Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова

Друзьям позади него страх явно ударил не в ноги. Будучи полностью поглощен маневрами противника, Рэндалл улавливал суетливую беззвучную возню у ствола ближайшего дерева, сдавленные голоса, сетовавшие на «да взберись ты повыше, черт!» и «не дергай за ноги, успеешь». Если бы он смотрел туда, то посмеялся бы. Однако вряд ли стоило.

Пес, казалось, раздумывал. В темноте его морда лишь отдаленно напоминала небрежно выполненную маску собаки И он выглядел так, будто был величиной с корову, не меньше. Рэндалл сделал несколько шагов назад, надеясь выманить его на себя. На какой-то момент он словно ослеп, сам оказавшись на свету: под ноги попались брошенные приятелями на булыжнике факелы. Самое неудачное, что он мог сейчас сделать, — это поскользнуться на какой-нибудь кожуре. Действуя абсолютно бессознательно и вместе с тем абсолютно верно, он пнул головню в сторону собаки, и в тот же момент она взвилась в воздух и обрушилась на него.

Какую-то секунду пес был столь же слеп. Потом это уже не имело значения, поскольку оба теперь сцепились в одном световом пятне, и никто уже не прыгал на другого из тьмы.

Ему удалось впихнуть замотанную руку псу в зубы, и пока он бил ножом наугад, катаясь вместе с ним по мостовой, он успел почувствовать, как от слюны промокает ткань, становясь тяжелой, липкой и вязкой. Пес молчал, даже когда Рэндалл попадал в цель, и это было не по-собачьи. А еще от него воняло. Дыхание собак и без того не отличается легкостью, но от этого несло так, словно он жрал трупы. Дурея, Рэндалл затыкал ему пасть уже не столько для того, чтобы не позволить ему впиться во что-либо более уязвимое, сколько чтобы перебить источник оглушительного смрада. Левая рука в зубах, в качестве кляпа, правая — обвивает собаку за шею, чтобы не дать ей высвободить пасть, и ею же, из крайне неудобной позиции, приходилось орудовать ножом. По логике вещей удары должны были приходиться под челюсть, справа, ко ориентироваться, катаясь по булыжнику, будучи подминаемым тушей весом с молодого льва, оказалось крайне затруднительно. Шкура у пса была едва ли не каменная, нож скользил по ней, вертясь во вспотевшей ладони. Он бы не удивился, если бы попал сам в себя. Пару раз, кажется, он действительно довольно болезненно оцарапался. Хорошо еще, что он не льстился на дворянские игрушки со скользкими эмалевыми рукоятками. У него был добротный солдатский нож с обмотанной старым ремнем рукоятью. Такой, какой носят в сапоге, не на виду. Пес, имея четыре точки опоры, норовил подмять противника под себя и своим весом размозжить о камень какую-нибудь выступающую кость вроде, скажем, локтя или согнутого и напряженного запястья. Если бы ему это удалось, исход поединка был бы предрешен. Удержать эту тварь одной рукой не смог бы даже он. А это заставляло задуматься о существовании силы, потенциально большей, чем его собственная. Потом. После. Может быть, завтра. Сегодня он мог только неимоверно напрягать малейшие свои мускулы, использовать самые крохотные и незаметные неровности и впадинки булыжной мостовой, чтобы удерживать чудовище в том положении, какое выгодно было ему, а не его противнику.

Он не смог бы определенно сказать, в какой момент завершилась вся эта возня. Большей частью всю дорогу он действовал бессознательно. Когда все кончилось, он обнаружил себя лежащим неподвижно, придавленным зловонной тушей. Пришлось приложить все силы, которых в избитом о камни мостовой теле оставалось на удивление немного, чтобы сдвинуть пса с места, развернуться и выползти из-под него. Частью на брюхе, частью — на четвереньках, попутно выяснив, где физиологически расположена у человека воля. Рядом с желудком, свернутая в холодный, скользкий, металлический не то жгут, не то ком. Когда он перевернулся лицом вниз, его очень коротко и болезненно вывернуло в ближайший водосток. Дерьмовое дело — мочить нашего брата.

— Рэндалл! — Друзья покинули спасительное дерево и бежали к нему. Он сделал им знак не приближаться. Одежда набрякала кровью и липла к телу, оставляя по себе омерзительное ощущение, как будто с ее прикосновением что-то менялось, и заставляя задаваться вопросом, воссоединяется ли он не более чем со своею собственной силой, или же она возвращается к нему измененной так, как она могла не измениться, одухотворенная бешеным животным. В конце концов, он затеял весь этот ночной героизм только ради того, чтобы никто иной не прикоснулся к крови пса. Нельзя заклясть беспонятную тварь, и нельзя быть заклятым ею. Чертова безумная силища, переданная без ограничения, обращалась бешенством. Наглядный пример распростерся у его ног. Если бы это был человек… страшно даже представить. Любой, кто коснется крови этого пса, превратится в демона. Разумеется, кроме того, кому это УЖЕ не страшно. Рэндалл тяжко вздохнул. Геройством дело не кончилось. Следовало еще и прибраться.

— Рэнди, — прошептал Тинто из благоразумного отдаления, — ты вообще не знаешь, что такое страх?

— Все, что было в моей жизни действительно страшного, я уже пережил, — снисходительно ответил ему Рэндалл. — Давно. В детстве. — На мгновение видение ледяного ада вспыхнуло в его мозгу, но он отогнал его усилием воли.

— Я не знаю, смогу ли я…

— Никто и не ожидает, что сможешь, — оборвал его Джиджио. — У тебя нет слов.

Рэндалл пошевелил носком сапога безвольную тяжелую лапу. «Ах, был бы ты моей собакой! А если бы так, осмелился бы я доверить тебе свою жизнь?» Он размотал с левой руки в клочья изгрызенный плащ, нагнулся, кряхтя от ушибов, как Старая, изломанная радикулитом бабка, и как мог тщательно затер с мостовой кровь. «Как играет с нами заклятие! Какие еще нелепости придется ему выполнять перед случайными свидетелями? И всегда ли героизм есть ликвидация допущенной глупости?»

— Так! — Он придирчиво осмотрел обоих приятелей. — Джиджио, ты должен пожертвовать мне плащ.

Он не позволил им помочь ему, да они, собственно, и не рвались. Он закатил тело на плащ Джиджио, который явно был и шире и длиннее и богаче складками, чем это диктовала простая необходимость. Бросил туда же обрывки своего плаща, превратившегося в изгаженную тряпку. Собрал все это в узел и, выразительно крякнув, вскинул ношу на спину. С некоторым удивлением обнаружил, что может с такой ношей идти. Ему, вероятно, еще придется изумляться собственным нечеловеческим возможностям.

— Куда, — прохрипел, — ближе идти к гавани? Благо оказалось недалеко, и он с облегчением выдохнул, брякнув свою тяжеленную ношу через гранитный парапет, в промежуток между блестящими свежей смолой боками причаленных судов. К рыбам и крабам. Он сделал все, что мог. Риск породить чудовищных крабов, а также то, что кто-то где-то их съест, приходилось списать на неизбежные издержки производства. В самом деле, не позволять же целым стаям голодных бродячих псов разрывать еще дымящееся, полное теплой крови тело. Какой смысл делать из подвига посмешище? А кроме того, тварь одной с ним крови заслуживала хотя бы посмертных почестей.