алтаря в часовне Девы Марии и оставаться там, пока он нас не позовет. Почти сразу мы услышали звук ключа, отпирающего северную дверь, и Гарри Джозефс вошел с довольно большим коричневым бумажным свертком подмышкой. Он выглядел взволнованным и возбужденным, но было очевидно, что он довольно сильно выпил. Он увидел нашу пару и кивнул, – но мне или Бренде, не могу сказать. Мы сидели на ступеньках алтаря, и думаю, что мы обе дрожали. Затем звуки органа вдруг стихли, Пол подошел к нам и сжал слегка рукой плечо Бренды прежде, чем пройти в ризницу. В течение нескольких минут мы слышали бормотание мужских голосов, а затем возню с последующим глухим низким стоном. Когда Лайонел вернулся к нам, он был одет в стихарь и мантию. Он тяжело дышал и выглядел очень потрясенным. Он сказал, что, когда придут полицейские, я должна сказать им, что на службе присутствовали около десяти или более человек, в основном американские туристы, и что я слышала, как Гарри взывал о помощи из ризницы во время исполнения последнего гимна. Была ли Бренда еще со мной, я не могу вспомнить. Я просто пошла медленно к ризнице, как в тумане. Я четко его рассмотрела. Он лежал совершенно неподвижно в своей коричневой рясе, которую всегда носил в церкви, с ножом Лайонела Лоусона, глубоко воткнутым в его спину.

О других смертях в этом кошмарном деле, я вообще ничего не знаю. Но я убеждена, что сам Лайонел был не способен совершить самоубийство, и что он этого не делал. Я только рада, что он, по крайней мере, не может быть обвинен в убийствах Бренды Джозефс и Моррисов. Теперь, когда я закончила это длинное заявление, мои мысли – о моей матери, и я прошу вас позаботиться о ней ради меня и сказать ей, – ну, я не могу даже и подумать, что вы скажете ей. Я полагаю, что придется сказать ей правду.